Второе: архивариус земского суда откопал в старых делах показание одного бродяги-нищего, пойманного и
в суде допрашивавшегося, из какового показания видно, что сей нищий назвал себя бежавшим из Сибири вместе с другим ссыльным, который ныне служит у господина губернского предводителя Крапчика управляющим и имя коего не Тулузов, а семинарист Воздвиженский, сосланный на поселение за кражу церковных золотых вещей, и что вот-де он вывернулся и пребывает на свободе, а что его, старика, в тюрьме держат; показанию этому, как говорит архивариус, господа члены суда не дали, однако, хода, частию из опасения господина Крапчика, который бы, вероятно, заступился за своего управителя, а частию потому, что получили с самого господина Тулузова порядочный, должно быть, магарыч, ибо неоднократно при его приезде в город у него пировали и пьянствовали.
Неточные совпадения
— Из этих денег я не решусь себе взять ни копейки
в уплату долга Ченцова, потому что, как можно ожидать по теперешним вашим поступкам, мне, вероятно, об них придется давать отчет по
суду, и мне там совестно будет объявить, что такую-то сумму дочь моя мне заплатила за своего обожателя.
Он меня убедительно звал пойти с ним
в церковь на Мясницкую; мне бы самой хотелось, но не знаю, как мамаше это покажется; и он мне говорил, что
в Москве все теперь толкуют о скором пришествии антихриста и о страшном
суде.
Егор Егорыч, поняв, что старухи
в этом случае не переубедишь, на другой день послал
в город за секретарем уездного
суда, который и написал на имя Музы дарственную от Юлии Матвеевны, а на имя Сусанны — духовную.
Но я просил бы оказать мне другого рода благодеяние; по званию моему я разночинец и желал бы зачислиться
в какое-нибудь присутственное место для получения чина, что я могу сделать таким образом:
в настоящее время я уже выдержал экзамен на учителя уездного училища и потому имею право поступить на государственную службу, и мне
в нашем городе обещали зачислить меня
в земский
суд, если только будет письмо об том от Петра Григорьича.
В описываемое мною время
суд над женщинами проступившимися был среди дворянского сословия гораздо строже, чем ныне: поэтический образ Татьяны, сказавшей Онегину: «Я вас люблю — к чему лукавить? — но я другому отдана и буду век ему верна!», еще жил
в сознании читающего общества.
Господин обер-пастор города Герлица Рихтер восстал на сочинение Бема, называемое «Аврора», за то, что книга эта стяжала похвалы, а между тем она была написана простым сапожником и о предметах, непонятных даже людям ученым, значит, толковала о нелепостях, отвергаемых здравым смыслом, и господин пастор преследование свое довел до того, что Бем был позван на
суд в магистрат, книга была у него отобрана и ему запрещено было писать; но, разумеется, хоть и смиренный, но
в то же время боговдохновляемый Бем недолго повиновался тому.
— Говорят, вначале был мещанин, — объяснил тот, — потом стал учителем, служил после того
в земском
суде, где получил первый чин, и затем сделал пожертвование на улучшение гимназии ни много, ни мало, как
в тридцать тысяч рублей; ему за это Владимира прицепили, и теперь он поэтому дворянин!
Наш честнейший и благороднейший Аггей Никитич нашел при делах земского
суда еще два документа, весьма важные для нашего дела: первый — увольнительное свидетельство от общества, выданное господину Тулузову, но с такой изломанной печатью и с такой неразборчивой подписью, что Аггей Никитич сделал
в тамошнюю думу запрос о том, было ли выдано господину Тулузову вышереченное свидетельство, откуда ныне получил ответ, что такового увольнения никому из Тулузовых выдаваемо не было, из чего явствует, что свидетельство сие поддельное и у нас здесь,
в нашей губернии, сфабрикованное.
«Разрешаю Вам и благословляю Вас действовать. Старайтесь токмо держаться
в законной форме. Вы, как писали мне еще прежде, уже представили о Ваших сомнениях
суду; но пусть Аггей Никитич, имея
в виду то, что он сам открыл, начнет свои действия, а там на лето и я к Вам приеду на помощь. К подвигу Вашему, я уверен, Вы приступите безбоязненно; ибо оба Вы,
в смысле высшей морали, люди смелые».
— Но закон может ошибиться!.. Вспомните, Егор Егорыч, как я поступила
в отношении вашего племянника, который явно хотел быть моим убийцей, потому что стрелял
в меня на глазах всех; однако я прежде всего постаралась спасти его от закона и не хотела, чтобы он был под
судом: я сказала, что ссора наша семейная, Валерьян виноват только против меня, и я его прощаю… Так и вы простите нас…
— От вас первого, как я усматриваю, подано заявление
в земский
суд?..
— Предел будет-с; решись только дело
в вашу пользу, мы ему сейчас
в шею дадим, да еще и самого к
суду притянем, — умно сообразил Савелий Власьев.
Миропа Дмитриевна
в этом случае лгала бессовестным образом: она ела каждодневно очень лакомые кусочки, так что, не говоря о чем другом, одного варенья наваривала пуда по три
в год и все это единственной своей особой съедала; но Аггея Никитича она действительно держала впроголодь, и когда он, возвращаясь из
суда с достаточно возбужденным аппетитом, спрашивал ее...
Могучая волна времени гнала дни за днями, а вместе изменяла и отношения между лицами, которых я представил вниманию читателя
в предыдущих трех главах. Прежде всего надобно пояснить, что Аггей Никитич закончил следствие о Тулузове и представил его
в уездный
суд, о чем, передавая Миропе Дмитриевне, он сказал...
— От Аггея Никитича поступило, наконец, это дело
в уездный
суд!
Дело Тулузова, как надобно было ожидать, уездный
суд решил весьма скоро и представил на ревизию
в уголовную палату. По этому решению Тулузов оставлен был
в подозрении и вместе с делом перевезен из уездного острога
в губернский, откуда его, впрочем, немедля выпустили и оставили содержаться под присмотром полиции у себя на квартире.
Из Кельна Егор Егорыч вознамерился проехать с Сусанной Николаевной по Рейну до Майнца, ожидая на этом пути видеть, как Сусанна Николаевна станет любоваться видами поэтической реки Германии; но недуги Егора Егорыча лишили его этого удовольствия, потому что, как только мои путники вошли на пароход, то на них подул такой холодный ветер, что Антип Ильич поспешил немедленно же увести своего господина
в каюту; Сусанна же Николаевна осталась на палубе, где к ней обратился с разговором болтливейший из болтливейших эльзасцев и начал ей по-французски объяснять, что виднеющиеся местами замки на горах называются разбойничьими гнездами, потому что
в них прежде жили бароны и грабили проезжавшие по Рейну
суда, и что
в их даже пароход скоро выстрелят, — и действительно на одном повороте Рейна раздался выстрел.
Первый бал Рамзаевых украсился посещением новой столичной особы, Екатерины Петровны Тулузовой, которая более уже месяца сделалась провинциальной жительницею вследствие того, что супруг ее, Василий Иваныч Тулузов, был, как мы знаем, по решению
суда оставлен
в подозрении; но уголовная палата совершенно его оправдала, и когда дело поступило
в сенат, он, будучи освобожден из-под домашнего ареста, был взят на поруки одним из своих друзей, а вслед за тем отправился на житье
в Москву.