Неточные совпадения
— Я старичок, у меня бурачок, а кто меня слушает — дурачок… Хи-хи!.. Ну-ка, отгадайте загадку: сам гол, а рубашка за пазухой. Всею деревней
не угадать… Ах, дурачки, дурачки!.. Поймали птицу, а как зовут — и
не знаете. Оно и выходит,
что птица
не к рукам…
— А этого самого бродяги. В тоску меня вогнал своими словами. Я всю ночь, почитай,
не спал. И все загадки загадывает. «А картошку, грит, любишь?» Уж я думал, думал, к
чему это он молвил, едва догадался. Он это про бунт словечко закинул.
Ряды изб, по сибирскому обычаю, выходили к реке
не лицом, а огородами,
что имело хозяйственное значение: скотину поить ближе, а бабам за водой ходить.
Ермилыч даже закрыл глаза, когда задыхавшийся под напором бешенства писарь ударил кулаком по столу. Бродяга тоже съежился и только мигал своими красными веками. Писарь выскочил из-за стола, подбежал к нему, погрозил кулаком, но
не ударил, а израсходовал вспыхнувшую энергию на окно, которое распахнул с треском, так
что жалобно зазвенели стекла. Сохранял невозмутимое спокойствие один Вахрушка, привыкший к настоящему обращению всякого начальства.
— Разве так лошадей выводят? — кричит молодой человек, спешиваясь и выхватывая у Ахметки повод. — Родитель, ты ее сзаду пугай… Да
не бойся. Ахметка, а ты
чего стоишь?
Младшие девицы, Агния и Харитина, особенно
не тревожились, потому
что все дело было в старшей Серафиме: ее черед выходить замуж.
Дальше хозяин уже
не знал,
что ему и говорить.
Анфуса Гавриловна с первого раза заметила,
что отец успел «хлопнуть» прежде времени, а гость и
не притронулся ни к
чему.
—
Что же,
не всем пить, — заметила политично хозяйка, подбирая губы оборочкой. — Честь честью, а неволить
не можем.
Впрочем, она была опытной в подобных делах и нисколько
не стеснялась, тем более
что и будущий свекор ничего страшного
не представлял своею особой.
Хозяйку огорчало главным образом то,
что гость почти ничего
не ел, а только пробовал. Все свои ржаные корочки сосет да похваливает. Зато хозяин
не терял времени и за жарким переехал на херес, — значит, все было кончено, и Анфуса Гавриловна перестала обращать на него внимание. Все равно
не послушает после третьей рюмки и устроит штуку. Он и устроил, как только она успела подумать.
Весь бассейн Ключевой представлял собой настоящее золотое дно, потому
что здесь осело крепкое хлебопашественное население, и благодатный зауральский чернозем давал баснословные урожаи,
не нуждаясь в удобрении.
Ко всему этому нужно прибавить еще одно благоприятное условие, именно,
что ни Зауралье, населенное наполовину башкирами, наполовину государственными крестьянами, ни степь, ни казачьи земли совсем
не знали крепостного права, и экономическая жизнь громадного края шла и развивалась вполне естественным путем, минуя всякую опеку и вмешательство.
Старик шел
не торопясь. Он читал вывески, пока
не нашел то,
что ему нужно. На большом каменном доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и было ему нужно. В лавке дремал благообразный старый приказчик. Подняв голову, когда вошел странник, он машинально взял из деревянной чашки на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
Прочухавшийся приказчик еще раз смерил странного человека с ног до головы, что-то сообразил и крикнул подрушного. Откуда-то из-за мешков с мукой выскочил молодец, выслушал приказ и полетел с докладом к хозяину. Через минуту он вернулся и объявил,
что сам придет сейчас. Действительно, послышались тяжелые шаги, и в лавку заднею дверью вошел высокий седой старик в котиковом картузе. Он посмотрел на странного человека через старинные серебряные очки и проговорил
не торопясь...
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром
не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли так и ушли.
Чего же это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
— Ты это
что добрых-то людей пугаешь? — еще раз удивился хозяин улыбаясь. — Бродяга
не бродяга, а около этого.
— Нет,
не то… Особенный он, умственный. Всякое дело рассудит… А то упрется на
чем, так точно на пень наехал.
Луковников был православный, хотя и дружил по торговым делам со староверами. Этот случай его возмутил, и он откровенно высказал свое мнение, именно,
что ничего Емельяну
не остается, как только принять православие.
— Ведь вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а
не съели друг друга. И дела раньше делали…
Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки
не сказал.
Что болтать прежде времени? Он шел опять по Хлебной улице и думал о том, как здесь все переменится через несколько лет и
что главною причиной перемены будет он, Михей Зотыч Колобов.
Все соглашались с ним, но никто
не хотел ничего делать. Слава богу, отцы и деды жили,
чего же им иначить? Конечно, подъезд к реке надо бы вымостить, это уж верно, — ну, да как-нибудь…
Пораздумавшись, старик решил,
что нужно съездить на устье Ключевой, до которого от Заполья
не больше верст шестидесяти.
Похаять места, конечно, нельзя, а все-таки
не то,
что под Суслоном.
Галактион даже закрыл глаза, рисуя себе заманчивую картину будущего пароходства. Михей Зотыч понял, куда гнул любимый сын, и нахмурился.
Не о пустяках надо было сейчас думать, а у него вон
что на уме: пароходы… Тоже придумает.
—
Что же мне говорить? — замялся Галактион. — Из твоей воли я
не выхожу.
Не перечу… Ну, высватал, значит так тому делу и быть.
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал,
что это он виноват,
что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион
не выкинул такую же штуку, как он, Емельян. Вот и торопится… Совестно стало большаку,
что из-за него заедают чужой век. И
что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем
не выдал своего настроения.
— Она
не посмотрела бы,
что такие лбы выросли… Да!.. — выкрикивал старик, хотя сыновья и
не думали спорить. — Ведь мы так же поженились, да прожили век
не хуже других.
Братья нисколько
не сомневались,
что отец
не будет шутить и сдержит свое слово.
Не такой человек, чтобы болтать напрасно. Впрочем, Галактион ничем
не обнаруживал своего волнения и относился к своей судьбе, как к делу самому обыкновенному.
Оказалось, как всегда бывает в таких случаях,
что и того нет, и этого недостает, и третьего
не хватает, а о четвертом и совсем позабыли.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, —
не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно
не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а
не человек. Да еще сказывают,
что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой
не вышло.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам.
Не одно хорошее дело рассыпалось вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и
не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте.
Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
При нем
не стеснялись и болтали все,
что взбредет в голову, его же тащили во все девичьи игры и шалости, теребили за бороду, целовали и проделывали всякие дурачества, особенно когда старухи уходили после обеда отдохнуть.
Все чувствовали,
что жених только старается быть вежливым и
что его совсем
не интересуют девичьи шутки и забавы.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с другими на равной ноге. Всего лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого первого дня и мог говорить только всего одно слово: «Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал такой вид,
что совсем
не замечает его беспросыпного пьянства.
—
Что вы, Галактион Михеич, — смущенно ответила невеста. — Никого у меня
не было и никого мне
не нужно. Я вся тут. Сами видите, кого берете. Как вы, а я всей душой…
Галактиону Михеичу вдруг сделалось совестно, потому
что он
не мог ответить невесте так же искренне и просто. Собственно невеста ему и нравилась, ему хотелось иногда ее приласкать, сказать ласковое словечко, но все как-то
не выходило, да и свадебные гости мешали. Жениху с невестой
не приходилось оставаться с глазу на глаз.
Мне идти к родному батюшке!.. — у жениха вдруг упало сердце, точно он делал что-то нехорошее и кого-то обманывал, у него даже мелькнула мысль,
что ведь можно еще отказаться, время
не ушло, а впереди целая жизнь с нелюбимой женой.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать большие дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все дело в этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства
не пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей. Моя вся беда в том,
что я русский немец… да!
Этот Сашка Горохов быстро сделался настоящим героем дня, потому
что никто
не мог его перепить, даже немец Штофф.
Этот Шахма был известная степная продувная бестия; он любил водить компанию с купцами и разным начальством. О его богатстве ходили невероятные слухи, потому
что в один вечер Шахма иногда проигрывал по нескольку тысяч, которые платил с чисто восточным спокойствием. По наружности это был типичный жирный татарин, совсем без шеи, с заплывшими узкими глазами. В своей степи он делал большие дела, и купцы-степняки
не могли обойти его власти. Он приехал на свадьбу за триста верст.
— Мы ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей, а я у них, как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой, еще
не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня так навеличивают. Хорош мальчик, да хвалить некому… А впрочем,
не попадайся, ежели
что — освежую… А русскую хорошо пляшешь?
Не умеешь? Ах ты, пентюх!.. А вот постой, мы Харитину в круг выведем. Вот так девка: развей горе веревочкой!
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого такого нет,
не было и
не будет. Да… Положим, он сейчас ничего
не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему все,
что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж другое: тех же щей, да пожиже клей. Они там, в Сибири, большие дела обделывали.
Да и обряд венчания по старинным уставам, с крюковыми напевами, ничего веселого
не имел, и Галактиону казалось,
что он уже умер и его хоронят.
Кончилось тем,
что начал метать Огибенин и в несколько талий проиграл
не только все,
что выиграл раньше, но и все деньги, какие были при нем, и деньги Шахмы.
—
Не будет добра, Флегонт Васильич. Все говорят,
что неправильная свадьба. Куда торопились-то? Точно на пожар погнали. Так-то выдают невест с заминочкой… А все этот старичонко виноват. От него все…
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько потерялся,
что некоторое время
не мог выговорить ни одного слова. Да и все другие точно онемели. Вот так гостя бог послал!..
Не успели все опомниться, а мудреный гость уже в дверях.
—
Что же, нам
не жаль… — уклончиво отвечал отец Макар, отнесшийся к гостю довольно подозрительно. —
Чем бог послал, тем и рады. У бога всего много.
—
Не знаю,
что выйдет, а охота есть.
— Ну,
что за счеты между родственниками! — политично отвечал писарь. — Тятенька-то ваш здесь, в Суслоне… Только у нас
не хочет жить. Карахтерный старичок.