Неточные совпадения
Скажи ты это от меня
Марку Данилычу…
Из любви к вам, матушка, из единой любви
сказала, помнючи милости
Марка Данилыча и ваши, сударыня…
Не
Марку ж Данилычу
сказать, не с Дунюшкой же про напраслину разговаривать!..
А Дарья Сергевна хоть и радехонька речам
Марка Данилыча, но хмурится, будто ей неприятную весть
сказал он. Не молвила ни единого слова.
— Сегодня ж изготовлю, — молвила Макрина и, простясь с
Марком Данилычем, предовольная пошла в свою горницу. «Ладно дельцо обделалось, — думала она. — После выучки дом-от нам достанется. А он, золотая киса, домик хороший поставит, приберет на богатую руку, всем разукрасит, души ведь не чает он в дочке…
Скажет матушка спасибо, поблагодарит меня за пользу святой обители».
Ровно кольнуло что
Марка Данилыча. Слегка нахмурился он, гневно очами сверкнув, но не ответил ни слова Седову. Простой был человек Смолокуров, тонкостям и вежливостям обучен не был, но, обожая свою Дуню, не мог равнодушно сносить самой безобидной насчет ее шутки. Другой кто
скажи такие слова, быть бы великому шуму, но Седов капиталом мало чем уступал Смолокурову — тут поневоле смолчишь, особливо ежели не все векселя учтены… Круто поворотясь к Орошину, Марко Данилыч спросил...
— Одна пустая намолвка, — с важностью, пожимаясь, молвил Орошин. — Вот нашей песни запевало, — прибавил он, указывая пальцем на
Марка Данилыча. — Шутка
сказать!.. Восемь баржей!..
— Два рубля тридцать — последнее слово, —
сказал Орошин, протягивая широкую ладонь
Марку Данилычу.
— Пять копеечек и я б с своей стороны прикинул! — ровным, спокойным голосом самоуверенно
сказал Веденеев, обращаясь к
Марку Данилычу.
— Куда суешься?.. Кто тебя спрашивает?.. Знай сверчок свой шесток — слыхал это?.. Куда лезешь-то,
скажи? Ишь какой важный торговец у нас проявился! Здесь, брат, не переторжка!.. Как же тебе, молодому человеку, перебивать меня, старика… Два рубля сорок пять копеек, так и быть, дам… — прибавил Орошин, обращаясь к
Марку Данилычу.
— Сказано тебе, какая родня, —
сказал Зиновий Алексеич пристававшему
Марку Данилычу. — Такой родни до Москвы не перевешаешь. А что человек он хороший, то верно, за то и люблю его и, сколько смогу, ему порадею.
— Так как же бы нам, Василий Фадеич, Марка-то Данилыча повидать? — заискивающим голосом спросила Таифа. — Сделайте милость,
скажите, дома он или отъехал куда с каравана?
— Какие-нибудь особенные дела у них есть, —
сказал Володеров. — Может статься, Корней знает что-нибудь такое, от чего
Марку Данилычу не расчет не уважить его.
— Вот письмо, извольте прочесть, —
сказал Лука Данилыч. Меркулов стал читать. Побледнел, как прочел слова
Марка Данилыча: «А так как предвидится на будущей неделе, что цена еще понизится, то ничего больше делать не остается, как всего тюленя хоть в воду бросать, потому что не будет стоить и хранить его…»
— Как же мне об нем не задуматься? — грустно ответил Абрам. — Теперь хоть по крестьянству его взять — пахать ли, боронить ли — первый мастак, сеять даже уж выучился. Опять же насчет лошадей… О прядильном деле и поминать нечего, кого хошь спроси, всяк тебе
скажет, что супротив Харлама нет другого работника, нет, да никогда и не бывало. У
Марка Данилыча вся его нитка на отбор идет, и продает он ее, слышь, дороже против всякой другой.
— Есть у меня икона хорошá Марка-то Евангелиста, —
сказал он. — Редкостная. За рублевскую выдавать не стану, а больно хороша. Московских старых писем. Годов сот четырех разве что без маленького.
Как ярый гром из тихого ясного неба грянули эти слова над
Марком Данилычем. Сразу слова не мог
сказать. Встрепенулось было сердце радостью при вести, что давно оплаканный и позабытый уж брат оказался в живых, мелькнула в памяти и тесная дружба и беззаветная любовь к нему во дни молодости, но тотчас же налетела хмарая мрачная дума: «Половину достатков придется отдать!.. Дунюшку обездолить!.. Врет Корней!»
Почти все согласились со Смолокуровым. То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги попадут к Орошину, охулки на руку он не положит, — возись после с ним, выручай свои кровные денежки. И за то «слава Богу»
скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей лучше и не думай…
Марку Данилычу поручить складчину — тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.
— Нашу тайну через три либо четыре дня на фонарных столбах можно будет всякому читать… А вам, пожалуй, сию ж минуту открою ее. Вот она, —
сказал Меркулов, подавая
Марку Данилычу приготовленное к печати объявление о ценах. — Извольте читать.
