Неточные совпадения
— Не
знаете вы нашего мастерства, Патап Максимыч, оттого и говорите так, — отвечала Фленушка. — Никак
нельзя из пялец вынуть шитья, всю работу испортишь, опять-то вставить
нельзя уж будет.
А без того умному вору
нельзя, коли он
знает закон.
— Горько мне стало на родной стороне. Ни на что бы тогда не глядел я и не
знай куда бы готов был деваться!.. Вот уже двадцать пять лет и побольше прошло с той поры, а как вспомнишь, так и теперь сердце на клочья рваться зачнет… Молодость, молодость!.. Горячая кровь тогда ходила во мне… Не стерпел обиды, а заплатить обидчику было
нельзя… И решил я покинуть родну сторону, чтоб в нее до гробовой доски не заглядывать…
— Этого
нельзя, надо все дороги
знать, тогда с маткой иди куда хочешь…
Узнать человека
нельзя, ровно степь ходит.
— Не греши праздным словом на Божьих старцев, — уговаривал его паломник. — Потерпи маленько. Иначе
нельзя — на то устав… Опять же народ пуганый — недобрых людей опасаются. Сам
знаешь: кого медведь драл, тот и пенька в лесу боится.
— Не
знаю, как и говорить вам, матушка, — продолжала Таифа. — Такое дело, что и придумать
нельзя.
Ровно живой воды хлебнула Настя, когда велели ей сряжаться в Комаров. Откуда смех и песни взялись. Весело бегает, радостно суетится —
узнать девки
нельзя. Параша — та ничего. Хоть и рада в скит ехать, но таким же увальнем сряжается, каким завсегда обыкла ходить.
Нельзя было
узнать теперь всегда игривую, всегда живую баловницу Манефы.
— Как не наше дело? — горячилась Фелицата. — Как не наше дело? Сама
знаешь, что будет, коли отберут из Шарпана Владычицу. Тут всех скитов дело касается, не одного Шарпана… Нет — этого
нельзя!.. На собранье надо эту гордячку под власть подтянуть, чтобы общего совета слушалась. Так
нельзя!..
— Не больно далече отсюда, — сказал Сергей Андреич. — У меня на пароходах. Возьму тебя, Алексей Трифоныч, со всяким моим удовольствием, если только Патап Максимыч отпишет, что расстался с тобой добрым порядком. А без его решенья принять тебя на службу мне
нельзя… Сам
знаешь, он ведь мне заместо отца… Вот и попрошу я по этому делу его родительского благословенья, навеки нерушимого, — добродушно подсмеялся Колышкин.
— И про то пытал я у губернатора, — продолжал Патап Максимыч, —
нельзя ли вам как-нибудь с теми чиновниками повидеться, чтобы,
знаешь, видели не видали, слышали не слыхали… И думать, говорит, про то нечего, не такие люди.
— Не
знаю, как вам доложить, матушка, — уклончиво отозвался Василий Борисыч. — И Патапа-то Максимыча оскорбить не желательно, потому что человек он добрый, хоть и востёр на язык бывает, да и московских не хочется в досаду ввести — Петра Спиридоныча, Гусевых, Мартыновых… А уж от матушки Пульхерии что достанется, так и вздумать
нельзя!..
Спросят господа: «Зачем-де вы, люди разумные, в старой своей вере пребываете?» Отречься
нельзя; всяк
знает, чего держатся, что ж они делают?..
— Дело-то, матушка, такое вышло, что поневоле должна я поблизости от пристани жить, — отозвалась Марья Гавриловна. — Сами
знаете, что издали за хозяйством
нельзя наблюдать, каких хороших людей ни найми.
— Сам не
знаю, что делать, — холодно ответил Алексей. — Ума приложить не могу… Маклер, правда, советует… Да этого
нельзя… Этого никак невозможно!.. Большие тогда надо убытки принять…
— Ее не пошлю, — решительно сказала Манефа. — Из кельи ее устранила, ключи отобрала. Сама
знаешь, что не зря таково поступила… Теперь, коли в чужи люди ее послать, совсем, значит, на смертную злобу ее навесть… Опять же и то, в непорядки пустилась на старости лет… Как вы на Китеж ездили, так накурилась, что водой отливали… Нет, Софью
нельзя, осрамит в чужих людях нашу обитель вконец… Язык же бритва…
— В уме ль ты, Фленушка?.. — с жаром возразила Манефа. — Точно не
знаешь, что пение Марьей только у нас и держится?.. Отпусти я ее, такое пойдет козлогласование, что зажми уши да бегом из часовни… А наша обитель пением и уставной службой славится… Нет, Марью
нельзя, и думать о том нечего…
— Конечно, знающего, — ответил Смолокуров. — Без знающих людей рыбного дела
нельзя вести. Главное, верных людей надо; их «разъездными» в косных по снятым водам рассылают наблюдать за ловцами… У нас, я вам скажу, дело вот как ведется. Снявши воды, ловцам их сдаем. Искать ловцов не надо, сами нагрянут,
знай выбирай, кому отдать. Народ бедный, кормиться тоже надо, а к другим промысла́м непривычен. И как много их сойдется, сдача пойдет наперебой. Один перед другим проценты набавляет.
— А вы бы песенку спели, — сказала Никитишна. — Мирскую
нельзя, так псáльму бы. Ты, Марьюшка, чтó так сидишь?.. Чего не поешь?.. Мастерица ты псальмы-то петь… Опять же и ты, Варюша,
знаю, голубка, что у матушки Юдифы пение тобой держится… Пойте-ка, девицы!.. Не то сказочку какую рассказали бы… Это, чать, за грех в обителях не ставят? Аль и сказочку-то грешно сказать?
— И ныне, как подумаю я о таких ваших обстоятельствах, — продолжал московский посланник, — согласен я с вами, матушка, что не время теперь вам думать об архиепископе. Пронесется гроза — другое дело, а теперь точно
нельзя. За австрийской иерархией наблюдают строго, а если
узнают, что вы соглашаетесь, пожалуй, еще хуже чего бы не вышло.