Неточные совпадения
Кто говорил, что, видно, Патапу Максимычу
в волостных головах захотелось сидеть, так он перед выборами
мир задабривает, кто полагал, не
будет ли у него
в тот день какой-нибудь «помочи» [«Пóмочью», иначе «тóлокой», называется угощенье за работу.
Ругался
мир ругательски, посылал ко всем чертям Емельяниху, гроб безо дна, без покрышки сулил ей за то, что и жить путем не умела и померла не путем: суд по мертвому телу навела на деревню… Что гусей
было перерезано, что девок да молодок к лекарю да к стряпчему
было посылано, что исправнику денег
было переплачено! Из-за кого ж такая мирская сухота? Из-за паскуды Емельянихи, что не умела с мужем жить, не умела
в его делах концы хоронить, не умела и умереть как следует.
«Пущай его растет, — решили бы мужики, —
в годы войдет, за
мир в рекруты пойдет, — плакать по нем
будет некому».
Всегда спокойная, никогда ничем не возмутимая, красным солнцем сияла она
в мужнином доме, и куда вчуже ни показывалась, везде ей
были рады, как светлому гостю небесному, куда ни войдет, всюду несет с собою
мир, лад, согласье и веселье.
Как решил я родное Заволжье покинуть, сам с собой тогда рассуждал: «Куда ж мне теперь, безродному, приклонить бедную голову, где сыскать душевного
мира и тишины, где найти успокоение помыслов и забвение всего, что
было со мной?..» Решил
в монастырь идти, да подальше, как можно подальше от здешних мест.
И аще исполните мое слово —
в сем
мире будет вам от людей похвала и слава, а
в будущем веце от Господа неизглаголанное блаженство…» Как услышал я такие глаголы, тотчас игумну земно поклонился, стал просить его благословенья на подвиг дальнего странства.
— Много может молитва праведника, — с набожным вздохом промолвила Аксинья Захаровна. — Един праведник за тысячу грешников умоляет… Не прогневался еще до конца на нас, грешных, Царь Небесный, посылает
в мир праведных… Вот и у нас своя молитвенница
есть… Сестра Патапу-то Максимычу, матушка Манефа комаровская. Может, слыхали?
Свиделись они впервые на супрядках. Как взглянула Матренушка
в его очи речистые, как услышала слова его покорные да любовные, загорелось у ней на сердце, отдалась
в полон молодцу… Все-то цветно да красно до той поры
было в очах ее, глядел на нее Божий
мир светло-радостно, а теперь мутятся глазыньки, как не видят друга милого. Без Якимушки и цветы не цветно цветут, без него и деревья не красно растут во дубравушке, не светло светит солнце яркое, мглою-мороком кроется небо ясное.
Патап Максимыч только и думает о будущих миллионах. День-деньской бродит взад и вперед по передней горнице и думает о каменных домах
в Петербурге, о больницах и богадельнях, что построит он
миру на удивление, думает, как он мели да перекаты на Волге расчистит, железные дороги как строить зачнет… А миллионы все прибавляются да прибавляются… «Что ж, — думает Патап Максимыч, — Демидов тоже кузнецом
был, а теперь посмотри-ка, чем стали Демидовы! Отчего ж и мне таким не
быть… Не обсевок же я
в поле какой!..»
Так промеж людей
в миру-то болтался: бедность, нужда, нищета, вырос сиротой, самый последний
был человек, а привел же вот Бог обителью править: без году двадцать лет игуменствую, а допрежь того
в келарях десять лет высидел…
Кто изведал
в ней все «сокровенные места», где живут и долго еще
будут жить «люди под скрытием», кинувшие постылую родину «сходцы», доживающие век свой
в незнаемых
миру дебрях, вдали от людей, от больших городов и селений?..
— Так и
есть, — подхватил Колышкин. — Жил
в Сибири, да выехал
в Россию «земляным маслом» торговать… Знаю этих проходимцев!.. Немало народу по
миру они пустили, немало и
в острог да
в ссылку упрятали… Нет, крестный, воля твоя — это дело надо бросить.
— Да что она? Увалень, — ответила Фленушка. — Как здесь сонуля
была, так и
в миру. Пухнет инда со сна-то, глаза совсем почти заплыли.
