Избранники сии пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров взял труп за руку, то мясо сползло с костей, и он
в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
Неточные совпадения
Ченцов приехал
в свою гостиницу очень пьяный и, проходя по коридору, опять-таки совершенно случайно взглянул
в окно и увидал комету с ее хвостом. При этом он уже не
страх почувствовал, а какую-то злую радость, похожую на ту, которую он испытывал на дуэли, глядя
в дуло направленного на него противником пистолета. Ченцов и на комету постарался так же смотреть, но вдруг послышались чьи-то шаги. Он обернулся и увидал Антипа Ильича.
Преданные лица,
в свою очередь, выслушивали его: одни с удивлением, другие с невеселыми лицами, а третьи даже как бы и со
страхом.
Родившись и воспитавшись
в чистоплотной немецкой семье и сама затем
в высшей степени чистоплотно жившая
в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и
страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала
в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор,
в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
— Ах, непременно зайдите со мною! — сказала та, чувствуя если не
страх, то нечто вроде этого при мысли, что она без позволения от адмиральши поехала к ней
в Москву; но Егор Егорыч, конечно, лучше ее растолкует Юлии Матвеевне, почему это и как случилось.
— Что вам за дело до меня? — закричал было он; но
в это время Антип Ильич, почтительно предшествуя, ввел
в нумер к барину высокого старика
в белом жабо и с двумя звездами, при одном виде которого Крапчик догадался, что это, должно быть, какой-нибудь сановник, а потому мгновенно же исполнился уважения и некоторого
страха; но Егор Егорыч сказал прибывшему гостю довольно фамильярно...
— По-моему,
страх этот хоть и всеобщий, но по меньшей мере рановременный, — отвечал ему спокойно Михаил Михайлыч: — ибо, как я всегда думал, явлению мужа беззакония будет предшествовать
в продолжение довольно значительного течения времени величайшее излияние духа благодати…
— Решительно все это исполнили и со мной!.. Конечно, я чувствовала сильное волнение и еще больше того — благоговейный
страх; но ритору моему однако отвечала с твердостью, что я жена масона и должна быть масонкой, потому что муж и жена
в таком важном предмете не могут разно мыслить!
Ченцов
в последнее время чрезвычайно пристрастился к ружейной охоте, на которую ходил один-одинешенек
в сопровождении только своей лягавой собаки. Катрин несколько раз и со слезами на глазах упрашивала его не делать этого, говоря, что она умирает со
страху от мысли, что он по целым дням бродит
в лесу, где может заблудиться или встретить медведя, волка…
Ченцов между тем, желая успокоить трепетавшую от
страха Аксюту, налгал ей, что это заглядывала не жена его, не Катерина Петровна, а одна гостившая у них дама, с которой он, катаясь
в кабриолете, зашел
в Федюхино и которую теперь упросит не говорить никому о том, что она видела.
В сущности Сверстов торопился произвести на своим другом нравственную операцию единственно по своей искренней любви к Егору Егорычу и из
страха за него. «Ну, — думал он
в своей курчавой голове, — решить вопрос, так решить сразу, а там и видно будет, что потом следует предпринять».
—
Страх этот совершенно неоснователен; можно выходить во второй раз и
в третий; надобно только знать, за кого выходите вы; и я, кажется,
в этом отношении не похож нисколько на господина Ченцова.
Говоря правду, это было не вполне так:
страх к Тулузову
в Катрин действительно существовал, но к этому примешивались и другие чувствования и мысли.
— Я не хочу того! — сказала она почти униженным тоном. — Я это сказала не подумав, под влиянием ужасного
страха, что неужели же мне непременно суждено быть женой человека, которого могут обвинить
в убийстве.
Но тут столько
страхов и противоречий возникало
в воображении Сусанны Николаевны, что она ничего отчетливо понять не могла и дошла только до такого вывода, что была бы совершенно счастлива, если бы Углаков стал ей другом или братом, но не более…
Прочитав эти довольно темные изречения, Егор Егорыч затрепетал, так как изречения совпадали с его собственным необъяснимым
страхом, и забормотал про себя: «Что же это такое, болтовня обезумевшей старухи или пророчество и должный удар
в мою совесть?
— Знаю, что это говорится, но только человек-то этим весь не исчерпывается; опять привожу
в доказательство себя же: мысленно я не страшусь смерти; но ее боится мой архей и заставляет меня даже вскрикивать от
страха, когда меня, особенно последнее время, как-нибудь посильнее тряхнет
в моей колымажке,
в которой я езжу по приходу.
Сусанна Николаевна, услышав это, одновременно обрадовалась и обмерла от
страха, и когда потом возник вопрос о времени отправления Лябьевых
в назначенное им место жительства, то она, с своей стороны, подала голос за скорейший отъезд их, потому что там они будут жить все-таки на свежем воздухе, а не
в тюрьме.
Неточные совпадения
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит человек!
В жисть не был
в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со
страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой
в рассуждении чина?
Бобчинский. Он, он, ей-богу он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так он и
в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло
страхом.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а
в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова.
Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
Читая эти письма, Грустилов приходил
в необычайное волнение. С одной стороны, природная склонность к апатии, с другой,
страх чертей — все это производило
в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался
в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
Так, например, наверное обнаружилось бы, что происхождение этой легенды чисто административное и что Баба-яга была не кто иное, как градоправительница, или, пожалуй, посадница, которая, для возбуждения
в обывателях спасительного
страха, именно этим способом путешествовала по вверенному ей краю, причем забирала встречавшихся по дороге Иванушек и, возвратившись домой, восклицала:"Покатаюся, поваляюся, Иванушкина мясца поевши".