Неточные совпадения
Поморщился Патап Максимыч, сунул тетрадку
в карман и, ни слова не сказав дочерям,
пошел в свою
горницу. Говорит жене...
— Сказано, уж сказано, — перебила Аксинья Захаровна и
пошла было
в угловую
горницу.
Помолился Алексей, поклонился хозяину, потом Насте и
пошел из подклета. Отдавая поклон, Настя зарделась как маков цвет.
Идя в верхние
горницы, она, перебирая передник и потупив глаза, вполголоса спросила отца, что это за человек такой был у него?
Фленушка
пошла из
горницы, следом за ней Параша. Настя осталась. Как
в воду опущенная, молча сидела она у окна, не слушая разговоров про сиротские дворы и бедные обители. Отцовские речи про жениха глубоко запали ей на сердце. Теперь знала она, что Патап Максимыч
в самом деле задумал выдать ее за кого-то незнаемого. Каждое слово отцовское как ножом ее по сердцу резало. Только о том теперь и думает Настя, как бы избыть грозящую беду.
— Некогда мне с тобой балясы точить, — молвила Фленушка. — Пожалуй, еще Матрена из бани
пойдет да увидит нас с тобой, либо
в горницах меня хватятся… Настасья Патаповна кланяться велела. Вот кто… Она по тебе сокрушается… Полюбила с первого взгляда… Вишь глаза-то у тебя, долговязого, какие непутные, только взглянул на девку, тотчас и приворожил… Велишь, что ли, кланяться?
Войдя
в горницу, Патап Максимыч увидел, однако, что кума любезная, повязанная белым платком по голове, сама встречает его. Заслышав голос куманька, не утерпела Никитишна, встала с постели и
пошла к нему навстречу.
—
Пойдем,
пойдем, родная, разбери; тут уже я толку совсем не разумею, — сказала Аксинья Захаровна и повела куму
в горницу Патапа Максимыча. Там на полу стоял привезенный из города большой короб с винами.
С громким смехом Настя с Парашей прыснули вон из
горницы и побежали играть
в огород, клича с собой Груню, но Груня не
пошла с ними…
—
Пойду, обряжу его, — сказал Патап Максимыч и ушел
в свою
горницу, сказав мимоходом Матрене: — Позови Никифора.
Вскоре пришел Алексей.
В праздничном наряде таким молодцом он смотрел, что хоть сейчас картину писать с него. Усевшись на стуле у окна, близ хозяина, глаз не сводил он с него и с Ивана Григорьича. Помня приказ Фленушки, только разок взглянул он на Настю, а после того не смотрел и
в ту сторону, где сидела она. Следом за Алексеем
в горницу Волк вошел,
в платье Патапа Максимыча. Помолясь по уставу перед иконами, поклонившись всем на обе стороны,
пошел он к Аксинье Захаровне.
Никифор
пошел, с горестью глядя, что Матрена
в заднюю несет одни сладкие заедки. Разноцветные графины и солененькое остались, по приказу хозяина,
в передней
горнице.
Патап Максимыч вошел
в горницу, ведя под руку старика Снежкова. За ним
шел молодой Снежков.
На другой день столы работникам и народу справлялись.
В горницах весело
шел именинный пир. Надивиться не могли Снежковы на житье-бытье Патапа Максимыча…
В лесах живет,
в захолустье, а пиры задает, хоть
в Москве такие.
У Патапа Максимыча
в самом деле новые мысли
в голове забродили. Когда он ходил взад и вперед по
горницам, гадая про будущие миллионы, приходило ему и то
в голову, как дочерей устроить. «Не Снежковым чета женихи найдутся, — тогда думал он, — а все ж не выдам Настасью за такого шута, как Михайло Данилыч… Надо мне людей богобоязненных, благочестивых, не скоморохов, что теперь по купечеству
пошли. Тогда можно и небогатого
в зятья принять, богатства на всех хватит».
Воротясь на квартиру, Патап Максимыч нашел Дюкова на боковой. Измаявшись
в дороге, молчаливый купец спал непробудным сном и такие храпы запускал по
горнице, что соседи хотели уж
посылать в полицию… Не скоро дотолкался его Патап Максимыч. Когда наконец Дюков проснулся, Чапурин объявил ему, что песок оказался добротным.
До того увлеклась смехотворными рассказами, что, выскочив на середь
горницы,
пошла в лицах представлять гостей, подражая голосу, походке и ухваткам каждого.
— Знаю с твое! — быстро отвернувшись, молвила Фленушка и скорыми частыми шагами
пошла в свои
горницы. Остановясь на полдороге, обернулась она и громко сказала...
Таня
пошла, а Марья Гавриловна, на босу ногу,
в одной сорочке, побежала
в горницу, смежную с той, где Алексей дожидался. Тихонько подвинула она дверцу и, припав к щели глазом, смотрела на Алексея, говорившего с Таней.
Патап Максимыч подолгу
в светелке не оставался. Войдет, взглянет на дочь любимую, задрожат у него губы, заморгают слезами глаза, и
пойдет за дверь, подавляя подступавшие рыданья. Сумрачней осенней ночи бродит он из
горницы в горницу, не ест, не пьет, никто слова от него добиться не может… Куда делись горячие вспышки кипучего нрава, куда делась величавая строгость? Косой подкосило его горе, перемогла крепкую волю лютая скорбь сердца отцовского.
Рано утром
пошел он по токарням и красильням.
В продолжение Настиной болезни Патапу Максимычу было не до горянщины, присмотра за рабочими не было. Оттого и работа
пошла из рук вон. Распорядился Алексей как следует, и все закипело. Пробыл
в заведениях чуть не до полудня и
пошел к Патапу Максимычу. Тот
в своей
горнице был.
В горницах Марьи Гавриловны шумно
идет пированье. Кипит самовар, по столам и по окнам с пуншем стаканы стоят. Патап Максимыч с Смолокуровым, удельный голова с кумом Иваном Григорьичем, купцы, что из города
в гости к Манефе приехали, пароходчик из Городца частенько усы
в тех стаканах помачивают… Так справляют они древнюю, но забытую братчину-петровщину на том самом месте, где скитская обрядность ее вконец загубила, самую память об ней разнесла, как ветер осенний сухую листву разносит…
Мать Юдифа вздумала побывать у знакомых игумений Комаровского скита. Кликнула Варю, Дуняшу и Домнушку, с ними
пошла. Аксинья Захаровна тоже вздумала посетить матерей, живших у Боярковых и Жжениных, и взяла с собой Парашу. Марьюшку позвала по какому-то часовенному делу уставщица Аркадия, Фленушку — мать Манефа. Остались
в горницах Аграфена Петровна с Дуней Смолокуровой.
Василий Борисыч
в келарню
пошел, Марьюшка к Фленушке
в горницу.
Постояла на крылечке игуменьиной стаи Фленушка, грустно поглядела вслед за кибитками, потихоньку съезжавшими со двора обительского, и, склоня голову,
пошла в свою
горницу. Там постояла она у окна, грустно и бессознательно обрывая листья холеных ею цветочков. Потом вдруг выпрямилась во весь рост, подойдя к двери, отворила ее и громким голосом крикнула...
— Лошадей!.. Погоню!.. — перебегая из
горницы в горницу и взмахивая железным коромыслом, неистово кричал Патап Максимыч. — Лошадей седлать!.. Всех работников на́ конь!.. Во все деревни
послать!.. Сбить весь народ!..
Неточные совпадения
Дождик
шел уже ливнем и стекал с крыш, журча,
в кадушку; молния реже освещала двор и дом. Нехлюдов вернулся
в горницу, разделся и лег
в постель не без опасения о клопах, присутствие которых заставляли подозревать оторванные грязные бумажки стен.
Солнце спустилось уже за только-что распустившиеся липы, и комары роями влетали
в горницу и жалили Нехлюдова. Когда он
в одно и то же время кончил свою записку и услыхал из деревни доносившиеся звуки блеяния стада, скрипа отворяющихся ворот и говора мужиков, собравшихся на сходке, Нехлюдов сказал приказчику, что не надо мужиков звать к конторе, а что он сам
пойдет на деревню, к тому двору, где они соберутся. Выпив наскоро предложенный приказчиком стакан чаю, Нехлюдов
пошел на деревню.
— Ах-ах-ах! да, никак, ты на меня обиделась, сударка! — воскликнула она, — и не думай уезжать — не пущу! ведь я, мой друг, ежели и сказала что, так спроста!.. Так вот… Проста я, куда как проста нынче стала! Иногда чего и на уме нет, а я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка
в горницы идти — без хлеба-соли не отпущу, и не думай! А ты, малец, — обратилась она ко мне, — погуляй, ягодок
в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
Михей Зотыч был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся
в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин
шел, как ни
в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе
в низенькие
горницы, устроенные по-старинному.
— Что же ты не ввел его
в горницы? — смутился Груздев. — Ты всегда так… Никуда
послать нельзя.