Заехавший к нему поручик, чтобы узнать, что он предпримет касательно дуэли, увидев Аггея Никитича в совершенно бессознательном положении, поскакал позвать доктора; но тот
был в отъезде, почему поручик бросился к аптекарю и, застав того еще не спавшим, объяснил ему, что доктора нет в городе, а между тем исправник их, господин Зверев, находится в отчаянном положении, и потому он просит господина аптекаря посетить больного.
Неточные совпадения
Все эти слова Егора Егорыча Сусанна слушала, трепеща от восторга, но Муза — нет, по той причине, что, по
отъезде матери и сестры, ей оказалось весьма удобным жить
в большом и почти пустынном доме и разыгрывать свои фантазии, тогда как понятно, что
в Москве у них
будут небольшие комнаты, да, пожалуй, и фортепьяно-то не окажется.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось
в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но
в то же время
в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло
в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об
отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист,
будучи более склонен воображать людей
в лучшем свете, чем они
были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
С
отъездом Музы
в кузьмищевском доме воцарилась почти полная тишина: игры на фортепьяно больше не слышно
было; по вечерам не устраивалось ни карт, ни бесед
в гостиной, что, может
быть, происходило оттого, что
в последнее время Егор Егорыч, вследствие ли болезни или потому, что размышлял о чем-нибудь важном для него, не выходил из своей комнаты и оставался
в совершенном уединении.
— Милый друг, позвольте мне поправить мою погрешность, что я так неосторожно рассказал вам о племяннике, который, может
быть, нисколько не виноват, и не удерживайте меня от немедленного
отъезда в Петербург.
В среду,
в которую Егор Егорыч должен
был приехать
в Английский клуб обедать, он поутру получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что на другой день после
отъезда Егора Егорыча
в Петербург к нему приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то пришел
в удивление и негодование и, вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
Сусанна Николаевна, услышав это, одновременно обрадовалась и обмерла от страха, и когда потом возник вопрос о времени отправления Лябьевых
в назначенное им место жительства, то она, с своей стороны, подала голос за скорейший
отъезд их, потому что там они
будут жить все-таки на свежем воздухе, а не
в тюрьме.
В последние минуты
отъезда она, впрочем, постаралась переломить себя и вышла
в гостиную, где лица, долженствовавшие провожать ее, находились
в сборе, и из числа их gnadige Frau
была с глазами, опухнувшими от слез; Сверстов все ходил взад и вперед по комнате и как-то нервно потирал себе руки; на добродушно-глуповатой физиономии Фадеевны
было написано удовольствие от мысли, что она вылечила барыню, спрыснув ее водой с камушка.
Понятно, что
отъезд молодых на чужбину случился оттого, что Сусанне Николаевне по выходе ее замуж и
в Москве
было стыдно оставаться, как будто бы
в самом деле она совершила какой-нибудь постыдный поступок.
Так барин отказался от своих реформ и не только сам привык звать мужиков либо Васильичами да Ивановичами либо Данилками, но даже сам пристально смотрел вслед девкам, когда они летом проходили мимо окон в белоснежных рубахах с красными прошвами. Однако на хуторе очень любили, когда барин
был в отъезде, и еще более любили, если с ним в отъезде была и барыня. На хуторе тогда был праздник; все ничего не делали: все ходили друг к другу в гости и совсем забывали свои ссоры и ябеды.
Слава его как знахаря укреплялась, к вящему удовольствию Антиповны, радовавшейся за своего любимца. Она и не подозревала, несмотря на свою хваленую прозорливость, об отношениях Ермака Тимофеевича и Ксении Яковлевны. Не догадывались об этом и другие. В тайну были посвящены только Семен Иоаникиевич, Максим Яковлевич и Домаша, да Яков, но тот
был в отъезде. Ничего не знал даже Никита Григорьевич.
Неточные совпадения
Сверх того,
отъезд был ей приятен еще и потому, что она мечтала залучить к себе
в деревню сестру Кити, которая должна
была возвратиться из-за границы
в середине лета, и ей предписано
было купанье.
Степану Аркадьичу
отъезд жены
в деревню
был очень приятен во всех отношениях: и детям здорово, и расходов меньше, и ему свободнее.
—
В кого же дурной
быть? А Семен рядчик на другой день вашего
отъезда пришел. Надо
будет порядиться с ним, Константин Дмитрич, — сказал приказчик. — Я вам прежде докладывал про машину.
— Бетси говорила, что граф Вронский желал
быть у нас, чтобы проститься пред своим
отъездом в Ташкент. — Она не смотрела на мужа и, очевидно, торопилась высказать всё, как это ни трудно
было ей. — Я сказала, что я не могу принять его.
Он помнил, как он пред
отъездом в Москву сказал раз своему скотнику Николаю, наивному мужику, с которым он любил поговорить: «Что, Николай! хочу жениться», и как Николай поспешно отвечал, как о деле,
в котором не может
быть никакого сомнения: «И давно пора, Константин Дмитрич».