Неточные совпадения
Дуня, как все дети, с большой охотой, даже с самодовольством принялась за ученье, но скоро соскучилась, охота у ней отпала, и никак не могла она отличить буки от веди. Сидевшая рядом Анисья Терентьевна сильно хмурилась. Так и подмывало ее прикрикнуть на ребенка по-своему, рассказать ей про турлы-мурлы, да не посмела. А Марко Данилыч, видя, что мысли у дочки вразброд
пошли, отодвинул азбуку и, ласково погладив Дуню по головке,
сказал...
— Зачем певицу? Брать так уж пяток либо полдюжину. Надо, чтоб и пение, и служба вся были как следует, по чину, по уставу, —
сказал Смолокуров. — Дунюшки ради хоть целый скит приволоку́, денег не пожалею… Хорошо бы старца какого ни на есть, да где его сыщешь? Шатаются, шут их возьми, волочатся из деревни в деревню — шатуны, так шатуны и есть… Нечего делать, и со старочкой, Бог даст, попразднуем… Только вот беда, знакомства-то у меня большого нет на Керженце. Послать-то не знаю к кому.
— Сегодня ж изготовлю, — молвила Макрина и, простясь с Марком Данилычем, предовольная
пошла в свою горницу. «Ладно дельцо обделалось, — думала она. — После выучки дом-от нам достанется. А он, золотая киса, домик хороший поставит, приберет на богатую руку, всем разукрасит, души ведь не чает он в дочке…
Скажет матушка спасибо, поблагодарит меня за пользу святой обители».
— Так у нас и делается, Марко Данилыч, так у нас и водится, —
сказала Макрина. — Вот чапуринские — вздумают,
пойдут в часовню, не вздумают — в келье сидят, — никто не неволит их.
— Насчет обученья вот как у нас дело
пойдет, —
сказала Макрина.
— Напрасно так говорите, — покачивая головой,
сказал Смолокуров. — По нонешнему времени эта коммерция самая прибыльная — цены, что ни год, все выше да выше, особливо на икру. За границу, слышь, много ее
пошло, потому и дорожает.
— С порядочным, — кивнув вбок головой, слегка наморщив верхнюю губу,
сказал Смолокуров. — По тамошним местам он будет из первых. До Сапожниковых далеко, а деньги тоже водятся. Это как-то они, человек с десяток, складчи́ну было сделали да на складочны деньги стеариновый завод завели. Не
пошло. Одни только пустые затеи. Другие-то, что с Зиновьем Алексеичем в до́лях были, хошь кошель через плечо вешай, а он ничего, ровно блоха его укусила.
— Вестимо, не тому, Василий Фадеич, — почесывая в затылках, отвечали бурлаки. — Твои слова
шли к добру, учил ты нас по-хорошему. А мы-то, гляди-ка, чего сдуру-то наделали… Гля-кась, како дело вышло!.. Что теперича нам за это будет? Ты, Василий Фадеич, человек знающий, все законы произошел,
скажи, Христа ради, что нам за это будет?
— Да, Федор Меркулыч человек был мудрый и благочестивый, — продолжал Смолокуров. — Оттого и тюленем не займовался, опричь рыбы никогда ничего не лавливал. И бешенку на жир не топил, «грешно, говорил, таку погань в народ пускать, для того что вкушать ее не показано…». Сынок-от не в батюшку
пошел. В тюленя́ весь капитал засадить… Умно, неча
сказать… Променял шило на свайку… Нет, дружище, ежели и вперед он так
пойдет, так, едучи в лодке, пуще, чем в бане, угорит.
— В трактир
пошел!.. В тот, куда рыбны торговцы по вечерам чай ходят пить, —
сказал ему Марко Данилыч.
— Ох, чадо, чадо! Что мне с тобой делать-то? — вздохнул беглый поп, покачивая головой и умильно глядя на Федора Меркулыча. — Началить тебя — не послушаешь, усовестить — ухом не поведешь, от Писания святых отец
сказать тебе — слушать не захочешь, плюнешь да прочь
пойдешь… Что мне с тобой делать-то, старче Божий?
— Ах, Федор Меркулыч, Федор Меркулыч!.. — покачивая головой,
сказал на это поп. — Да ведь ей только что семнадцатый годок
пошел, а тебе ведь седьмой десяток в доходе. Какая ж она тебе пара?.. Ведь она перед тобой цыпленок.
— Да хоть сегодня же, только что жар свали́т, —
сказал Смолокуров. — Сейчас
пошлю, сготовили бы косную, а мало — так две.
