Неточные совпадения
Клим глубоко, облегченно вздохнул, все это страшное продолжалось мучительно долго. Но хотя он и отупел от
страха, все-таки его удивило, что Лидия только сейчас подкатилась к нему, схватила его за плечи, ударила коленом
в спину и пронзительно закричала...
—
В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть
в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой
страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться
в удобной идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно дает представление о людях, которые прячутся.
Клим неясно помнил все то, что произошло. Он действовал
в состоянии
страха и внезапного опьянения; схватив Риту за руку, он тащил ее
в свою комнату, умоляя шепотом...
Но вернее, что этот
страх живет
в самой Лидии.
Клим быстро вспомнил ряд признаков, которые убедили его, что это так и есть: Лидия боится любви, она привила свой
страх Макарову и поэтому виновна
в том, что заставила человека покуситься на жизнь свою.
Слушая сквозь свои думы болтовню Маргариты, Клим еще ждал, что она скажет ему, чем был побежден
страх ее, девушки, пред первым любовником? Как-то странно, вне и мимо его, мелькнула мысль:
в словах этой девушки есть нечто общее с бойкими речами Варавки и даже с мудрыми глаголами Томилина.
Подходя к дому, Клим Самгин уже успел убедить себя, что опыт с Нехаевой кончен, пружина, действующая
в ней, — болезнь. И нет смысла слушать ее истерические речи, вызванные
страхом смерти.
В этот вечер Нехаева не цитировала стихов, не произносила имен поэтов, не говорила о своем
страхе пред жизнью и смертью, она говорила неслыханными, нечитанными Климом словами только о любви.
— Воспитывает. Я этого — достоин, ибо частенько пиан бываю и блудословлю плоти ради укрощения. Ада боюсь и сего, — он очертил
в воздухе рукою полукруг, — и потустороннего.
Страха ради иудейска с духовенством приятельствую. Эх, коллега! Покажу я вам одного диакона…
Именно это чувство слышал Клим
в густых звуках красивого голоса, видел на лице, побледневшем, может быть, от стыда или
страха, и
в расширенных глазах.
— Молчун схватил. Павла, — помнишь? — горничная, которая обокрала нас и бесследно исчезла? Она рассказывала мне, что есть такое существо — Молчун. Я понимаю — я почти вижу его — облаком, туманом. Он обнимет, проникнет
в человека и опустошит его. Это — холодок такой.
В нем исчезает все, все мысли, слова, память, разум — все! Остается
в человеке только одно —
страх перед собою. Ты понимаешь?
Лодка закачалась и бесшумно поплыла по течению. Клим не греб, только правил веслами. Он был доволен. Как легко он заставил Лидию открыть себя! Теперь совершенно ясно, что она боится любить и этот
страх — все, что казалось ему загадочным
в ней. А его робость пред нею объясняется тем, что Лидия несколько заражает его своим
страхом. Удивительно просто все, когда умеешь смотреть. Думая, Клим слышал сердитые жалобы Алины...
Изумление и
страх пред женщиной сохранились и до нашего времени,
в «табу» диких племен.
— Самоубийственно пьет. Маркс ему вреден. У меня сын тоже насильно заставляет себя веровать
в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но — лезет
в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де не трус! Некоторые веруют по торопливости, но большинство от
страха. Сих, последних, я не того… не очень уважаю.
«
В животном
страхе Диомидова пред людями есть что-то правильное…»
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его
в поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и
страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами
в лицо матери.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное
в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться
в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума от любви к народу, от
страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
— Он много верного знает, Томилин. Например — о гуманизме. У людей нет никакого основания быть добрыми, никакого, кроме
страха. А жена его — бессмысленно добра… как пьяная. Хоть он уже научил ее не верить
в бога.
В сорок-то шесть лет.
