Неточные совпадения
В стары годы на Горах росли леса кондовые, местами досель они уцелели, больше по тем местам, где чуваши́, черемиса да мордва
живут. Любят те племена леса дремучие да рощи темные, ни один из них без ну́жды деревцá не тронет; рони́ть лес без пути, по-ихнему, грех великий, по старинному их закону: лес — жилище
богов. Лес истреблять — Божество оскорблять, его дом разорять, кару на себя накликать. Так думает мордвин, так думают и черемис, и чувашин.
Жили мы, благодаря первее
Бога, а по нем христолюбивых благодетелей, тихо и безмятежно; всем удоволены, забот мирских не знавали, одна у всех была забота...
— Э, матушка, страшен сон, да милостив
Бог, — сказал Самоквасов. —
Поживете еще, а мы у вас погостим, как прежде бывало.
— Ни родства, ни свойства, а
живем с ним дружно, союзно. Дай
Бог и сродникам так
жить, как
живем мы с Меркуловым, — сказал Дмитрий Петрович.
Заводишки тоже кой-какие имеем —
живем, благодаря
Бога, управляемся всевышней милостью.
В чести бы да в славе
пожить, а
Бог и душа — наплевать им!..
— К
Богу и ко всему, что
живет в нем, — отвечала Марья Ивановна. — А духовного супруга он сам укажет…
Звался он где Прокофьем, где Савельем,
проживал либо с чужими, либо с фальшивыми паспортами,
проживал и вовсе без них, а иногда и с паспортом «из града
Бога вышнего, из сионской полиции».
—
Жила ты
жила, греховодник этакой!.. — вскликнул Марко Данилыч. —
Бога не боишься, людей не стыдишься… Неправедну-то лихву с чего берешь?.. Подумал ли о том?.. Ведь со святыни!.. С Божьего милосердия!.. Постыдись, братец!..
— К чему говорить об этом прежде времени, — сказала она. —
Бог даст,
поживете, ваши годы не слишком еще большие.
И привел
Бог Матрену Васильевну в стряпках
жить у хановых жен.
Они
живут в
Боге, в них вселена благодать, мирским людям не доступная.
— Этого мне никак сделать нельзя, сударыня Варвара Петровна. Как же можно из дядина дома уйти? — пригорюнившись, с навернувшимися на глазах слезами, сказала Лукерьюшка. — Намедни по вашему приказанью попросилась было я у него в богадельню-то, так он и слышать не хочет, ругается.
Живи, говорит, у меня до поры до времени, и, ежель выпадет случай, устрою тебя. Сначала, говорит, потрудись, поработай на меня, а там, даст
Бог, так сделаю, что будешь
жить своим домком…
— Будет
жив паренек, будет
жив, родная! Молись
Богу, благодари святого блаженного!
Строено ты, царство, ради изгнанных,
Что на свете были мучимы и гнаны,
Что верою
жили, правдою служили,
От чистого сердца
Бога возлюбили.
— Ты, блаженный, преблаженный, блаженная твоя часть, и не может прикоснуться никакая к тебе страсть, и не сильна над тобою никакая земнá власть!.. Совесть крепкая твоя — сманишь птицу из рая. Ты радей, не робей; змея лютого бей, ризу белую надень и духовно пиво пей!.. Из очей слезы лей, птицу райскую лелей, — птица любит слезы пить и научит, как нам
жить, отцу
Богу послужить, святым духом поблажить, всем праведным послужить!.. Оставайся,
Бог с тобой, покров Божий над тобой!..
Ты на месте на святом, над чисты́м ключом, устрояй Божий дом, буду я,
Бог,
жить в нем…
Ай вы, девушки, девицы,
Вы, духовные сестрицы,
Когда
Богом занялись,
Служить ему задались —
Вы служите, не робейте,
Живу воду сами пейте,
На землю ее не лейте,
Не извольте унывать,
А на
Бога уповать,
Рая в нем ожидать.
— Грому на вас нет! — стоя на своей палубе, вскричал Марко Данилыч, когда тот караван длинным строем ставился вдоль по Оке. — Завладали молокососы рыбной частью! — ворчал он в досаде. — Что ни помню себя, никогда больше такого каравана на Гребновской не бывало… Не дай вам
Бог торгов, не дай барышей!.. Новости затеяли заводить!.. Дуй вас горой!.. Умничать задумали, ровно мы, старые поседелые рыбники, дураками до вас
жили набитыми.
