Неточные совпадения
— А привык я. Все пешком больше хожу: которое место пешком пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть было
не загостился у твоего зятя, у писаря…
Хороший мужик.
Одно имя суслонского писаря заставило хозяина даже подпрыгнуть на месте.
Хороший мужик суслонский писарь? Да это прямой разбойник, только ему нож в руки дать… Живодер и христопродавец такой, каких белый свет
не видывал. Харитон Артемьич раскраснелся, закашлялся и замахал своими запухшими красными руками.
— Вот это я люблю! — поддержал его хозяин. — Я сам, брат,
не люблю все эти трень-брень, а все бабы моду придумывают. Нет
лучше закуски, как ржаная корочка с сольцой да еще с огурчиком.
Это простое приветливое слово сразу ободрило Анфусу Гавриловну, и она посмотрела на гостя, как на своего домашнего человека, который сору из избы
не вынесет. И так у него все просто, по-хорошему. Старик полюбился ей сразу.
— Сам-то Харитон Артемьич
не совсем, а кровь
хорошая…
Хорошая кровь, нечего хаять.
— Другие и пусть живут по-другому, а нам и так ладно. Кому надо, так и моих маленьких горниц
не обегают. Нет, ничего,
хорошие люди
не брезгуют… Много у нас в Заполье этих других-то развелось. Модники… Смотреть-то на них тошно, Михей Зотыч. А все через баб… Испотачили бабешек, вот и мутят: подавай им все по-модному.
— А то как же… И невесту уж высмотрел.
Хорошая невеста, а женихов
не было. Ну, вот я и пришел… На вашей Ключевой женюсь.
— Высмотрел я место себе под мельницу, — объяснял старик сыновьям. — Всю Ключевую прошел —
лучше не сыскать. Под Суслоном, где Прорыв.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам.
Не одно
хорошее дело рассыпалось вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и
не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с другими на равной ноге. Всего
лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого первого дня и мог говорить только всего одно слово: «Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал такой вид, что совсем
не замечает его беспросыпного пьянства.
Опытные старушки ничего
хорошего в этом спехе
не видели и сулили молодым незадачу.
Чтобы отвести душу, Ермилыч и писарь сходились у попа Макара и тут судачили вволю, благо никто
не мог подслушать. Писарь отстаивал новую мельницу, как
хорошее дело, а отец Макар задумчиво качал головой и повторял...
Правда, иногда ему делалось совестно, что он по-настоящему
не может ответить на ее робкие ласки, но в нем накипало и крепло
хорошее чувство к ней.
— Ах, ты какой, право!..
Лучше бы своротить с дороги. Неровен час… Ежели пьяный, так оно
лучше не попадаться ему на глаза.
Это счастливое настроение заражало и Галактиона, и он находил жену такою
хорошей и даже красивой. От девичьей угловатости
не осталось и следа, а ее сменила чарующая женская мягкость. Галактиону доставляло удовольствие ухаживать за женой.
— Вот ты про машину толкуешь, а
лучше поставить другую мельницу, — заговорил Михей Зотыч,
не глядя на сына, точно говорил так, между прочим.
— А мне что!.. Какая есть… Старая буду, грехи буду замаливать… Ну, да
не стоит о наших бабьих грехах толковать: у всех у нас один грех. У
хорошего мужа и жена
хорошая, Галактион. Это уж всегда так.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и
хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто
не мешает работать другим. А если вы
не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно
не хотите. И средства есть и энергия, а только
не хотите.
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби в трех местах. Тоже дело
хорошее и верное.
Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это
не нравится? Тогда, хотите, получим концессию на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы
не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
Но и тут Ечкин купил упрямого старика, да еще как ловко купил — со всем потрохом.
Лучше и
не бывает.
— Болеслав Брониславич, — поправил Стабровский с улыбкой. — Впрочем, что же вам беспокоить маленькую хозяйку?
Лучше мы сами к ней пойдем…
Не правда ли, мисс Дудль?
Благодарная детская память сохранила и перенесла это первое впечатление через много лет, когда Устенька уже понимала, как много и красноречиво говорят вот эти гравюры картин Яна Матейки [Ян Матейко (1838–1893) — выдающийся польский живописец.] и Семирадского [Семирадский Генрих Ипполитович (1843–1902) — русский живописец.], копии с знаменитых статуй, а особенно та этажерка с нотами, где лежали рыдающие вальсы Шопена, старинные польские «мазуры» и еще много-много других
хороших вещей, о существовании которых в Заполье даже и
не подозревали.
Девушка сначала долго присматривалась к детям, точно
не верила чему-то, такому теплому и
хорошему, так тепло и хорошо накипавшему на ее душе.
— Хорошо, хорошо. Какой вы
хороший, Галактион Михеич! А вот она так мне все рассказывала. Чуть
не отравилась из-за вас. Откуда у мужчин такая жестокость?
— Вот тебе и зять! — удивлялся Харитон Артемьич. — У меня все зятья такие: большая родня — троюродное наплевать. Ты уж
лучше к Булыгиным-то
не ходи, только себя осрамишь.
— Опять ты глуп… Раньше-то ты сам цену ставил на хлеб, а теперь будешь покупать по чужой цене. Понял теперь? Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут… да… А ты сидишь да моргаешь… «Хорошо», говоришь. Уж на что
лучше… да… Ну, да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать
не велят… Похожи есть патреты. Вот как нашего брата выучат!
— Ну, наши-то совсем еще ничего
не понимают, — говорила попадья. — Да оно и
лучше.
— Ишь как ты разлакомился там, в Заполье! — засмеялся опять Михей Зотыч. — У вас ведь там все правые, и один
лучше другого, потому как ни бога, ни черта
не знают. Жиды, да табашники, да потворщики, да жалостливые бабешки.