Люди слушали Маракуева подаваясь, подтягиваясь к нему; белобрысый юноша сидел открыв рот, и
в светлых глазах его изумление сменялось
страхом. Павел Одинцов смешно сползал со стула, наклоняя тело, но подняв голову, и каким-то пьяным или сонным взглядом прикованно следил за игрою лица оратора. Фомин, зажав руки
в коленях, смотрел под ноги себе,
в лужу растаявшего снега.
— Но — сообразите! Ведь он вот так же
в бредовом припадке
страха может пойти
в губернское жандармское управление и там на колени встать…
Выругавшись, рассматривал свои ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал до поры, пока его не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил
в нем и еще одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но без
страха, уверенно ждет, что сейчас явятся какие-то люди, — может быть, идиоты, — и почтительно попросят его...
Рыженького звали Антон Васильевич Берендеев. Он был тем интересен, что верил
в неизбежность революции, но боялся ее и нимало не скрывал свой
страх, тревожно внушая Прейсу и Стратонову...
— Подумайте, Клим Иванович, о себе, подумайте без
страха пред словами и с любовью к родине, — посоветовал жандарм, и
в голосе его Клим услышал ноты искреннего доброжелательства.
— До свидания, — сказал Клим и быстро отступил, боясь, что умирающий протянет ему руку. Он впервые видел, как смерть душит человека, он чувствовал себя стиснутым
страхом и отвращением. Но это надо было скрыть от женщины, и, выйдя с нею
в гостиную, он сказал...
Самгин слушал, улыбаясь и не находя нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой
в окно, привстав, он говорил с восторгом, похожим на
страх...
Когда Клим, с ножом
в руке, подошел вплоть к ней, он увидал
в сумраке, что широко открытые глаза ее налиты
страхом и блестят фосфорически, точно глаза кошки. Он, тоже до испуга удивленный ею, бросил нож, обнял ее, увел
в столовую, и там все объяснилось очень просто: Варвара плохо спала, поздно встала, выкупавшись, прилегла на кушетке
в ванной, задремала, и ей приснилось что-то страшное.
Их речи, долетая
в кабинет к нему, вызывали
в его памяти жалкий образ Нехаевой, с ее
страхом смерти и болезненной жаждой любви.
— Лозунг командующих классов — назад, ко всяческим примитивам
в литературе,
в искусстве, всюду. Помните приглашение «назад к Фихте»? Но — это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие идеи и
страхи, а конечно, позовут и дальше — к церкви, к чудесам, к черту, все равно — куда, только бы дальше от разума истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим чужой труд.
— «Царствуй на
страх врагам», бум! — заревел пьяный и полез
в толпу, как медведь
в малинник.
— «
В здоровом теле — здоровый дух», это — утверждение языческое, а потому — ложное, — сказал протоиерей Славороссов. — Дух истинного христианина всегда болеет гладом любви ко Христу и
страхом пред ним.
«Убил. Теперь меня убьет», — подумал Самгин, точно не о себе;
в нем застыл другой
страх, как будто не за себя, а — тяжелее, смертельней.
Наконец, отдыхая от животного
страха, весь
в поту, он стоял
в группе таких же онемевших, задыхающихся людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно крикнули...
Самгин давно знал, что он тут лишний, ему пора уйти. Но удерживало любопытство, чувство тупой усталости и близкое
страху нежелание идти одному по улицам. Теперь, надеясь, что пойдет вчетвером, он вышел
в прихожую и, надевая пальто, услыхал голос Морозова...
Самгин пытался подавить
страх, вспоминая фигуру Морозова с револьвером
в руках, — фигуру, которая была бы комической, если б этому не мешало открытое пренебрежение Морозова к Гапону.
Да, курносенькие прячутся, дрожат от холода, а может быть, от
страха в каменных колодцах дворов; а на окраинах города, вероятно, уже читают воззвание Гапона...
Гостиница была уже близко, и
страх стал значительно легче. Разгоралось чувство возмущения за себя, за все пережитое
в этот день.