— Да вам бы, почтеннейший Дмитрий Петрович, ей-Богу, не грешно было по-дружески со мной обойтись, — мягко и вкрадчиво заговорил Смолокуров. — Хоть попомнили бы, как мы с вами в прошлом году дружелюбно
жили здесь, у Макарья. Опять же ввек не забуду я вашей милости, как вы меня от больших убытков избавили, — помните, показали в Рыбном трактире письмо из Петербурга. Завсегда помню выше благодеяние и во всякое время желаю заслужить…
— Что туман нá поле, так сынку твоему помоленному, покрещенному счастье-талан на весь век его! Дай тебе
Бог сынка воспоить, воскормить, на коня посадить! Кушай за здоровье сынка, свет родитель-батюшка, опростай горшочек до последней крошечки —
жить бы сынку твоему на белом свете подольше, смолоду отца с матерью радовать, на покон жизни поить-кормить, а помрете когда — поминки творить!
Три пота слило с Василья Борисыча, покамест не справился он с крестильной кашей. Ни
жив ни мертв сидит за столом, охает громче и громче, хоть в слезы да в рыданья, так в ту же бы пору. Но
Бог его не оставил, помог ему совладать с горшком.
Рассказывают, что на гору Городину сходил
бог Саваоф, под именем «верховного гостя», что долгое время
жил он среди людей Божьих, и недавно еще было новое его сошествие в виде иерусалимского старца.
— Уж вы, пожалуйста, Авдотья Марковна, не открывайте, о чем мы говорили. Больше тридцати лет здесь
живу, привык… а ежели восстановлю их против себя, мое положение будет самое горькое. Из любви к вам говорил я, из сожаленья, а не из чего другого.
Богом прошу, не говорите ничего… А Денисова бойтесь… Пуще всего бойтесь… Это такой враг, каких немного бывает. Смотрите же, не погубите меня, старика, со всей семьей моей…
— Иногда это и у нас бывает, — после продолжительного молчанья сказал Николай Александрыч. — Неподалеку отсюда есть монастырь, Княж-Хабаров называется:
живет в нем чернец Софронушка. Юродивый он, разумного слова никто от него не слыхал. Иногда бывает он у нас на соборах и, придя в восторг,
Бог его знает, какие слова говорит.
— А помните, как мы разбирали тятенькин сундук и нашли бумагу про дядюшку Мокея Данилыча? — сказала Дуня. — Ежели,
Бог даст, освободится он из полону, этот дом я ему отдам. И денег, сколько надо будет, дам. Пущай его
живет да молится за упокой тятеньки.
— Вместо отца поздравляю, вместо родителя целую тебя, дочка, — сказал он. — Дай вам
Бог совет, любовь да счастье. Жених твой, видится, парень по всему хороший, и тебе будет хорошо
жить за ним. Слава
Богу!.. Так я рад, так рад, что даже и рассказать не сумею.
— Чепуху не городи!
Бог даст, встанешь, оправишься, и еще
поживем с тобой хоть не столько, сколько
прожили, а все-таки годы… — сказал Патап Максимыч, садясь возле больной.
— А к какому шайтану уедешь? — возразил Патап Максимыч. — Сам же говоришь, что деваться тебе некуда. Век тебе на моей шее сидеть, другого места во всем свете нет для тебя.
Живи с женой, терпи, а к девкам на посиделки и думать не смей ходить. Не то вспорю. Вот перед истинным
Богом говорю тебе, что вспорю беспременно. Помни это, из головы не выкидывай.
—
Живу, пока
Бог грехам терпит, — тихо промолвила Дарья Сергевна. — Вы как, в своем здоровье, Никифор Захарыч? — прибавила она.
Жили мы в довольстве,
жили да
Бога благодарили…
Слава
Богу, есть чем
жить, есть чем хозяйство управить.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Потупился, задумался, // В тележке сидя, поп // И молвил: — Православные! // Роптать на
Бога грех, // Несу мой крест с терпением, //
Живу… а как? Послушайте! // Скажу вам правду-истину, // А вы крестьянским разумом // Смекайте! — // «Начинай!»
Пришел какой-то пасмурный // Мужик с скулой свороченной, // Направо все глядит: // — Хожу я за медведями. // И счастье мне великое: // Троих моих товарищей // Сломали мишуки, // А я
живу,
Бог милостив!
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так
пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря
Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
— И законов не буду издавать —
живите с
богом!