Неточные совпадения
И, закрыв руками
лицо, зарыдала.
Марко Данилыч продолжал, насупясь и молча, ходить по горнице.
Лишь тогда, как на смену плотного обеда был принесен полведерный самовар и
Марко Данилыч с наслажденьем хлебнул душистого лянсину, мысли его прояснились, думы в порядок пришли.
Лицо просияло. Весело зачал он с дочерью шутки шутить; повеселела и Дуня.
И снова подумалось Петру Степанычу, что
Марко Данилыч осерчал на него… И оттого словно черная хмара разлилась по
лицу его… В это самое время вошли Доронины.
— Дело наше,
Марко Данилыч, как есть совсем пропащее, — с глубоким вздохом отвечала Таифа, и слезы сверкнули на ее скорбных глазах. — Выгонки не избыть никакими судьбами… Разорят наш Кéрженец беспременно, бревнышка не останется от обители. И ровно буйным ветром разнесет всех нас по
лицу земли. Горькая доля,
Марко Данилыч, самая горькая…
Мрачно ходил
Марко Данилыч по комнате, долго о чем-то раздумывал… Дуня вошла. Думчивая такая, цвет с
лица будто сбежал. Каждый день подолгу видается она с Аграфеной Петровной, но нет того, о ком юные думы, неясные, не понятые еще ею вполне тревожные помышленья. Ровно волной его смыло, ровно ветром снесло. «Вот уж неделя, как нет», — думает Дуня… Думает, передумывает и совсем теряется в напрасных догадках.
Только что взглянул на Дуню
Марко Данилыч, вдруг сам изменился в
лице. Ни гнева, ни досады. С нежностью поцеловал он дочь.
Дуня еще сидела у Дорониных, а
Марко Данилыч еще не приходил к ним, как с праздничным
лицом влетел в комнату Дмитрий Петрович. Первым словом его было...
Когда же у отца зашел разговор с Дмитрием Петровичем про цены на тюлений жир и вспомнила она, как
Марко Данилыч хотел обмануть и Меркулова, и Зиновья Алексеича и какие обидные слова говорил он тогда про Веденеева, глаза у ней загорелись полымем,
лицо багрецом подернулось, двинулась она, будто хотела встать и вмешаться в разговор, но, взглянув на Дуню, опустила глаза, осталась на месте и только кидала полные счастья взоры то на отца, то на мать, то на сестру.
— Погляжу я на вас, сударыня, как на покойника-то, на Ивана-то Григорьича, с лица-то вы похожи, — говорил
Марко Данилыч, разглядывая Марью Ивановну. — Хоша я больно малешенек был, как родитель ваш в Родяково к себе в вотчину приезжал, а как теперь на него гляжу — осанистый такой был, из себя видный, говорил так важно… А душа была у него предобреющая. Велел он тогда собрать всех нас, деревенских мальчишек и девчонок, и всех пряниками да орехами из своих рук оделил… Ласковый был барин, добрый.
Запыхался даже
Марко Данилыч. Одышка стала одолевать его от тесноты и с досады. Струями выступил пот на гневном раскрасневшемся
лице его. И только что маленько было он поуспокоился, другой мальчишка с лотком в руках прямо на него лезет.
— Разве что так, — прищурив глаз и глядя в
лицо Смолокурову, молвил Чубалов. — А ведь ежели правду сказать, так больно уж вы стали прижимисты,
Марко Данилыч.
— Рассказал ты, братец, что размазал, — молвил наконец ему
Марко Данилыч. — Послушать тебя, так и сказок не надо… Знатный бахарь! Надо чести приписать! А скажи-ка ты мне по чистой правде да по совести — сам ты эти небылицы в
лицах выдумал али слышал от какого-нибудь бахвала?
И вдруг стих
Марко Данилыч. Вдруг прояснилось мрачное
лицо его. Блеснула мысль: «А не скупить ли весь караван целиком? Тогда по ихней дурости какие можно взять барыши!»
Мало погодя показался
Марко Данилыч. Весело махнул он картузом рыбникам. У всех нахмуренные
лица прояснились.
— Смеет он! — хватаясь за ручку кресла, не своим голосом вскрикнул
Марко Данилыч. Потемнело суровое
лицо, затряслись злобой губы, а из грозных очей ровно каленые уголья посыпались. Сам задрожал, голова ходенем пошла.
— Нешто и теперешние тоже фармазоны? — спросил
Марко Данилыч, облокотясь на стол и склонив на ладони пылавшее
лицо.
Расходился
Марко Данилыч,
лицо ровно красным кумачом подернулось, губы задрожали, и, как раскаленные угли, запылали злобные очи.
Дуня припала к здоровой руке отца и целовала ее, обливая слезами.
Марко Данилыч хотел улыбнуться, но на перекошенном
лице улыбка вышла какою-то странною, даже страшною.
Высвободя здоровую руку и грустным тоскливым взором глядя на дочь,
Марко Данилыч показывал ей на искривленное
лицо, на язык и на отнявшуюся половину тела. С большим трудом тихим голосом сказал он...