— И
в миру смирение хвалы достойно, — говорила Манефа, опустив глаза и больше прежнего понизив голос. — Сказано: «Смирением
мир стоит: кичение губит, смирение же пользует… Смирение
есть Богу угождение, уму просвещение, душе спасение, дому благословение, людям утешение…»
— Где я видела его, мир-от, матушка? — покачивая головой, возразила Фленушка. — Разве что
в Осиповке, да когда, бывало, с тобой к Макарью съездишь… Сама знаешь, что я от тебя ни на пядь, — где ж мне мир-то
было видеть?
Вспало на ум поромовским: рекрутов по теперешним временам требуют часто — вспоим, вскормим целым
миром найденыша; как вырастет он, да загудит над землей царский колокол [То
есть объявлен
будет рекрутский набор.], тотчас сдадим его
в рекруты.
Мир в барышах еще
будет: без хлопот тогда примут Карпушку
в рекруты, потому что начальство грамотным не
в пример приятнее лбы забривает…
Правду сказать, он не то чтоб настоящим ходоком от
миру был, чтоб нарочно
в город посылали его с жалобой, на это он ни за что бы
в свете не пошел.
—
В отеческом Писании немало
есть сказаний о знамениях и чудесах, коими Господь привлекает человеков от суетного
мира в тихое пристанище равноангельского жития.
В «Патериках» и «Прологах» много тому примеров видим.
Родом
будучи дальняя, живучи безысходно
в обители, не слыхала Таня, какие речи
в миру ведутся про Егориху, а страшных рассказов от обительских стариц вдоволь наслушалась.
И легко и светло
было на душе Марьи Гавриловны, когда под пытливыми, но невидимыми ей взорами обительских матерей и белиц возвращалась она из Каменного Вражка
в уютный свой домик.
Миром и радостной надеждой сияла она и много жалела, что поздно узнала елфимовскую знахарку. Под яркими лучами заходившего солнца мрачна и печальна казалась ей обитель Манефина.
Хоть пострижен
был отец Иосиф, хоть отрекся от
мира сего, однако ж барской спеси осталося довольно
в нем.
Вышел
в мир паренек, стал рассказывать, где
был и что видел…
— О судьбе твоей все думаю… Недолго мне, Фленушка, на свете жить. Помру, что
будет с тобой?.. Душа мутится, дух замирает, только об этом подумаю. Всякий тебя обидит, никакой у тебя заступы не
будет… Горько
будет тебе
в злобе
мира, во всех суетах его… — Так, взволнованным голосом, склонив голову на плечо Фленушки, говорила Манефа.
На пиру, на братчине не только
пьют да гуляют, не только песни играют да бьются
в кулачки, здесь
мир рядит, братчина судит: что тут положено, тому так и
быть.
И когда речи о Шарпанской Богородице
были покончены, Августа всех бывших на собранье звала на праздник Казанской к ней
в Шарпан, чтоб там соборне отпеть перед тою иконой молебный канон о сохранении
в безмятежном
мире обителей Керженских и Чернораменских. И все согласились, даже мать Фелицата, не любившая строгую подвижную Августу.
— Когда б судьба моя не такая
была, когда б не
в кельях, а
в миру я жила, волею замуж я не пошла бы, — так, подняв голову, начала говорить чернобровая смуглянка, и яркий багрянец разлился по лицу ее.
А
была б я дочь отецкая, да жила б я
в миру у хороших родителей, не выдали б они меня замуж, разве сама бы охотой пошла.
«
В море туманы,
в мире обманы» — таковы
были речи твои.
— Молись же Богу, чтоб он скорей послал тебе человека, — сказала Аграфена Петровна. — С ним опять, как
в детстве бывало, и светел и радошен вольный свет тебе покажется, а людская неправда не станет мутить твою душу.
В том одном человеке вместится весь
мир для тебя, и, если
будет он жить по добру да по правде, успокоится сердце твое, и больше прежнего возлюбишь ты добро и правду. Молись и ищи человека. Пришла пора твоя.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по
миру, // Не отойдя сосет!
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли
мир // (Сказал я,
миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину //
В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а
в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел
в город оловянных солдатиков и однажды,
в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского
мира…
Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть
в нее весь видимый и невидимый
мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя
было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево.