Неточные совпадения
— Что тебе, Максимыч,
слушать глупые
речи мои? — молвила на то Аксинья Захаровна. — Ты голова. Знаю, что ради меня, не ради его, непутного, Микешку жалеешь. Да сколь же еще из-за него, паскудного, мне слез принимать, глядя на твои к нему милости? Ничто ему, пьянице, ни в прок, ни в толк нейдет. Совсем, отято́й, сбился с пути. Ох, Патапушка, голубчик ты мой, кормилец ты наш, не кори за Микешку меня, горемычную. Возрадовалась бы я, во гробу его видючи в белом саване…
— Заладил себе, как сорока Якова: муж да муж, — молвила на то Аксинья Захаровна. — Только и
речей у тебя. Хоть бы пожалел маленько девку-то. Ты бы лучше вот
послушал, что матушка Манефа про скитских «сирот» говорит. Про тех, что меж обителей особняком по своим кельям живут. Старухи старые, хворые; пить-есть хотят, а взять неоткуда.
Фленушка пошла из горницы, следом за ней Параша. Настя осталась. Как в воду опущенная, молча сидела она у окна, не
слушая разговоров про сиротские дворы и бедные обители. Отцовские
речи про жениха глубоко запали ей на сердце. Теперь знала она, что Патап Максимыч в самом деле задумал выдать ее за кого-то незнаемого. Каждое слово отцовское как ножом ее по сердцу резало. Только о том теперь и думает Настя, как бы избыть грозящую беду.
— Эх вы, умные головы, — крикнула она, вслушавшись в мирские
речи, — толкуют, что воду толкут, а догадаться не могут. Кто что ни скажет, не под тот угол клин забивает…
Слушать даже тошно.
— Только-то? — сказала Фленушка и залилась громким хохотом. — Ну, этих пиров не бойся, молодец. Рукобитью на них не бывать! Пусть их теперь праздничают, — а лето придет, мы запразднуем: тогда на нашей улице праздник будет…
Слушай: брагу для гостей не доварят, я тебя сведу с Настасьей. Как от самой от нее услышишь те же
речи, что я переносила, поверишь тогда?.. А?..
— Несодеянное говоришь! — зачал он. — Что за
речи у тебя стали!.. Стану я дочерей продавать!..
Слушай, до самого Рождества Христова единого словечка про свадьбу тебе не молвлю… Целый год — одумаешься тем временем. А там поглядим да посмотрим… Не кручинься же, голубка, — продолжал Патап Максимыч, лаская дочь. — Ведь ты у меня умница.
— А ты
слушай да
речей не перебивай, — вступился Патап Максимыч, и безмолвная Аксинья Захаровна покорно устремила взор свой к Снежкову: «Говорите, мол, батюшка Данило Тихоныч,
слушать велит».
— Да вы нашу-то
речь послушайте — приневольтесь да покушайте! — отвечала Аксинья Захаровна. — Ведь по-нашему, по-деревенскому, что порушено да не скушано, то хозяйке покор. Пожалейте хоть маленько меня, не срамите моей головы, покушайте хоть маленечко.
— А ты
слушай,
речи не перебивай, — прервал его Стуколов. — Наличными на первый раз — сказал я тебе — две либо три тысячи ассигнациями потребуется.
— Эка что ляпнул! — воскликнул Колышкин. — Не ухороню я тайного слова своего крестного!.. Да не грех ли тебе, толстобрюхому, такое дело помыслить?.. Аль забыл, что живу и дышу тобой?.. Теперь мои ребятки бродили б под оконьем, как бы Господь не послал тебя ко мне с добрым словом… Обидно даже, крестный, такие
речи слушать — право.
Девки на возрасте…» Так и
слушать, сударыня, не хочет: «Никто, говорит, не смеет про моих дочерей пустых
речей говорить; голову, говорит, сорву тому, кто посмеет».
Не раз я ему говаривала и от Писания вычитывала: «
Послушай меня, скудоумную, не хуже тебя люди
речи мои
слушают: не возносися гордостью.
— То-то и есть, что значит наша-то жадность! — раздумчиво молвил Пантелей. — Чего еще надо ему? Так нет, все мало… Хотел было поговорить ему, боюсь… Скажи ты при случае матушке Манефе, не отговорит ли она его… Думал молвить Аксинье Захаровне, да пожалел — станет убиваться, а зачнет ему говорить, на грех только наведет… Не больно он речи-то ее принимает… Разве матушку не
послушает ли?
