Слушай же отца: наши родители ни меня, ни
мать твою венцом не неволили, и я не стану неволить тебя, — вот кольцо, отдай его кому знаешь, кто тебе по мыслям придется.
Неточные совпадения
Сама ты, говорю ей, паскуда, и мать-то
твоя паскудная была, да и тетка тоже, Матрешка-то калачница, весь, говорю, род
твой самый подлеющий, а ты смеешь этак честную девицу порочить…
— Нет,
мать моя! — возразила Анисья Терентьевна. — Послушала бы ты, что в людях-то говорят про
твое обученье да про то, как учишь ты свою ученицу… Уши вянут, сударыня. Вот что.
— Экой недогадливый, — усмехнулась
мать Таисея. — Будто не может и понять?.. А помнишь мои речи, что говорила я тебе на черствые
твои именины?
«Ведай, Флена Васильевна, что ты мне не токмо дщерь о Господе, но и по плоти родная дочь. Моли Бога о грешной
твоей матери, а покрыет он, Пресвятый, своим милосердием прегрешения ея вольные и невольные, явные и тайные. Родителя
твоего имени не поведаю, нет тебе в том никакой надобности. Сохрани тайну в сердце своем, никому никогда ее не повеждь. Господом Богом в том заклинаю тебя. А записку сию тем же часом, как прочитаешь, огню предай».
— Пустит ли он даровую работницу! — сказала старая Матренушка. — Да ты пришита, что ли, к нему? Какой он тебе дядя? Внучатным братом
твоей матери доводился. И родства-то между вас никакого нет, хоть попа спроси, и он то же скажет. Сиротинушка ты одинокая, никого-то нет у тебя сродничков, одна сама, как перстик, — вот что… Как же может он насильно держать тебя на работе? Своя у тебя теперь воля… Нáбольшего над тобой нет.
— Что туман нá поле, так сынку
твоему помоленному, покрещенному счастье-талан на весь век его! Дай тебе Бог сынка воспоить, воскормить, на коня посадить! Кушай за здоровье сынка, свет родитель-батюшка, опростай горшочек до последней крошечки — жить бы сынку
твоему на белом свете подольше, смолоду отца с
матерью радовать, на покон жизни поить-кормить, а помрете когда — поминки творить!
— Тетенька Марья Ивановна больше других знает. Она самое Катерину Филипповну знавала, когда святая
мать после Петербурга и Кашина в Москве жила, — сказала Варенька. — Она утишит
твои душевные волненья. Одна только она может вполне ввести тебя в светлый чертог полного духовного разуменья.
Только смотри, помни отцовский завет, чтобы это кольцо не распаялось, значит, изволь с мужем жить до́веку в любви и совете, как мы с
твоей матерью жили».
Иначе и думать нельзя, особенно мне, когда знаю
твою доброту и то, сколь много любила ты тетеньку: ведь она тебе вместо
матери была и первая озарила тебя невечерним светом истины.
— Это мой другой страшный грех! — перебила ее Татьяна Марковна, — я молчала и не отвела тебя… от обрыва!
Мать твоя из гроба достает меня за это; я чувствую — она все снится мне… Она теперь тут, между нас… Прости меня и ты, покойница! — говорила старуха, дико озираясь вокруг и простирая руку к небу. У Веры пробежала дрожь по телу. — Прости и ты, Вера, — простите обе!.. Будем молиться!..
— Это ты про Эмс. Слушай, Аркадий, ты внизу позволил себе эту же выходку, указывая на меня пальцем, при матери. Знай же, что именно тут ты наиболее промахнулся. Из истории с покойной Лидией Ахмаковой ты не знаешь ровно ничего. Не знаешь и того, насколько в этой истории сама твоя мать участвовала, да, несмотря на то что ее там со мною не было; и если я когда видел добрую женщину, то тогда, смотря на
мать твою. Но довольно; это все пока еще тайна, а ты — ты говоришь неизвестно что и с чужого голоса.
А в те поры деньги были дороги, вещи — дешевы, гляжу я на них, на
мать твою с отцом — экие ребята, думаю, экие дурачишки!
Неточные совпадения
И ношу
твою облегчила судьба, // Сопутница дней славянина! // Еще ты в семействе раба, // Но
мать уже вольного сына!..
Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение моей старости, а мои попечении
твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание
твоему воспитанию, но не мог иначе основать
твоего состояния, как разлучась с
твоей матерью и с тобою.
Митрофан. Как не целовать, дядюшка,
твоей ручки. Ты мой отец… (К
матери.) Который бишь?
— Только я не знаю, — вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, — какое же
твое прошедшее могло его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой? Это бывает с каждою девушкой.
— Нет, об этом самом. И поверь, что для меня женщина без сердца, будь она старуха или не старуха,
твоя мать или чужая, не интересна, и я ее знать не хочу.