Неточные совпадения
— Так я и отпишу к матушке, — молвила Макрина. — Приготовилась бы принять дорогую гостейку. Только вот что меня сокрушает, Марко Данилыч. Жить-то у нас где будет ваша Дунюшка? Келий-то таких нет. Сказывала я вам намедни, что
в игуменьиной стае тесновато будет ей, а
в других
кельях еще теснее, да и не понравится вам — не больно приборно… А она, голубушка, вон к каким хоромам приобыкла… Больно уж ей у нас после такого приволья не покажется.
— Еще будучи
в Питере, — говорила Таифа, — отписала я матушке, что хотя, конечно, и жаль будет с Комаровом расстаться, однако ж вконец сокрушаться не след. Доподлинно узнала я, что выгонка будет такая же, какова была на Иргизе. Часовни, моленные,
кельи порушат, но хозяйства не тронут. Все останется при нас. Как-нибудь
проживем.
В нашем городке матушка места купила. После Ильина дня хотела туда и
кельи перевозить, да вот эти неприятности, да матушкины болезни задержали…
— Хоша бы насчет племянненки — конечно, не
жила она
в обители, погостить лишь на краткое время приехала, и выкрали ее не из
кельи, а на гулянке, опять же и всю эту самокрутку сам родитель для дурацкой, прости Господи, потехи своей состряпал…
Вскрай Сосновки,
в келье на бобыльском ряду,
жил старый книжник, Нефедычем звали его.
Смолоду
в любви и дружестве меж собой
жили, из одного села были родом,
в один год сданы
в рекруты,
в одном полку служили и, получивши «чистую», поселились на родине
в келье, ставленной возле келейного ряда на бобыльских задворках.
Обе манатейные, обе постригались
в Касимове, обе вместе со слепой матерью Крискентией поселились
в убогой
келье, уцелевшей от упраздненной пустыни, и стали
жить возле гробницы игуменьи Аграфены из боярского рода Глебовых, почитаемой
в окрестности святою и блаженною.
Долго взад и вперед ходил по
келье Семен Петрович. Это была та сама
келья, где
в прежнее время
жила Фленушка. Сколько проказ тут бывало, сколько хохота и веселья, а теперь все стало могилой, с самих стен, казалось, веяло какой-то скукой. Порядочно-таки прошло времени, как вошла
в келью молодая, пригожая, но угрюмая и сумрачная белица. Ее никогда не видывал саратовец, бывая прежде
в Комарове.
— Матушка Манефа ни
в какие дела теперь не вступает, все дела по обителям мне препоручила, — сказала мать Филагрия. — Теперь она здесь,
в Комарове, приехала сюда на короткое время, а
живет больше
в городе,
в тех
кельях, что накупила на случай выгонки. Целая обитель у нее там, а я здешними делами заправляю, насколько подает Господь силы и крепости. Отдайте мне, это все одно и то же. И прежде ведь матушка Манефа принимала, а расписки всем я писала. Ермолаю Васильичу рука моя известна.
И было у них намеренье Настю сватать; только она, зная за собой тайный грех, не захотела того и отцу сказала напрямки, что уйдет
в кельи жить, а не удастся, так себя опозорит и родительский дом: начнет гулять со всяким встречным.
Я решил себе, что это именно так, и написал об этом моему дяде, от которого чрез месяц получаю большой пакет с дарственною записью на все его имения и с письмом, в котором он кратко извещал меня, что он оставил дом,
живет в келье в одной пустыни и постригся в монахи, а потому, — добавляет, — «не только сиятельством, но даже и благородием меня впредь не титулуй, ибо монах благородным быть не может!» Эта двусмысленная, шутливая приписка мне немножко не понравилась: и этого он не сумел сделать серьезно!..
Неточные совпадения
Алеша
жил в самой
келье старца, который очень полюбил его и допустил к себе.
Было ему лет семьдесят пять, если не более, а
проживал он за скитскою пасекой,
в углу стены,
в старой, почти развалившейся деревянной
келье, поставленной тут еще
в древнейшие времена, еще
в прошлом столетии, для одного тоже величайшего постника и молчальника, отца Ионы, прожившего до ста пяти лет и о подвигах которого даже до сих пор ходили
в монастыре и
в окрестностях его многие любопытнейшие рассказы.
Когда меня перевели так неожиданно
в Вятку, я пошел проститься с Цехановичем. Небольшая комната,
в которой он
жил, была почти совсем пуста; небольшой старый чемоданчик стоял возле скудной постели, деревянный стол и один стул составляли всю мебель, — на меня пахнуло моей Крутицкой
кельей.
Там по рекам: Лупье, Пильве, Лёле и Колве,
в лесах дремучих, построены, дескать,
кельи и
в них не мало-таки народу
живет.
Была у него
в самой лесной чаще сложена
келья малая, так истинно человеку
в ней
жить невозможно, а он
жил!