Неточные совпадения
Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за
то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой
и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки
тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что
и этого бы не следовало.
Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А
то сестру жаль. Он было
и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была —
и представить страшно.
Много у меня в год-то народу перебывает; вы
то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне
и хорошо!» Вот как, сударь!
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще
и рады этому волоченью,
того только им
и надобно.
Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества
и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А
то руки есть, а работать нечего.
Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало,
то и делаю.
Варвара. Да ведь
и у нас
то же самое.
А
то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке
и молюсь до утра.
А
то будто я летаю, так
и летаю по воздуху.
И теперь иногда снится, да редко, да
и не
то.
Катерина. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что —
то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или… уж
и не знаю.
Варвара. Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то
и боится. Чего сама-то боится,
тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, грозит на них палкой да кричит (передразнивая): «Все гореть в огне будете!»
И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка,
и в просьбах пишут: «Суди меня, судья неправедный!» А
то есть еще земля, где все люди с песьими головами.
Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет да
и услышишь, что на белом свету делается; а
то бы так дураками
и померли.
Варвара. Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас весь дом на
том держится.
И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.
Катерина (решительно). Что мне только захочется,
то и сделаю.
Те же, Кабанова
и Кабанов.
Кабанов. Да не разлюбил; а с этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай
то: какой ни на есть, а я все-таки мужчина, всю-то жизнь вот этак жить, как ты видишь, так убежишь
и от жены. Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?
Те же, Кабанова, Варвара
и Глаша.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас
и время-то короче становится. Бывало, лето
и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче
и не увидишь, как пролетят. Дни-то,
и часы все
те же как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче
и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
Дико́й. Ну, значит, они
и должны мне покоряться. А
то я, что ли, покоряться стану!
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне,
и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да
и только; ну,
и в
те поры ни за что обругаю человека.
Кудряш. Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы идите своей дорогой, вот
и все. Заведи себе сам, да
и гуляй себе с ней,
и никому до тебя дела нет. А чужих не трогай! У нас так не водится, а
то парни ноги переломают. Я за свою… да я
и не знаю, что сделаю! Горло перерву!
Борис. Я один раз только
и был у них с дядей. А
то в церкви вижу, на бульваре встречаемся. Ах, Кудряш, как она молится, кабы ты посмотрел! Какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится.
Те же
и Варвара; потом Катерина.
Варвара. Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так
и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да
и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно!
Того гляди в беду попадешь.
Варвара (встает). Ну, прощай! (Зевает, потом целует холодно, как давно знакомого.) Завтра, смотрите, приходите пораньше! (Смотрит в
ту сторону, куда пошли Борис
и Катерина.) Будет вам прощаться-то, не навек расстаетесь, завтра увидитесь. (Зевает
и потягивается.)
А
то этакое место прекрасное,
и вид,
и все, а как будто пусто.
Кулигин. Никакой я грубости вам, сударь, не делаю, а говорю вам потому, что, может быть, вы
и вздумаете когда что-нибудь для города сделать. Силы у вас, ваше степенство, много; была б только воля на доброе дело. Вот хоть бы теперь
то возьмем: у нас грозы частые, а не заведем мы громовых отводов.
Варвара. Сейчас с мужем на бульвар пошли,
и маменька с ними. Пройди
и ты, коли хочешь. Да нет, лучше не ходи, а
то она, пожалуй,
и вовсе растеряется.
Те же, без Бориса
и Кулигина.
Кабанов. Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это скажет. Так, братец, Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не
то что родные, а точно вороги друг другу. Варвару маменька точила-точила; а
та не стерпела, да
и была такова — взяла да
и ушла.
Борис. Нельзя мне, Катя. Не по своей я воле еду: дядя посылает, уж
и лошади готовы; я только отпросился у дяди на минуточку, хотел хоть с местом-то
тем проститься, где мы с тобой виделись.
Катерина. На беду я увидала тебя. Радости видела мало, а горя-то, горя-то что! Да еще впереди-то сколько! Ну, да что думать о
том, что будет! Вот я теперь тебя видела, этого они у меня не отымут; а больше мне ничего не надо. Только ведь мне
и нужно было увидать тебя. Вот мне теперь гораздо легче сделалось; точно гора с плеч свалилась. А я все думала, что ты на меня сердишься, проклинаешь меня…
Маменька, пустите, смерть моя! я ее вытащу, а
то так
и сам… что мне без нее!
Кабанова. Не пущу,
и не думай! Из-за нее да себя губить, стоит ли она
того! Мало нам она страму-то наделала, еще что затеяла!