Неточные совпадения
Дико́й. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый!
Что ты, как столб стоишь-то! Тебе
говорят аль нет?
Кулигин. Еще бы не дико! Уж
что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.
Борис. Да ни на каком: «Живи,
говорит, у меня, делай,
что прикажут, а жалованья,
что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.
Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на
чем свет стоит. «Ты,
говорит, почем знаешь,
что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение,
что тебе пять тысяч дам». Вот ты и
поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.
Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да
что уж
говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростию и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Катерина. Ты про меня, маменька, напрасно это
говоришь.
Что при людях,
что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю.
Кабанова (совершенно хладнокровно). Дурак! (Вздыхает.)
Что с дураком и
говорить! только грех один!
Варвара. Я не понимаю,
что ты
говоришь.
Катерина. Я
говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется,
что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Катерина. Да
что же это я
говорю тебе, ты девушка.
Катерина. Ну,
что ж мне
говорить? Стыдно мне.
Варвара. Как ты смешно
говоришь! Маленькая я,
что ли! Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.
Катерина. Не жалеешь ты меня ничего!
Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать; да
что делать, коли из головы нейдет. Об
чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.
Кабанова. (строго). Ломаться-то нечего! Должен исполнять,
что мать
говорит. (С улыбкой.) Оно все лучше, как приказано-то.
Кабанова. Ну, теперь
поговорите промежду себя, коли
что нужно. Пойдем, Варвара!
Кабанов. Все к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь.
Что ее слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж
говорить! Ну, и пущай она
говорит, а ты мимо ушей пропущай. Ну, прощай, Катя!
Кабанов. Слова как слова! Какие же мне еще слова
говорить! Кто тебя знает,
чего ты боишься! Ведь ты не одна, ты с маменькой остаешься.
Да
что я говорю-то,
что я себя обманываю?
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают,
что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и часы все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот
что умные-то люди
говорят.
Да
что вам
говорить, сударь!
Кудряш.
Говорите, не бойтесь! У меня все одно,
что умерло.
Катерина. Э!
Что меня жалеть, никто виноват — сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят,
что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?
Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.
Дико́й. Да
что ты ко мне лезешь со всяким вздором! Может, я с тобой и говорить-то не хочу. Ты должен был прежде узнать, в расположении я тебя слушать, дурака, или нет.
Что я тебе — ровный,
что ли? Ишь ты, какое дело нашел важное! Так прямо с рылом-то и лезет разговаривать.
Кулигин. Никакой я грубости вам, сударь, не делаю, а
говорю вам потому,
что, может быть, вы и вздумаете когда что-нибудь для города сделать. Силы у вас, ваше степенство, много; была б только воля на доброе дело. Вот хоть бы теперь то возьмем: у нас грозы частые, а не заведем мы громовых отводов.
Дико́й. Да гроза-то
что такое по-твоему, а? Ну,
говори!
Дико́й (топнув ногой). Какое еще там елестричество! Ну как же ты не разбойник! Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то, прости Господи, обороняться.
Что ты, татарин,
что ли? Татарин ты? А?
говори! Татарин?
Дико́й. А за эти вот слова тебя к городничему отправить, так он тебе задаст! Эй, почтенные! прислушайте-ко,
что он
говорит!
Борис. Ах, Боже мой!
Что же делать-то? Ты бы с ней
поговорила хорошенько. Неужли уж нельзя ее уговорить?
2-й. Уж ты помяни мое слово,
что эта гроза даром не пройдет. Верно тебе
говорю: потому знаю. Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит; вот увидишь: потому, смотри! какой цвет необнакновенный!
Кабанов (растерявшись, в слезах, дергает ее за рукав). Не надо, не надо, не
говори!
Что ты! Матушка здесь!
Варвара. Врет она, она сама не знает,
что говорит.
Кабанова.
Что, сынок! Куда воля-то ведет!
Говорила я, так ты слушать не хотел. Вот и дождался!
Кабанов. Нет, постой! Уж на
что еще хуже этого. Убить ее за это мало. Вот маменька
говорит: ее надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась! А я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька приказала. Жаль мне смотреть-то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест, а она, как тень какая, ходит, безответная. Только плачет да тает, как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее.
Кабанов. Уж
что говорить!
Кабанов.
Что ж мне, разорваться,
что ли! Нет,
говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то, какой есть, пропью; пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится.
Кабанов. Поди-ка
поговори с маменькой,
что она тебе на это скажет. Так, братец, Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то
что родные, а точно вороги друг другу. Варвару маменька точила-точила; а та не стерпела, да и была такова — взяла да и ушла.
Кабанов. Кто ее знает.
Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того также нигде не найдут. Уж это, Кулигин, надо прямо сказать,
что от маменьки; потому стала ее тиранить и на замок запирать. «Не запирайте,
говорит, хуже будет!» Вот так и вышло.
Что ж мне теперь делать, скажи ты мне! Научи ты меня, как мне жить теперь! Дом мне опостылел, людей совестно, за дело возьмусь, руки отваливаются. Вот теперь домой иду; на радость,
что ль, иду?
Вспомнить бы мне,
что он говорил-то?
Катерина. Да нет, все не то я
говорю; не то я хотела сказать! Скучно мне было по тебе, вот
что; ну, вот я тебя увидала…
Придешь к ним, они ходят,
говорят, а на
что мне это?
Кабанова.
Что ты? Аль себя не помнишь! Забыл, с кем
говоришь!