— Оборони Господи об этом и помыслить. Обидно даже от тебя такую
речь слышать мне! — ответил Алексей. — Не каторжный я, не беглый варнак. В Бога тоже верую, имею родителей — захочу ль их старость срамить? Вот тебе Николай святитель, ничего такого у меня на уме не бывало… А скажу словечко по тайности, только, смотри, не в пронос: в одно ухо впусти, в другое выпусти. Хочешь
слушать тайну
речь мою?.. Не промолвишься?
Зачинал было Алексей заводить
речь, отчего боится он Патапа Максимыча, отчего так много сокрушается о гневе его… Настя
слушать не захотела. Так бывало не раз и не два. Алексей больше и говорить о том не зачинал.
— Послушай-ка, Алексеюшка, — тихим голосом повел
речь Патап Максимыч. — Ты это должон понимать, что я возлюбил тебя и доверие к тебе имею большое. Понимаешь ты это аль нет?
На что ежовска Акулина, десятникова жена, самая ледащая бабенка, и та зубы скалит, и та судачит: «Привозили-де к Настасье Патаповне заморского жениха, не то царевича, не то королевича, а жених-от невесты поглядел, да хвостом и вильнул…» Каково матери такие
речи слушать?
Жутко было
слушать Алексею несмолкаемые
речи словоохотливой Виринеи. Каждое ее слово про Настю мутило душу его… А меж тем иные думы, иные помышленья роились в глубине души его, иные желанья волновали сердце.
Слушал Алексей
речи их, но не внимал им.
Нельзя же московскому послу оставаться без ответа,
слушая такие
речи; нельзя не показать ревности по древлему благочестию.
Послушает, бывало, мать Манефа либо которая из келейниц, как ведет он
речи с Патапом Максимычем, сердцем умиляется, нарадоваться не может…
Слушает Таня, сама дивуется. «Что за
речи такие, что за молитвы судные? — думает она про себя. — А нет в тех молитвах никакой супротивности, ни единого черного слова знахарка не промолвила. Божьим словом зачала, святым аминем закончила».
Идет Иосиф всех впереди, рядом с ним Василий Борисыч.
Слушает московский посол преподобные
речи, не вспоминая про греховную ночь. Фленушка с бледной, истомленной Парашей и свежей, как яблочко наливное, Марьей головщицей следом за ними идут. Люди хоть не дальние, а все-таки заезжие, любопытно и им сказаний Иосифа про улангерскую старину
послушать.
Удивился Марко Данилыч,
слушая такие
речи Аркадии.
— Молчи да
слушай, что тебе говорят, — сказала она полушепотом, — да смотри —
речи мои на́ нос себе заруби. Вздумаешь подъезжать к Смолокуровой — Марку Данилычу скажу, он тебя не хуже Чапурина отпотчует.
На их красоту любоваться, от них бы
слушать сладкие
речи!..
— Умные
речи приятно и
слушать, — молвил Чапурин. — Хоть по старому обычаю в чужой монастырь с своим уставом не ходят, а на пир с своим пирогом не вступают, да ради твоих именин можно заповедь ту и нарушить… Потчуй, именинник, знай только, что этого добра и у нас припасено довольно!
— Рад
слушать умные
речи, — молвил Патап Максимыч, дружески хлопнув по плечу Василья Борисыча, и веселая улыбка озарила лицо его. — Когда ж в путь-дорогу?
— Ты на
речь навела, а я
речь завела, теперь тебе
слушать, а
речь твоя впереди, — отрезала Фленушка.
Слушает — Никитишна сказку про Ивана-царевича сказывает. Слышит, как затеяла она, чтоб каждая девица по очереди рассказывала, как бы стала с мужем жить. Слышит, какие
речи говорят девицы улангерские, слышит и Фленушку.
Нежный, тихий говор, журчанью светлого ключа подобный, певучие звуки нежной девичьей
речи вывели Самоквасова из забытья. С душевной усладой
слушал он Дуню Смолокурову, и каждое слово ее крепко в душе у него залегло.
«Он добрый», — подумала Дуня и с удвоенным вниманьем
слушала его
речи.
Во все время разговора Манефы с Фленушкой Параша молчала, но с необычной ей живостью поглядывала то на ту, то на другую. Марьюшка сидела, опустя глаза и скромно перебирая руками передник. Потом села у растворенного окна, высунулась в него дó пояса и лукаво сама с собой усмехалась,
слушая обманные
речи Фленушки.
— Не мне б
слушать таки
речи, не тебе б их говорить!..