Неточные совпадения
Затем в палатках богатых ревнителей древлего благочестия и в лавках, где ведется торговля иконами, старыми
книгами и лестовками, сходятся собравшиеся с разных концов России старообрядцы, передают друг другу
свои новости, личные невзгоды, общие опасенья и под конец вступают в нескончаемые, ни к чему, однако, никогда не ведущие споры о догматах веры, вроде того: с какой лестовкой надо стоять на молитве — с кожаной али с холщовой.
А по вечерам, особливо под праздники, сходятся они в келью, котора попросторней, и там сначала божественные
книги читают, а потом зачнут петь
свои фармазонские песни.
Расспрашивала, какие
книги Дуня читает, и, когда та называла их, одни хвалила, о других говорила, что читать их не следует, чтобы не вредить внутренней
своей чистоте.
В нынешние времена, друг мой, дух неприязни больше и сильней всего через
книги разливает
свой тлетворный яд по душам неопытных и еще не утвердившихся молодых людей.
Берегитесь, милая, берегитесь, чистая голубица моя, этих
книг, храните
свое сердце от непосильных искушений.
Все из
книг узнал и все воочию видел Герасим, обо всем горячий искатель истины сто раз передумал, а правой спасительной веры так-таки и не нашел. Везде заблужденье, всюду антихрист… И запала ему на душу тяжелая дума: «Нет, видно, больше истинной веры, все, видно, растлено прелестью врага Божия. Покинул
свой мир Господь вседержитель, предал его во власть сатаны…» И в душевном отчаянье, в злобе и ненависти покинул он странство…
Попадутся под руку и гражданской печати подержанные
книги, он и их покупал, попадутся старинные жемчужные кики и кокошники, серебряная посуда, старое оружие, седла, древняя конская сбруя, все покупал, и все у него в
свое время сходило с рук.
За две редких иконы, десятка за полтора редких
книг и рукописей Чубалов просил цену умеренную — полторы тысячи, но Марко Данилыч только засмеялся на то и вымолвил решительное
свое слово, что больше семисот пятидесяти целковых он ему не даст.
Без вашей помощи тех
книг я бы как ушей
своих не видал.
Кончилось дело тем, что Чубалов за восемьсот рублей отдал Марку Данилычу и образа, и
книги. Разочлись; пятьдесят рублей Герасим Силыч должен остался. Как ни уговаривал его Марко Данилыч остаться обедать, как ни соблазнял севрюжиной и балыком, Чубалов не остался и во всю прыть погнал быстроногую
свою кауренькую долой со двора смолокуровского.
Когда Марко Данилыч вошел в лавку к Чубалову, она была полнехонька. Кто
книги читал, кто иконы разглядывал, в трех местах шел живой торг; в одном углу торговал Ермолаич, в другом Иванушка, за прилавком сам Герасим Силыч. В сторонке, в тесную кучку столпясь, стояло человек восемь, по-видимому, из мещан или небогатых купцов. Двое, один седой, другой борода еще не опушилась, горячо спорили от Писания, а другие внимательно прислушивались к их словам и лишь изредка выступали со
своими замечаньями.
— Как же я могу уступить, Марко Данилыч?
Свои, что ли, деньги приплачивать мне! — ответил Чубалов. — Эти
книги не то что другие. Казенные… Где хотите купите, цена им везде одна.
Хлыстовские учители и пророки, в исступленных
своих речах и в писанных сочинениях, ссылались на те
книги.
Всегда сумрачная, угрюмая, задумчивая, редко выходила она из
своей спальни, разве только к обеду да к чаю; день-деньской сидела она над
книгами.
— Эти
книги теперь очень редки, — заметила Марья Ивановна. — Иные можно купить разве на вес золота, а пожалуй, и дороже. А иных и совсем нельзя отыскать. Сам Бог их послал тебе… Вижу перст Божий… Святый дух
своею благостью, видимо, ведет тебя на путь истинного знания, к дверям истинной веры… Блюди же светильник, как мудрая дева, не угашай его в ожидании небесного жениха.
Припадем коленами на мать сыру землю,
Пролием мы слезы, как быстрые реки,
Воздохнем в печали к создателю света:
«Боже ты наш, Боже, Боже отец наших,
Услыши ты, Боже, сию ти молитву,
Сию ти молитву, как блудного сына,
Приклони ты ухо к сердечному стону,
Прими ты к престолу текущие слезы,
Пожалей, создатель, бедное созданье,
Предели нас, Боже, к избранному стаду,
Запиши, родитель, в животную
книгу,
Огради нас, бедных,
своею оградой,
Приди в наши души с небесной отрадой,
Всех поставь нас, Боже,
Здесь на крепком камне,
Чтоб мы были крепки во время печали...
С того времени, как познакомилась Дуня с Марьей Ивановной и начиталась мистических
книг, ко всем близким
своим, даже к отцу, она стала холодна и неприветлива.
Хранила она благодарную память о Марье Ивановне, спасшей ребенка ее от неминучей смерти, но разговоры с Дарьей Сергевной и замечанья
свои над Дуней, пристрастившейся, по указанью Марьи Ивановны, к каким-то странным и непонятным
книгам, и в ней возбуждали подозрение, не кроется ли тут и в самом деле чего-нибудь неладного.
Дуня рассказала про хлыстовскую веру, не упоминая, конечно, ни про Сен-Мартена, ни про Гион, ни про других мистических писателей. Она знала, что все это для Аграфены Петровны будет темна вода во облацех небесных. Сказала, однако, Дуня, что Марья Ивановна сблизила ее со
своей верой сперва
книгами, потом разговорами.
Патап Максимыч
своими руками отпер железный сундук. На столе, поставленном возле, стал он раскладывать найденные бумаги — в одну сторону откладывать тучные пачки серий, ломбардные билеты, наличные деньги; по другую векселя — и сохранные расписки, в третью сторону клал купчие крепости и закладные разных людей. Особо клал Патап Максимыч счета и торговые
книги, особо контракты и условия. Завещания не нашлось.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть
книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову
своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице
своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Была тут также лавочка // С картинами и
книгами, // Офени запасалися //
Своим товаром в ней.
— Вам, старички-братики, и
книги в руки! — либерально прибавил он, — какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас время такое: всякому
свое, лишь бы поронцы были!
— Сам ли ты зловредную оную
книгу сочинил? а ежели не сам, то кто тот заведомый вор и сущий разбойник, который таковое злодейство учинил? и как ты с тем вором знакомство свел? и от него ли ту книжицу получил? и ежели от него, то зачем, кому следует, о том не объявил, но, забыв совесть, распутству его потакал и подражал? — так начал Грустилов
свой допрос Линкину.
Несмотря на
свою расплывчивость, учение Козыря приобрело, однако ж, столько прозелитов [Прозели́т (греч.) — заново уверовавший, новый последователь.] в Глупове, что градоначальник Бородавкин счел нелишним обеспокоиться этим. Сначала он вытребовал к себе
книгу «О водворении на земле добродетели» и освидетельствовал ее; потом вытребовал и самого автора для освидетельствования.