Неточные совпадения
Темная находилась рядом со сторожкой, в которой жил Вахрушка. Это была низкая и душная каморка с соломой
на полу. Когда Вахрушка толкнул в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя
дома.
На него с одной стороны глядит большими окнами двухэтажный нештукатуренный каменный
дом с террасой, а с другой — расположился плотный ряд хозяйственных пристроек: амбары, конюшни, каретники, сеновалы.
Весь второй этаж был устроен
на отличку: зал, гостиная, кабинет, столовая, спальня, — все по-богатому, как в первых купеческих
домах.
Самым живым местом являлся старый гостиный двор, а затем Хлебная улица, усаженная крепкими купеческими хороминами, — два порядка этой улицы со своими каменными белыми
домами походили
на две гигантских челюсти, жевавших каменными зубами благосостояние Зауралья и прилегавшей к нему «орды».
Все эти купеческие
дома строились по одному плану: верх составлял парадную половину, пустовавшую от одних именин до других, а нижний этаж делился
на две половины, из которых в одной помещался мучной лабаз, а в другой ютилась вся купеческая семья.
Старик шел не торопясь. Он читал вывески, пока не нашел то, что ему нужно.
На большом каменном
доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и было ему нужно. В лавке дремал благообразный старый приказчик. Подняв голову, когда вошел странник, он машинально взял из деревянной чашки
на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
Михей Зотыч был один, и торговому
дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел то
на хозяина, то
на приказчика. А хозяин шел, как ни в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
Она урвалась из
дому тайком, чтобы хоть одним глазком взглянуть
на Серафимина жениха.
Она посмотрела
на жениха из другой комнаты, похвалила и незаметно ушла домой, точно боялась своим присутствием нарушить веселье в отцовском
доме.
На свадьбе Галактион перезнакомился со всем Запольем, потому что теперь в малыгинский
дом валили званый и незваный.
Другие называли Огибенина просто «Еграшкой модником». Анфуса Гавриловна была взята из огибенинского
дома, хотя и состояла в нем
на положении племянницы. Поэтому
на малыгинскую свадьбу Огибенин явился с большим апломбом, как один из ближайших родственников. Он относился ко всем свысока, как к дикарям, и чувствовал себя
на одной ноге только с Евлампией Харитоновной.
—
Дома еще осталось, — успокаивал его Стабровский, подавая
на чай подручному, подававшему карты, десятирублевую ассигнацию.
Раз ночью писарский
дом был поднят весь
на ноги. Около часу к воротам подкатила почтовая тройка.
Галактион задался целью непременно выстроить жилой
дом к заморозкам, чтобы переселиться с женой
на место работы.
На счастье ему попался в Баклановой пустовавший поповский
дом, который он и купил
на снос.
Писарь давно обленился, отстал от всякой работы и теперь казнился, поглядывая
на молодого зятя, как тот поворачивал всякое дело. Заразившись его энергией, писарь начал заводить строгие порядки у себя в
доме, а потом в волости. Эта домашняя революция закончилась ссорой с женой, а в волости взбунтовался сторож Вахрушка.
Как Галактион сказал, так и вышло: жилой
дом на Прорыве был кончен к первопутку, то есть кончен настолько, что можно было переехать в него молодым.
Боже мой, как она была счастлива, а новый
дом на Прорыве казался ей раем.
Серафима по-своему мечтала о будущем этого клочка земли: у них будет свой маленький садик, где она будет гулять с ребенком, потом она заведет полное хозяйство, чтобы
дома все было свое,
на мельничном пруду будет плавать пара лебедей и т. д.
Девушка знала, как нужно отваживаться с пьяницей-отцом, и распоряжалась, как у себя
дома. Старик сидел попрежнему
на кровати и тяжело хрипел. Временами из его груди вырывалось неопределенное мычание, которое понимала только одна Харитина.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что
дом Харитона Артемьича
на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы
на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и
дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Харитона Артемьевича не было
дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала
на себя внимания. Не для кого было рядиться.
Штофф занимал очень скромную квартирку. Теперь небольшой деревянный домик принадлежал уже ему, потому что был нужен для ценза по городским выборам. Откуда взял немец денег
на покупку
дома и вообще откуда добывал средства — было покрыто мраком неизвестности. Галактион сразу почувствовал себя легче в этих уютных маленьких комнатах, — у него гора свалилась с плеч.
От думы они поехали
на Соборную площадь, а потом
на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и
на главных улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного каменного
дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал с рук
на руки жене, испитой болезненной женщине с испуганным лицом.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери
на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других?
Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
По конкурсным делам Галактиону теперь пришлось бывать в бубновском
доме довольно часто. Сам Бубнов по болезни не мог являться в конкурс для дачи необходимых объяснений, да и
дома от него трудно было чего-нибудь добиться.
На выручку мужа являлась обыкновенно сама Прасковья Ивановна, всякое объяснение начинавшая с фразы...
Он даже не оправдывался, а только затаил ненависть к жене, главным образом потому, что она срамила его в чужом
доме,
на людях.
У Бубновых в
доме было попрежнему. Та же Прасковья Ивановна, тот же доктор, тот же умильный братец и тот же пивший мертвую хозяин. В последнее время Прасковья Ивановна как-то особенно ласково заглядывала
на Галактиона и каждый раз упрашивала его остаться или как-нибудь посидеть вечерком.
Прасковья Ивановна, по обыкновению, была
дома и посмотрела с удивлением
на Галактиона, который вошел к ней с необычною развязностью.
