Неточные совпадения
— Ладно, хорошо, — сказала Никитишна. — А я все насчет крестницы-то. Как же это, куманек, что-то невдомек мне: давеча сказал ты, что в монастырь она собираться вздумала, а теперь
говоришь про смотрины. Уж не
силой ли ты ее выдаешь, не супротив ли ее воли?
— Ничем не попорчена, — сказал он, рассматривая их. — Да и портиться тут нечему, потому что в стрелке не пружина какая, а одна только Божия
сила… Видишь, в одну сторону обе стрелки тянут… Вот сивер, тут будет полдень, тут закат, а тут восток, —
говорил дядя Онуфрий, показывая рукой страны света по направлению магнитной стрелки.
— Артель лишку не берет, — сказал дядя Онуфрий, отстраняя руку Патапа Максимыча. — Что следовало — взято, лишнего не надо… Счастливо оставаться, ваше степенство!.. Путь вам чистый, дорога скатертью!.. Да вот еще что я скажу тебе, господин купец; послушай ты меня, старика: пока лесами едешь, не
говори ты черного слова. В степи как хочешь, а в лесу не поминай его… До беды недалече… Даром, что зима теперь, даром, что темная
сила спит теперь под землей… На это не надейся!.. Хитер ведь он!..
— Ну, ну, не серчай, —
говорил Патап Максимыч. — Не в ту
силу говорено, что не верю тебе… На всякий случай, опаски ради слово молвилось, потому дело такое — проносу не любит, надо по тайности.
— Лекарь
говорит, — сказала Марья Гавриловна, — что надо отдалить от матушки всякие заботы, ничем не беспокоить ее… А одной тебе, Фленушка, не под
силу день и ночь при ней сидеть… Надо бы еще кого из молодых девиц… Марьюшку разве?
Юность моя, юность во мне ощутилась,
В разум приходила, слезно
говорила:
«Кто добра не хочет, кто худа желает?
Разве змей соперник, добру ненавистник!
Сама бы я рада —
силы моей мало,
Сижу на коне я, а конь не обуздан,
Смирить коня нечем — вожжей в руках нету.
По горам по хóлмам прямо конь стрекает,
Меня разрывает, ум мой потребляет,
Вне ума бываю, творю что, не знаю.
Вижу я погибель, страхом вся объята,
Не знаю, как быти, как коня смирити...
Говорили, что водится Егориха и с лесною, и с водяною, и с полевою нечистью, знается со всею
силой преисподнею, черным вороном летает под о́блаки, щукой-рыбою в водах плавает, серой волчицей по полям рыскает…
— Гляди, красавица, —
говорила Тане знахарка, копая один корень руками. — Вот сильная трава… Ростом она с локоть, растет кусточком, цветок у ней, вишь, какой багровый, а корень-от, гляди, крест-накрест… Железом этот корень копать не годится, руками надо брать… Это Петров крест [Петров крест — Lathraea Squammaria.], охраняет он от нечистой
силы… Возьми.
— По образованности, значит, — изо всей
силы тараща кверху брови, сказал Алексей. — По тому самому, Сергей Андреич, что так как ноничи я собственным своим пароходом орудую, так и должно мне
говорить политичнее, чтобы как есть быть человеком полированным.
— Кто бы ни
говорил, — молвил Семен Петрович. — Не в том
сила, кто про твои похожденья мне сказывал, а в том, как пособить, что посоветовать, как бы полегче из беды выпутаться. Вот что. Патап-от Чапурин зверь зверем. Дойдут до него слухи, что с тобой он поделает?
— Как же так? Нельзя без того… Надо обряд соблюсти. Спокон веку на самокрутках так водится, —
говорила Фленушка. — По-настоящему надо, чтоб он
силой у тебя их отнял… Да куда ему, вахлаку? Пентюх, как есть пентюх. Противно даже смотреть на непутного.
И стало мне таково грустно, таково тягостно, что даже, чего со мною и в плену не было, начал я с невидимой
силой говорить и, как в сказке про сестрицу Аленушку сказывают, которую брат звал, зову ее, мою сиротинушку Грунюшку, жалобным голосом:
— Я не понимаю вашего тона… — пробормотал Лаевский; его охватило такое чувство, как будто он сейчас только понял, что зоолог ненавидит его, презирает и издевается над ним и что зоолог самый злейший и непримиримый враг его. — Приберегите этот тон для кого-нибудь другого, — сказал он тихо, не имея
сил говорить громко от ненависти, которая уже теснила ему грудь и шею, как вчера желание смеяться.
Неточные совпадения
Яков угрюм,
говорит неохотно, // Вожжи у Якова дрожмя дрожат, // Крестится: «Чур меня,
сила нечистая!» // Шепчет: «Рассыпься!» (мутил его враг).
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и
говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и
силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Анна
говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая
сила помогала ей и поддерживала ее.
«Не торопиться и ничего не упускать»,
говорил себе Левин, чувствуя всё больший и больший подъем физических
сил и внимания ко всему тому, что предстояло сделать.
Видя, что он не в
силах сам начать
говорить, она начала сама: