Неточные совпадения
Называла по именам дома богатых раскольников, где от того либо другого рода воспитания
вышли дочери такие, что не приведи Господи: одни Бога забыли, стали пристрастны к нововводным обычаям, грубы и непочтительны к родителям, покинули стыд и совесть, ударились
в такие дела, что нелеть и глаголати… другие, что у мастериц обучались, все, сколько ни знала их Макрина, одна другой глупее
вышли, все как есть дуры дурами — ни встать, ни сесть не умеют, а чтоб с хорошими
людьми беседу вести, про то и думать нечего.
— Вестимо, не тому, Василий Фадеич, — почесывая
в затылках, отвечали бурлаки. — Твои слова шли к добру, учил ты нас по-хорошему. А мы-то, гляди-ка, чего сдуру-то наделали… Гля-кась, како дело
вышло!.. Что теперича нам за это будет? Ты, Василий Фадеич,
человек знающий, все законы произошел, скажи, Христа ради, что нам за это будет?
— Самый буянственный
человек, — на все стороны оглядываясь, говорил Василий Фадеев. — От него вся беда
вышла… Он, осмелюсь доложить вашей милости, Марко Данилыч, на все художества завсегда первым заводчиком был. Чуть что не по нем, тотчас всю артель взбудоражит. Вот и теперь — только что отплыли вы, еще
в виду косная-то ваша была, Сидорка, не говоря ни слова, котомку на плечи да на берег. За ним все слепые валом так и повалили.
— Да так-то оно так, — промолвил Смолокуров. — Однако уж пора бы и зачинать помаленьку, а у нас и разговоров про цены еще не было. Сами видели вчерась, какой толк
вышел… Особливо этот бык круторогий Онисим Самойлыч… Чем бы
в согласье вступать, он уж со своими подвохами. Да уж и одурачили же вы его!.. Долго не забудет. А ни́што!.. Не чванься, через меру не важничай!.. На что это похоже?.. Приступу к
человеку не стало, ровно воевода какой — курице не тетка, свинье не сестра!
Сумрачен, пасмурен
вышел и тихо пошел, не размышляя куда и зачем. Молча и дико смотрит вокруг, и все ему кажется
в желтом каком-то тумане. Шумный говор, громкие крики
людей, стук и скрип тяжело нагруженных возов, резкий пронзительный стук целых обозов с железом — не слышны ему. Холод по телу его пробегал, хоть знойный полдень
в то время пало́м пáлил.
Оделся,
вышел на палубу. Последние тучи минувшей непогоды виднелись еще на западе, а солнце уж довольно высо́ко стояло. Посмотрел на часы — восемь. На палубе уж сидело несколько
человек. Никита Федорыч прошел
в третий класс, но не нашел там Флора Гаврилова.
Не то на деле
вышло: черствое сердце сурового отреченника от
людей и от мира дрогнуло при виде братней нищеты и болезненно заныло жалостью.
В напыщенной духовною гордыней душе промелькнуло: «Не напрасно ли я пятнадцать годов провел
в странстве? Не лучше ли бы провести эти годы на пользу ближних, не бегая мира, не проклиная сует его?..» И жалким сумасбродством вдруг показалась ему созерцательная жизнь отшельника… С детства ни разу не плакивал Герасим, теперь слезы просочились из глаз.
Братнина нищета и голод детей сломили
в Чубалове самообольщенье духовной гордостью. Проклял он это исчадие ада, из ненавистника
людей, из отреченника от мира преобразился
в существо разумное — стал
человеком… Много
вышло из того доброго для других, а всего больше для самого Герасима Силыча.
— Дико будет ей, непривычно, — глубоко вздохнувши, промолвил Марко Данилыч. — Господский дом — совсем иное дело, чем наше житье. Из головы у меня этого не
выйдет. Съедутся, например, к вашим братцам гости, а она на таких
людях не бывала. Тяжело будет и совестно станет мешаться,
в ответах путаться. Какое уж тут веселье?
Отъезд князя замедлялся; став
в свободные отношения к невесте, молодой
человек усилил исканья, но Катенька чиста и непорочна
вышла изо всех похождений с ним.
Под эти слова воротились
люди Божии. Они были уже
в обычной одежде. Затушив свечи, все
вышли. Николай Александрыч запер сионскую горницу и положил ключ
в карман. Прошли несколько комнат
в нижнем этаже… Глядь, уж утро, летнее солнце поднялось высоко… Пахнуло свежестью
в растворенные окна большой комнаты, где был накрыт стол. На нем были расставлены разные яства: уха, ботвинья с осетриной, караси из барских прудов, сотовый мед, варенье, конфеты, свежие плоды и ягоды. Кипел самовар.
Рассудив, что на морском корабле не доехать ему ни до какого корабля
людей Божьих, он
вышел в отставку и
в гражданской службе занял должность не большую, но и не маленькую.
— Ну так, так, Петр Степаныч, — подхватил Патап Максимыч. — А что озорной, так впрямь озорной. Сколько он
в скитах у матерей начудил, так и рассказать всего не расскажешь. А голова умная, и точно что доброй души
человек. Куролесит, а перейдет время, остепенится, и, ежели возьмет за себя умную да хорошую жену, чистое золото
выйдет из него.
— Ожениться бы тебе, Петр Степаныч. С хорошей женой и сам бы ты был хороший
человек, — сказал Патап Максимыч. — Годков-то уж тебе не мало, из подростков
вышел, — право, не пора ли? От дяди отделился, имеешь теперь свой капитал, рожна, что ли, тебе еще? Аль
в скиты тянет с белицами да с молоденькими старицами валандаться?
Под эти слова еще
человека два к Колышкину
в гости пришли, оба пароходные. Петр Степаныч ни того, ни другого не знал. Завязался у них разговор о погоде, стали разбирать приметы и судить по ним, когда на Волге начнутся заморозки и наступит конец пароходству. Марфа Михайловна
вышла по хозяйству. Улучив минуту, Аграфена Петровна кивнула головой Самоквасову, а сама
вышла в соседнюю комнату; он за нею пошел.
Какое-то дело заставило его плыть на Низ. Он сел на один из самых ходких пароходов, ходивших тогда по Волге, на том же пароходе ехали и Патап Максимыч с Никифором Захарычем. Патап Максимыч поместился
в каюте. Никифору Захарычу показалось так душно, и он отправился
в третий класс на палубу. Чапурин из своей каюты через несколько времени
вышел в общую залу. Осмотрелся, видит четырех
человек, из них трое были ему совсем не известны, вгляделся
в четвертого и узнал Алексея.
Лежа
в соседней каюте, Патап Максимыч от слова до слова слышал слова Алексея. «Вот, — думает он, — хотя после и дрянным
человеком вышел, а все-таки старого добра не забыл. А небойсь, словом даже не помянул, как я к его Марье Гавриловне приходил самую малую отсрочку просить по данному векселю. А добро помнит. Хоть и совсем
человек испортился, а все-таки помнит».
Неточные совпадения
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения
в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не
вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся
люди.
— Хорошо, — сказала она и, как только
человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных
в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех, кого он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с какими входят
в комнату к
людям, от которых только что
вышли.
Она боялась оставаться одна теперь и вслед за
человеком вышла из комнаты и пошла
в детскую.
— Никогда не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый
человек; а нынче поеду
в клуб и, может быть,
выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и
в этом-то удовольствие.