Поп Макар тревожно поглядывал
на солнце и думал о том, управится ли
дома попадья во-время.
Поповский
дом теперь походил
на крепость, занятую неприятелем.
На счастье Галактиона, Вахрушки не случилось
дома, и он мог убраться из-под гостеприимной родительской кровли цел и невредим.
Его неожиданное появление в малыгинском
доме произвело настоящий переполох, точно вошел разбойник. Встретившая его
на дворе стряпка Аграфена только ахнула, выронила из рук горшок и убежала в кухню. Сама Анфуса Гавриловна заперлась у себя в спальне. Принял зятя
на террасе сам Харитон Артемьич, бывший, по обыкновению, навеселе.
— Сам же запустошил
дом и сам же похваляешься. Нехорошо, Галактион, а за чужие-то слезы бог найдет. Пришел ты, а того не понимаешь, что я и разговаривать-то с тобой по-настоящему не могу. Я-то скажу правду, а ты со зла все
на жену переведешь. Мудрено с зятьями-то разговаривать. Вот выдай свою дочь, тогда и узнаешь.
В малыгинском
доме поднялся небывалый переполох в ожидании «смотрин». Тут своего горя не расхлебаешь: Лиодор в остроге, Полуянов пойдет
на поселение, а тут новый зять прикачнулся. Главное, что в это дело впуталась Бубниха, за которую хлопотала Серафима. Старушка Анфуса Гавриловна окончательно ничего не понимала и дала согласие
на смотрины в минуту отчаяния. Что же, посмотрят — не съедят.
Малыгинский
дом волновался. Харитон Артемьич даже не был пьян и принял гостей с озабоченною солидностью. Потом вышла сама Анфуса Гавриловна, тоже встревоженная и какая-то несчастная. Доктор понимал, как старушке тяжело было видеть в своем
доме Прасковью Ивановну, и ему сделалось совестно. Последнее чувство еще усилилось, когда к гостям вышла Агния, сделавшаяся еще некрасивее от волнения. Она так неловко поклонилась и все время старалась не смотреть
на жениха.
Помещался он
на главной Московской улице в большем двухэтажном
доме, отделанном специально для этой цели.
Суслонский писарь отправился к Харитине «
на той же ноге» и застал ее
дома, почти в совершенно пустой квартире. Она лежала у себя в спальне,
на своей роскошной постели, и курила папиросу. Замараева больше всего смутила именно эта папироса, так что он не знал, с чего начать.
—
На свадьбе у Прасковьи Ивановны ты, конечно, будешь? — спросила она Галактиона с деланым спокойствием, когда уже подъезжали к
дому.
В малыгинском
доме вообще переживалось тяжелое время: Лиодор сидел в остроге, ожидая суда, Полуянова
на днях отправляли в Сибирь.
Спорить и прекословить мужу Анфуса Гавриловна теперь не смела и даже была рада этому, потому что все-таки в
дому был настоящий хозяин, а не прежний пьяница. Хоть
на старости лет пожить по-настоящему, как добрые люди живут. Теперь старушка часто ездила навещать Симу, благо мужа не было
дома. Там к чему-то околачивалась Харитина. Так и юлит, так и шмыгает глазами, бесстыжая.
Он только сумрачно посмотрел
на нее, пожал плечами и ничего не ответил. Действительно, безопаснее места, как его собственный
дом, она не могла выбрать.
Они оставались
на «вы» и были более чужими людьми, чем в то время, когда доктор являлся в этот
дом гостем.
Дома писать доктор не решался, чтобы не попасться с поличным, он не смел затворить дверей собственного кабинета
на ключ, а сочинял корреспонденции в дежурной своей больницы.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами
на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела
на него благодарными глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше
дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел
на нее с чувством собственности, как
на отвоеванную у болезни жертву.
— Даже весьма просто: вы переводите весь капитал
на маменьку, а она вам пишет духовную — так и так, отказываю все по своей смерти мужу в вечное и потомственное владение и собственность нерушимо. Дом-то ведь
на маменьку, — ну, так заодно и капитал пойдет.
Уговоры матери тоже не производили никакого действия, как наговоры и нашептывания разных старушек, которых подсылала Анфуса Гавриловна. Был даже выписан из скитов старец Анфим, который отчитывал Серафиму по какой-то старинной книге, но и это не помогло. Болезнь шла своим чередом. Она растолстела, опухла и ходила по
дому, как тень.
На нее было страшно смотреть, особенно по утрам, когда ломало тяжелое похмелье.
Впрочем, Галактион почти не жил
дома, а все разъезжал по делам банка и делам Стабровского. Прохоров не хотел сдаваться и вел отчаянную борьбу. Стороны зашли уже слишком далеко, чтобы помириться
на пустяках. Стабровский с каждым годом развивал свои операции все шире и начинал теснить конкурента уже
на его территории. Весь вопрос сводился только
на то, которая сторона выдержит дольше. О пощаде не могло быть и речи.
— Обознался, миленький. Твой
дом остался
на дешевке… Вот туда и ступай, откуда пришел.
Вахрушку выпроводили с мельницы в три шеи. Очутившись опять
на дороге в Суслон, старик долго чесал затылок, ругался в пространство и, наконец, решил, что так как во всем виноват Галактион благодаря его проклятой дешевке, то он и должен выручать. Вахрушка заявился в писарский
дом весь окровавленный и заявил...