Неточные совпадения
Дуня, как все дети, с большой охотой, даже с самодовольством принялась за ученье, но скоро соскучилась, охота у ней отпала, и никак
не могла она отличить буки от веди. Сидевшая рядом Анисья Терентьевна сильно хмурилась. Так и подмывало ее прикрикнуть на ребенка по-своему, рассказать ей про турлы-мурлы, да
не посмела. А Марко Данилыч,
видя, что мысли у дочки вразброд пошли, отодвинул азбуку и, ласково погладив Дуню по головке, сказал...
И
не может понять Меркулов: во сне он
видел все это иль наяву ему померещилось.
—
Видите ли, почтеннейший Тимофей Гордеич, — с озабоченным видом свое говорил Веденеев. — То дело от нас
не уйдет, Бог даст, на днях хорошенько столкуемся, завтра либо послезавтра покончим его к общему удовольствию, а теперь
не можете ли вы мне помочь насчет вашего племянника?.. Я и сам теперь, признаться,
вижу,
не надо бы мне было с ним связываться.
— Придумать
не могу, чем мы ему
не угодили, — обиженным голосом говорила она. — Кажись бы, опричь ласки да привета от нас ничего он
не видел, обо всякую пору были ему рады, а он хоть бы плюнул на прощанье… Вот и выходит, что своего спасиба
не жалей, а чужого и ждать
не смей… Вот тебе и благодарность за любовь да за ласки… Ну да Господь с ним, вольному воля, ходячему путь, нам
не в убыток, что ни с того ни с сего отшатился от нас. Ни сладко, ни горько, ни солоно, ни кисло… А все-таки обидно…
— Конечно, только
не в том смысле, как вы,
может быть, думаете, — уклончиво ответила Марья Ивановна. — Подождите,
увидите, узнаете…
—
Не могу, любезный,
видит Бог,
не могу, — отвечал Смолокуров.
На четвертый день рано поутру
видим — одна за другой выплывают три посудины, а какие — разглядеть
не можем — далеко…
Видя, что никакие убеждения
не могут поколебать намерений дочери, Степан Алексеич сказал жене: «Отпустим, пусть насмотрится на тамошнее житье.
—
Видишь ли, — обратился игумен к Пахому. — Нет, друг, поклонись ты от меня благотворительнице нашей, Марье Ивановне, но скажи ей, что желания ее исполнить
не могу. Очень, мол, скорбит отец игумен, что
не может в сем случае сделать ей угождения… Ох, беда, беда с этими господами!.. — прибавил он, обращаясь к казначею. — Откажи — милостей
не жди, сделаю по-ихнему, от владыки немилости дожидайся… Да… Нет, нет, Пахом Петрович, —
не могу.
Сидит и вспоминает сновиденья… Вспоминает и виденное в сионской горнице. Мутится на уме, и
не вдруг
может она различить, что во сне
видела и что наяву…
— Ты внешний только образ сокровенной тайны
видела, — продолжала Варенька, — а пока останешься язычницей,
не можешь принять «внутренняя» этой тайны. Когда «приведут» тебя — все поймешь, все уразумеешь. Тогда тайна покажет тебе богатство Господней славы… Помнишь, что сказал он тебе устами Катеньки?..
Не колебли же мыслей, гони прочь лукавого и будешь избрáнным сосудом славы… Истину говорю тебе.
— Ни Марья Ивановна, ни ты
не говорили мне про то, что
видела и слышала я на раденьях. Я представить себе
не могла, чтоб это было так исступленно, без смысла, без разума.
— Да полно вам тут! — во всю
мочь запищал Седов. — Чем бы дело судить, они на брань лезут. У Бога впереди дней много, успеете набраниться, а теперь надо решать, как помогать делу. У доронинских зятьев
видели каков караван! Страсть!.. Как им цен
не сбить? Как раз собьют, тогда мы и сиди у праздника.
Страшен этот недуг — человек все
видит, все слышит, все понимает, а
не может слова сказать.
Подумайте, каково ему, ежель
видит он в доме беспорядок, понимает, что добро его врознь тащут, а сам ни языком, ни рукой двинуть
не может.
И будет все
видеть, а сделать ничего
не сможет.
— Всего
не могу сегодня рассказать, — молвил Егор Сергеич. — Дай успокоиться, дай в себя прийти, с мыслями собраться. Духом бодр, но плоть немощна. Отдохну, успокоюсь, завтра все расскажу, что
видел и слышал за Кавказом, чему был очевидцем и что слыхал от людей, стоящих доверия.
С детства
видела одну сухую обрядность, ни от кого
не слыхала живого слова, никто
не мог разрешить ей вопросов, возникавших в юной душе.
— Будьте спокойны, что
могу, то сделаю, — сказал Патап Максимыч. — А теперь вот о чем хочу спросить я вас: от слова
не сделается, а все-таки… сами вы
видели Марка Данилыча… Вон и лекарь говорит и по всем замечаниям выходит, что
не жилец он на свете. Надо бы вам хорошенько подумать, как делами распорядиться.
—
Не видишь разве, тятенька, что Дуня ничего
не может теперь придумать… Лучше эти разговоры отложить до другого времени.
—
Может, и
увидишь, — улыбаясь, сказала Аграфена Петровна. — Теперь он ведь в здешних местах, был на ярманке, и мы с ним видались чуть
не каждый день. Только у него и разговоров, что про тебя, и в Вихореве тоже. Просто сказать, сохнет по тебе, ни на миг
не выходишь ты из его дум. Страшными клятвами теперь клянет он себя, что уехал за Волгу,
не простившись с тобой. «Этим, — говорит, — я всю жизнь свою загубил, сам себя счастья лишил». Плачет даже, сердечный.
— После расскажу, после, когда буду у вас в Осиповке, — сказала Дуня, — а теперь,
видит Бог,
не могу. Язык
не поворотится. Знаете, отчего мне хочется покинуть этот город и в нем даже родительские могилки? Чтобы подальше быть от этих Луповицких, от Фатьянки, от Марьи Ивановны. Много я от них натерпелась — говорить, так всего
не перескажешь.
Груня с Марфой Михайловной усердно хлопотали над заготовленьем приданого, и все сделанное ими было так хорошо, что все, кто ни
видел его,
не мог налюбоваться.
—
Увидите и
не узнаете прежнюю Фленушку, — говорила Таисея. — Ровно восемь месяцев, как она уж в инокинях. Все под руку подобрала, никто в обители без позволения ее шагу сделать
не может. Строга была Манефа, а эта еще строже; как сам знаешь, первая была проказница и заводчица всех проказ, а теперь совсем другая стала; теперь вздумай-ка белица мирскую песню запеть, то́тчас ее под начал, да еще, пожалуй, в чулан. Все у нее ходят, как линь по дну. Ты когда идти к ней сбираешься?
Неточные совпадения
Хлестаков. Вы, как я
вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Смотреть никогда
не мог на них равнодушно; и если случится
увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то такое омерзение нападет, что просто плюнешь.
Стародум. И
не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб
мог спокойно смотреть на то, что
видим.
Милон. А! теперь я
вижу мою погибель. Соперник мой счастлив! Я
не отрицаю в нем всех достоинств. Он,
может быть, разумен, просвещен, любезен; но чтоб
мог со мною сравниться в моей к тебе любви, чтоб…
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову
не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить
не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда
увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…