— Куда уж лучше, Марко Данилыч! О лучшем-то нечего и помышлять, —
сказала Таифа. — Хоть бы в вере-то Господь сохранил, а то вон ведь какие напасти у нас
пошли: в единоверческую многие хотят…
— К Жжениным заходил Сеня прощаться, а я заторопился, — нисколько не смущаясь,
сказал Самоквасов. — От вас повернул было я к Жжениной обители, а Сеня навстречу, я его в тележку да и айда-пошел! Мы так завсегда… На живую руку.
—
Пошли тебе, Господи, счастливую долю. Видима святая воля его, — горячо поцеловав Дуню, с задушевной теплотой
сказала Аграфена Петровна.
— Его-то и надо объехать, —
сказал Смолокуров. — Видишь ли, дело какое. Теперь у него под Царицыном три баржи тюленьего жиру. Знаешь сам, каковы цены на этот товар. А недели через две, не то и скорее, они в гору
пойдут. Вот и вздумалось мне по теперешней низкой цене у Меркулова все три баржи купить. Понимаешь?
— Больше бы веры Меркулов дал. Пишу я Володерову — остановил бы мою баржу с тюленем, как
пойдет мимо Царицына, и весь бы товар хоть в воду покидал, ежель не явится покупателя, а баржу бы в Астрахань обратил, —
сказал Смолокуров.
— Ну и
пошлю, —
сказал Меркулов. — А работу бросать у меня не смей, не то я сейчас же в город за расправой. Эй, лодку!..
— Так пообедавши, Бог даст, и отвалим, —
сказал Меркулов и
пошел на квартиру.
— Мне бы штафету надо
послать, —
сказал Корней, войдя в контору.
Только что уехал Веденеев, Лиза с Наташей позвали Дуню в свою комнату. Перекинувшись двумя-тремя словами с женой, Зиновий Алексеич
сказал ей, чтобы и она
шла к дочерям, Смолокуров-де скоро придет, а с ним надо ему один на один побеседовать.
— Изволили
сказать «
Пошел туда», я и поехал, — оправдывался извозчик. — Дело ночное, непогода… «Туда» известно, значит, куда…
— Скоро же
идем, —
сказал Меркулов, взглянув на часы. — Десяти еще нет, а мы больше половины пути пробежали.
— А вот и икорка с балычком, вот и водочка целительная, —
сказал Василий Петрович. — Милости просим, Никита Федорыч. Не обессудьте на угощенье — не домашнее дело, что хозяин дал, то и Бог
послал. А ты, любезный, постой-погоди, — прибавил он, обращаясь к любимовцу.
Покончили бутылку и
пошли. Прощаясь с Меркуловым у дверей его номера, Василий Петрович
сказал...
— Дельно, —
сказал Веденеев. — Сушь и коренная на ярманке в ход
пошли… Долго не стану тянуть — скорей бы с рук долой… Приходи же поутру.
— Из театра со всей твоей нареченной родней к тезке к твоему поехали, к Никите Егорову, —
сказал Дмитрий Петрович. — Поужинали там, потолковали… Час второй уж был… Проводил я невесту твою до́ дому, зашел к ним, и
пошли тут у нас тары да бары да трехгодовалы; ну и заболтались. Не разгони нас Татьяна Андревна, и до сих бы пор из пустого в порожнее переливали.
— Спасибо, Митенька, —
сказал он, крепко сжимая руку приятеля. — Такое спасибо, что и
сказать тебе не смогу. Мне ведь чуть не вовсе пропадать приходилось. Больше рубля с гривной не давали, меньше рубля даже предлагали… Сидя в Царицыне, не имел никаких известий, как
идут дела у Макарья, не знал… Чуть было не решился. Сказывал тебе Зиновей Алексеич?
— Однако ж ты, Митенька, целую ночь с приключеньями, — весело смеясь, шутил Никита Федорыч. — То в грязи вываляешься, то воровать
пойдешь. Хорош, нечего
сказать!
— То-то же. Нет, уж лучше вечером об моем деле потолкуем, —
сказал Веденеев и
пошел от Меркулова.
— Дела, матушка, дела подошли такие, что никак было невозможно по скорости опять к вам приехать, —
сказал Петр Степаныч. — Ездил в Москву, ездил в Питер, у Макарья без малого две недели жил… А не остановился я у вас для того, чтобы на вас же лишней беды не накликать. Ну как наедет тот генерал из Питера да найдет меня у вас?..