— Иди-ка ты, отец, к себе
лучше, — проговорила старушка с решительным видом, какого Галактион
не ожидал. — Я уж сама.
— А вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый
не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так
не пошла бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того
лучше будет… И ей будет
лучше: как будто промежду нас ничего и
не было… Поняла теперь?
— Да? Тем
лучше, что мне
не нужно вам объяснять. Мы отлично понимаем друг друга.
— Хотите, чтобы я сказал вам все откровенно? Штофф именно для такого дела
не годится… Он слишком юрок и
не умеет внушать к себе доверия, а затем тут все дело в такте. Наконец, мешает просто его немецкая фамилия… Вы понимаете меня? Для вас это будет
хорошим опытом.
Он понимал, что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и что в конце концов он должен был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости,
не останавливающейся ни перед чем. Ничего подобного раньше
не бывало, и купеческие дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и то, что винное дело — только ничтожная часть других финансовых операций и что новый банк является здесь страшною силой, как
хорошая паровая машина.
— А вы тут засудили Илью Фирсыча? — болтал писарь, счастливый, что может поговорить. — Слышали мы еще в Суслоне… да. Жаль,
хороший был человек. Тоже вот и про банк ваш наслышались. Что же, в добрый час… По другим городам везде банки заведены. Нельзя отставать от других-то,
не те времена.
—
Лучше бы уж его в Сибирь сослали, — думал он вслух. — Может, там наладился бы парень… Отец да мать
не выучат, так добрые люди выучат. Вместе бы с Полуяновым и отправить.
В своем увлечении Малыгин дошел до того, что
не мог равнодушно видеть чужих построек, которые ему казались
лучше, чем у него.
Одна закупка хлеба чего стоила, и,
не бывав ни в одном хлебном рынке, Стабровский знал дело
лучше всякого мучника.
Больная привязалась к доктору и часто задерживала его своими разговорами. Чем-то таким
хорошим, чистым и нетронутым веяло от этого девичьего лица, которому болезнь придала такую милую серьезность. Раньше доктор
не замечал, какое лицо у Устеньки, а теперь удивлялся ее типичной красоте. Да, это было настоящее русское лицо,
хорошее своим простым выражением и какою-то затаенною ласковою силой.
— Да, да, поздравляю, — повторял Стабровский. — У меня был Прохоров, но я его
не принял. Ничего, подождет. Его нужно выдержать. Теперь мы будем предписывать условия. Заметьте, что
не в наших интересах топить его окончательно, да я и
не люблю этого. Зачем? Тем более что я совсем и
не желаю заниматься винокуренным делом… Только статья дохода —
не больше того. А для него это
хороший урок.
Старушка умерла от разрыва сердца. Малыгинский дом точно весь застонал. Пока была жива старушка, ее почти
не замечали, а теперь для всех было ясно как день, что с нею вместе рушился весь дом. И всех
лучше понимал это сам Харитон Артемьич, ходивший из комнаты в комнату, как оглушенный.
Лучше всех держала себя от начала до конца Харитина. Она даже решила сгоряча, что все деньги отдаст отцу, как только получит их из банка. Но потом на нее напало раздумье. В самом деле, дай их отцу, а потом и поминай, как звали. Все равно десятью тысячами его
не спасешь. Думала-думала Харитина и придумала. Она пришла в кабинет к Галактиону и передала все деньги ему.
— Уж это што говорить — заступа… Позавидовал плешивый лысому. По-твоему хочу сделать: разделить сыновей.
Хорошие ноне детки. Ох-хо-хо!.. А все суета, Харитон Артемьич… Деток вон мы с тобой судим и рядим, а о своей душе
не печалуемся. Только бы мне с своим делом развязаться… В скиты пора уходить. Вот вместе и пойдем.
— Так, так… То-то нынче добрый народ пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего
лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого
не жалеешь.
Стабровский очень был обрадован, когда «слявяночка» явилась обратно, счастливая своим молодым самопожертвованием. Даже Дидя, и та была рада, что Устенька опять будет с ней. Одним словом, все устроилось как нельзя
лучше, и «славяночка» еще никогда
не чувствовала себя такою счастливой. Да, она уже была нужна, и эта мысль приводила ее в восторг. Затем она так любила всю семью Стабровских, мисс Дудль, всех. В этом именно доме она нашла то, чего ей
не могла дать даже отцовская любовь.
Мы во многом
не согласимся с Устенькой, за многое она отнесется ко мне критически, может быть, даже строго осудит, но я понимаю ее теперешнее настроение,
хорошее, светлое, доброе…
Пока мы можем быть, в лучшем случае, справедливыми и
хорошими только у себя в семье, но нельзя любить свою семью, если
не любишь других.
Она для других была только в
хорошем или дурном настроении, что еще
не давало повода делать какие-нибудь предположения об ее интимной жизни.
— Кругом виноват… На то ему дан разум, —
не ум, а разум. Богатство — это нож… Им можно много
хорошего сделать, а делают больше зла… да.
— Опять-таки, Тарас Семеныч, и злой человек себе худа
не желает… Все
лучше думает сделать.
— Совсем несчастный! Чуть-чуть бы по-другому судьба сложилась, и он бы другой был. Такие люди
не умеют гнуться, а прямо ломаются. Тогда много греха на душу взял старик Михей Зотыч, когда насильно женил его на Серафиме. Прежде-то всегда так делали, а по нынешним временам говорят, что свои глаза есть. Михей-то Зотыч думал
лучше сделать, чтобы Галактион
не сделал так, как брат Емельян, а оно вон что вышло.