Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает,
да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.
Неточные совпадения
Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то
и не пикнул бы никому,
только бы ходил
да оглядывался.
Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион,
да оба вдруг
и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами
и остались. Потом мы слышим, что
и бабушка здесь умерла
и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие,
только с условием.
Скоро сказка сказывается,
да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще
и рады этому волоченью, того
только им
и надобно.
Кабанова. Ну, теперь все готово. Лошади приехали, проститься тебе
только,
да и с Богом.
Кабанова.
Да кому ж там воевать-то? Ведь ты один
только там воин-то
и есть.
И все шито
да крыто — никто ничего не видит
и не знает, видит
только один Бог!
Кудряш. Вота! Есть от чего с ума сходить!
Только вы смотрите, себе хлопот не наделайте,
да и ее-то в беду не введите! Положим, хоть у нее муж
и дурак,
да свекровь-то больно люта.
Борис. Точно я сон какой вижу! Эта ночь, песни, свидания! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот
и я жду чего-то! А чего жду —
и не знаю,
и вообразить не могу;
только бьется сердце,
да дрожит каждая жилка. Не могу даже
и придумать теперь, что сказать-то ей, дух захватывает, подгибаются колени! Вот какое у меня сердце глупое, раскипится вдруг, ничем не унять. Вот идет.
Кабанов. Нет, постой! Уж на что еще хуже этого. Убить ее за это мало. Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась! А я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко,
да и то маменька приказала. Жаль мне смотреть-то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест, а она, как тень какая, ходит, безответная.
Только плачет
да тает, как воск. Вот я
и убиваюсь, глядя на нее.
Катерина. На беду я увидала тебя. Радости видела мало, а горя-то, горя-то что!
Да еще впереди-то сколько! Ну,
да что думать о том, что будет! Вот я теперь тебя видела, этого они у меня не отымут; а больше мне ничего не надо.
Только ведь мне
и нужно было увидать тебя. Вот мне теперь гораздо легче сделалось; точно гора с плеч свалилась. А я все думала, что ты на меня сердишься, проклинаешь меня…
Другой. Где уж жива! Высоко бросилась-то: тут обрыв,
да, должно быть, на якорь попала, ушиблась, бедная! А точно, ребяты, как живая!
Только на виске маленькая ранка,
и одна
только, как есть одна, капелька крови.
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда
да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси
только наперед это письмо; пожалуй, вместе
и подорожную возьми.
Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили
и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног.
Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять на крыльце,
и ни с места!
И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то…
Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть
и не с просьбою,
да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо
и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков.
Да зачем же?.. А впрочем, тут
и чернила,
только бумаги — не знаю… Разве на этом счете?
Городничий. Ступай на улицу… или нет, постой! Ступай принеси…
Да другие-то где? неужели ты
только один? Ведь я приказывал, чтобы
и Прохоров был здесь. Где Прохоров?