Пойдут спросы да расспросы, кто, да откуда, да зачем в женской обители проживаешь… И вам бы из-за меня неприятность вышла… Потому и пристал в сиротском дому.
— Что ж? — покачав печально головою,
сказала Манефа. — Не раз я тебе говорила втайне — воли с тебя не снимаю… Втайне!.. Нет, не то я хотела
сказать — из любви к тебе, какой и понять ты не можешь, буду, пожалуй, и на разлуку согласна…
Иди… Но тогда уж нам с тобой в здешнем мире не видеться…
— Бог простит, Бог благословит! —
сказала игуменья, и Фленушка медленно
пошла вон из кельи.
— Да, плодлив, беда какой плодливый… Шутка
сказать, восьмеро ребятишек!.. И у богатого при такой семьище голова кругом
пойдет. Поди-ка вспой, вскорми каждого да выучи!.. Ой, беда, беда!
— Вот другой наш — Гаврилушка, —
сказала она, подводя к деверю остроглазого крепыша мальчугана. — За неделю до Благовещенья девятый годок
пошел.
— А вам бы, ребятки, не больно на тюрю-то наваливаться; питье одолеет. Бог
пошлет, получше вам будет еда, —
сказал Герасим. — Хозяюшка, давай-ка сюда яйца…
— Как же мне об нем не задуматься? — грустно ответил Абрам. — Теперь хоть по крестьянству его взять — пахать ли, боронить ли — первый мастак, сеять даже уж выучился. Опять же насчет лошадей… О прядильном деле и поминать нечего, кого хошь спроси, всяк тебе
скажет, что супротив Харлама нет другого работника, нет, да никогда и не бывало. У Марка Данилыча вся его нитка на отбор
идет, и продает он ее, слышь, дороже против всякой другой.
— Да как же? Ведь по сороку рублей десятина-то
пошла, —
сказал Герасим, — выходит, всего две тысячи. Одну тысячу из залежных барину-то я выдал, а другую из барышей.
— Мошенник, что ли, я какой? Ты бы еще
сказал, что деньги подделываю… Кажись бы, я не заслужил таких попреков. Меня,
слава Богу, люди знают, и никто ни в каком облыжном деле не примечал… А ты что
сказал? А?..
— Эка память-то какая у меня стала! —
сказал он. — Из ума было вон… Вот что, Герасим Силыч, деньги мне, братец ты мой, необходимо надо послезавтра на Низ
посылать, на ловецких ватагах рабочих надобно рассчитать, а в сборе наличных маловато. Такая крайность, что не придумаю, как извернуться. Привези, пожалуйста, завтра должок-от.
Снова
пошли торговаться и долго торговались. Наконец Марко Данилыч весь короб купил, даже с французскими. «В домашнем обиходе на что-нибудь пригодятся, —
сказал он. — Жаль, что листики маловаты, а то бы стряпухе на пироги годны были».
— А ежель сродников не отыщется, тогда мы кому?.. —
сказал плешивый. — Выморок-от на мир ведь
идет. Стало быть, и у нас все угодья миру достанутся?
— Вы́морок
идет на мир только у крестьян, —
сказал волостной голова. — Дворянским родам другой закон писан. После господ выморок на великого государя
идет. Царь барскому роду жаловал вотчину, а когда жалованный род весь вымрет, тогда вотчина царю назад
идет. Такой закон.
— Наказывал доложить вашей милости, самим бы вам к нему
пойти, — опять-таки шепотом
сказал на ухо хозяину Фадеев.
— Сыро что-то становится, — вставая с места,
сказала Марья Ивановна. — Пойдем-ка, Дунюшка, Марко Данилыч делами здесь займется.
—
Пошли, — немного повременя,
сказал Марко Данилыч. — А сам ступай отдыхать, надобен будешь — кликну.
— Я сам об ней стану хлопотать, — вставая со скамьи и выпрямляясь во весь рост,
сказал Смолокуров. — Скорее, чем ты, выхлопочу. А тебя
пошлю на Унжу, лесные дачи там я купил, при рубке будешь находиться.
— Имей терпение, мой друг, —
сказала Марья Ивановна. — Ждать недолго, если ты твердо решилась «
идти на путь» и принять «сокровенную тайну».
— Пора отложить суету, время вступить вам на «путь». Я сама в ваши годы
пошла путем праведным, — понизив голос,
сказала Варенька. — Однако пойдемте, я вам сад покажу… Посмотрите, какой у нас хорошенький садик — цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый день в саду, и мама тоже любит… Какие у нас теплицы, какие растения — пойдемте, я вам все покажу..