— Никаких тайностей у нас нет, да и быть их не может. Мы со свояком ведем дела в открытую, начистоту. Скрывать нам нечего, — молвил Дмитрий Петрович. — А если уж вам очень хочется узнать, кому достался наш караван, так я, пожалуй,
скажу —
Марку Данилычу Смолокурову.
Кивнул Субханкулов головой и стал пристально разглядывать
Марка Данилыча, но в ответ не
сказал ему ни слова.
— Карашá, садийсь, калякай, —
сказал Субханкулов, подвигаясь на нарах и давая место
Марку Данилычу. — Чай пить хочешь?
— Хватым! — тряхнув головой и принимаясь за рюмку,
сказал веселый бай
Марку Данилычу.
— Можнá, болна можнá, —
сказал бай, и узенькие его глазки, чуя добычу, вспыхнули. — А ты куштанáчи ку́сай,
Марка Данылыш, ку́сай — вот себе баурсáк, ку́сай — карашá. Друга рюмка арыш-маи ку́сай!..
— Особенного дела нет, —
сказала Дарья Сергевна, — а гостит в тех же местах, куда она уехала, в Рязанской губернии, дочка моего сродника
Марка Данилыча Смолокурова…
— Нет ли тут чего насчет веры, Марко Данилыч? — вполголоса
сказала Дарья Сергевна, робко поднимая глаза на хмурого
Марка Данилыча.
— Слушай-ка ты, любезный, —
сказал городничий Василью Фадееву, побежавшему было в аптеку за лекарством. — Ты ведь приказчик
Марка Данилыча?
Не лучше
Марку Данилычу. Правая сторона совсем отнялась, рот перекосило, язык онемел. Хочет что-то
сказать, но только мычит да чуть-чуть маячит здоровой рукой. Никто, однако, не может понять, чего он желает. Лекарь объявил Дарье Сергевне, что, если и будет ему облегченье, все-таки он с постели не встанет и до смерти останется без языка.
— А разве он на свою долю не потащит чего-нибудь? —
сказал Патап Максимыч. — Все приказчики работаны на одну колодку — что мои, что твои, что
Марка Данилыча. Не упустят случая, не беспокойся.
— Не Дарья же Сергевна, не Авдотья же Марковна. Я сам не один раз слыхал от
Марка Данилыча, что обе они в эти дела у него не входят, —
сказал Патап Максимач. — Кто-нибудь распоряжался же, у кого-нибудь были же деньги на руках?
— Вашего хозяина Господь недугом посетил, —
сказал Патап Максимыч. — Болезнь хоша не смертна, а делами
Марку Данилычу пока нельзя займоваться. Теперь ему всего пуще нужен спокой, потому и позвал он меня, чтобы распорядиться его делами. И только мы с ним увиделись, первым его словом было, чтобы я вас рассчитал и заплатил бы каждому сполна, кому что доводится. Вот я и велел Василию Фадеичу составить списочек, сколько кому из вас денег заплатить следует. Кому кликну, тот подходи… Пимен Семенов!..
— Об этом, отец Прохор, нечего и толковать, —
сказал Поликарп Андреич. — Опричь того, что
Марку Данилычу я всегда и во всякое время со всякой моей радостью готов услужить, насколько сил и уменья станет, мы бы и по-человечеству должны были принять участие в таком несчастье Авдотьи Марковны. Не соскучилась бы только у нас, — прибавил он, обращаясь к Дуне.
— Не беспокойтесь. Она в месте безопасном, теперь ей не может быть никакой неприятности, —
сказал отец Прохор. — Поезжайте в наш губернский город, там у купца Сивкова найдете Авдотью Марковну.
Марку Данилычу тот купец знаком. Дела у них есть торговые.
Так прошло минуты две. Слышно только было тяжелое, порывистое дыханье
Марка Данилыча. Наконец открыл он глаза и, увидя возле себя дочь, чуть слышно и едва понятно
сказал...
— Будьте спокойны, что могу, то сделаю, —
сказал Патап Максимыч. — А теперь вот о чем хочу спросить я вас: от слова не сделается, а все-таки… сами вы видели
Марка Данилыча… Вон и лекарь говорит и по всем замечаниям выходит, что не жилец он на свете. Надо бы вам хорошенько подумать, как делами распорядиться.
— Авдотья Марковна, и вы, матушка Аграфена Петровна, — осторожным шепотом
сказала вошедшая женщина. — Пожалуйте!
Марку Данилычу что-то неладно.
Знакомым ходом прошел он к
Марку Данилычу. Тот спал, но пришлый подошел к нему, взял за здоровую руку и
сказал вполголоса...
— Я, матушка, человек не здешний, —
сказал Патап Максимыч. — Никого из здешних обывателей не знаю, приехал сюда по давнему приятельству с
Марком Данилычем единственно для того, чтоб его дела устроить. А насчет похоронного поговорите с Дарьей Сергевной. Это все на ее руках — как решит, так и быть тому.
— Вот как, по моему рассуждению, надо бы тебе поступить, —
сказал Патап Максимыч, садясь на диван возле Дуни, — что ни осталось после
Марка Данилыча, в наличные деньги обратить, а заведения и промысла продать хоть и с убытком, а потом и жить на проценты с капитала, какой выручим. Как думаешь?