Однако он видел:
страх недолго живет
в людях, убежденных, что они могут изменить действительность, приручить ее.
В эсерство Дронова Самгин не верил, чувствуя, что — как многие — Иван «революционер до завтра» и храбрится от
страха.
Лицо полковника вдруг обмякло, как будто скулы его растаяли, глаза сделались обнаженнее, и Самгин совершенно ясно различил
в их напряженном взгляде и
страх и негодование. Пожав плечами и глядя
в эти спрашивающие глаза, он ответил...
Самгин постоял
в саду часа полтора и убедился, что средний городской обыватель чего-то побаивается, но обезьянье любопытство заглушает его
страх. О политическом значении события эти люди почти не говорят, может быть, потому, что не доверяют друг другу, опасаются сказать лишнее.
Было хорошо видно, что люди с иконами и флагами строятся
в колонну, и
в быстроте, с которой толпа очищала им путь, Самгин почувствовал
страх толпы. Он рассмотрел около Славороссова аккуратненькую фигурку историка Козлова с зонтиком
в одной руке, с фуражкой
в другой; показывая толпе эти вещи, он, должно быть, что-то говорил, кричал. Маленький на фоне массивных дверей собора, он был точно подросток, загримированный старичком.
— Тут, знаешь, убивали, — сказала она очень оживленно.
В зеленоватом шерстяном платье, с волосами, начесанными на уши, с напудренным носом, она не стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин видел, что это она понимает и ей нравится быть
в центре чего-то. Но он хорошо чувствовал за радостью жены и ее гостей —
страх.
Почти неделю он прожил
в настроении приподнятом, злорадно забавляясь
страхами жены.
Самгин шел тихо, перебирая
в памяти возможные возражения всех «систем фраз» против его будущей статьи. Возражения быстро испарялись, как испаряются первые капли дождя
в дорожной пыли, нагретой жарким солнцем. Память услужливо подсказывала удачные слова, они легко и красиво оформляли интереснейшие мысли. Он чувствовал себя совершенно свободным от всех
страхов и тревог.
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но все же приятно было видеть Лютова
в судорогах
страха, а Лютов был так испуган, что его косые беспокойные глаза выкатились, брови неестественно расползлись к вискам. Он пытался сказать что-то людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на них руками. Наблюдать за Лютовым не было времени, — вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего у Самгина по спине поползла холодная дрожь.
— Меня к
страху приучил хозяин, я у трубочиста жил, как я — сирота. Бывало, заорет: «Лезь, сволочь, сукиного сына!»
В каменную стену полезешь, не то что куда-нибудь. Он и печник был. Ему смешно было, что я боюсь.
— Знаешь, Климчик, у меня — успех! Успех и успех! — с удивлением и как будто даже со
страхом повторила она. — И все — Алина, дай ей бог счастья, она ставит меня на ноги! Многому она и Лютов научили меня. «Ну, говорит, довольно, Дунька, поезжай
в провинцию за хорошими рецензиями». Сама она — не талантливая, но — все понимает, все до последней тютельки, — как одеться и раздеться. Любит талант, за талантливость и с Лютовым живет.
— Вот и вы, интеллигенты, отщепенцы, тоже от
страха в политику бросаетесь. Будто народ спасать хотите, а — что народ? Народ вам — очень дальний родственник, он вас, маленьких, и не видит. И как вы его ни спасайте, а на атеизме обязательно срежетесь. Народничество должно быть религиозным. Земля — землей, землю он и сам отвоюет, но, кроме того, он хочет чуда на земле, взыскует пресветлого града Сиона…
«Он делает не то, что все, а против всех. Ты делаешь, не веруя. Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под всею путаницей твоих размышлений скрыто живет
страх пред жизнью, детский
страх темноты, которую ты не можешь, не
в силах осветить. Да и мысли твои — не твои. Найди, назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя не выражена?»
Обида разрасталась, перерождаясь
в другое чувство, похожее на
страх перед чем-то.