Неточные совпадения
На него с
одной стороны глядит большими окнами двухэтажный нештукатуренный каменный
дом с террасой, а с другой — расположился плотный ряд хозяйственных пристроек: амбары, конюшни, каретники, сеновалы.
—
Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все
дома налажены, так оно и совестно свиньей быть.
Все эти купеческие
дома строились по
одному плану: верх составлял парадную половину, пустовавшую от
одних именин до других, а нижний этаж делился на две половины, из которых в
одной помещался мучной лабаз, а в другой ютилась вся купеческая семья.
Михей Зотыч был
один, и торговому
дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел, как ни в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
Она урвалась из
дому тайком, чтобы хоть
одним глазком взглянуть на Серафимина жениха.
Другие называли Огибенина просто «Еграшкой модником». Анфуса Гавриловна была взята из огибенинского
дома, хотя и состояла в нем на положении племянницы. Поэтому на малыгинскую свадьбу Огибенин явился с большим апломбом, как
один из ближайших родственников. Он относился ко всем свысока, как к дикарям, и чувствовал себя на
одной ноге только с Евлампией Харитоновной.
Вообще в новом
доме всем жилось хорошо, хотя и было тесновато. Две комнаты занимали молодые, в
одной жили Емельян и Симон, в четвертой — Михей Зотыч, а пятая носила громкое название конторы, и пока в ней поселился Вахрушка. Стряпка Матрена поступила к молодым, что послужило предметом серьезной ссоры между сестрами.
Девушка знала, как нужно отваживаться с пьяницей-отцом, и распоряжалась, как у себя
дома. Старик сидел попрежнему на кровати и тяжело хрипел. Временами из его груди вырывалось неопределенное мычание, которое понимала только
одна Харитина.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при
одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других?
Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
— Муж откупается от меня вот этими пустяками, — объясняла Харитина. — Ни
одной вещи в
доме не осталось от его первой жены… У нас все новое. Нравится тебе?
Результат этой сцены был
один: во что бы то ни стало выбраться как можно скорее из тестева
дома.
Агния молча проглотила эту обиду и все-таки не переставала любить Галактиона. В их
доме он
один являлся настоящим мужчиной, и она любила в нем именно этого мужчину, который делает
дом. Она тянулась к нему с инстинктом здоровой, неиспорченной натуры, как растение тянется к свету. Даже грубая несправедливость Галактиона не оттолкнула ее, а точно еще больше привязала. Даже Анфуса Гавриловна заметила это тяготение и сделала ей строгий выговор.
Но в Заполье его ожидал неожиданный сюрприз.
Дома была
одна кухарка, которая и объявила, что
дома никого нет.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами.
Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше
дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Наконец, все было кончено. Покойница свезена на кладбище, поминки съедены, милостыня роздана, и в малыгинском
доме водворилась мучительная пустота, какая бывает только после покойника. Сестры
одна за другой наезжали проведать тятеньку, а Харитон Артемьич затворился у себя в кабинете и никого не желал видеть.
Нападение Лиодора и Булыгина не повторилось. Они удовольствовались получением своих денег из банка и пропали в Кунаре.
Дом и остальное движимое подлежало публичной продаже для удовлетворения кредиторов. Разорение получалось полное, так что у Харитона Артемьича не оставалось даже своего угла. Тут уж над ним сжалились дочери и в складчину уплатили следовавшую кредиторам восьмую часть. Отказалась уплатить свою часть только
одна писариха Анна.
— Так, так… То-то нынче добрый народ пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо.
Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк.
Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого не жалеешь.
Сам он изобрел только
одно средство — поселить в своем
доме Устеньку, которая могла заразить здоровьем Дидю.
— Вы меня гоните, Болеслав Брониславич, — ответила Устенька. — То есть я не так выразилась.
Одним словом, я не желаю сама уходить из
дома, где чувствую себя своей. По-моему, я именно сейчас могу быть полезной для Диди, как никто. Она только со мной
одной не раздражается, а это самое главное, как говорит доктор. Я хочу хоть чем-нибудь отплатить вам за ваше постоянное внимание ко мне. Ведь я всем обязана вам.
Стабровский очень был обрадован, когда «слявяночка» явилась обратно, счастливая своим молодым самопожертвованием. Даже Дидя, и та была рада, что Устенька опять будет с ней.
Одним словом, все устроилось как нельзя лучше, и «славяночка» еще никогда не чувствовала себя такою счастливой. Да, она уже была нужна, и эта мысль приводила ее в восторг. Затем она так любила всю семью Стабровских, мисс Дудль, всех. В этом именно
доме она нашла то, чего ей не могла дать даже отцовская любовь.
В малыгинском
доме закипела самая оживленная деятельность. По вечерам собиралась молодежь, поднимался шум, споры и смех. Именно в
один из таких моментов попала Устенька в новую библиотеку. Она выбрала книги и хотела уходить, когда из соседней комнаты, где шумели и галдели молодые голоса, показался доктор Кочетов.
Весь
дом волновался. Наборщики в типографии, служащие в конторе и библиотеке, — все только и говорили о Полуянове. Зачем он пришел оборванцем в Заполье? Что он замышляет? Как к нему отнесутся бывшие закадычные приятели? Что будет делать Харитина Харитоновна?
Одним словом, целый ряд самых жгучих вопросов.
В нем точно жили несколько человек:
один, который существовал для других, когда доктор выходил из
дому, другой, когда он бывал в редакции «Запольского курьера», третий, когда он возвращался домой, четвертый, когда он оставался
один, пятый, когда наступала ночь, — этот пятый просто мучил его.
В дверях стоял Харитон Артемьич. Он прибежал из
дому в
одном халате. Седые волосы были всклокочены, и старик имел страшный вид. Он подошел к кровати и молча начал крестить «отходившую». Хрипы делались меньше, клокотанье остановилось. В дверях показались перепуганные детские лица. Аграфена продолжала причитать, обхватив холодевшие ноги покойницы.
— Ты вот что, Галактион Михеич, — заговорил Луковников совсем другим тоном, точно старался сгладить молодую суровость дочери. — Я знаю, что дела у тебя не совсем… Да и у кого они сейчас хороши? Все на волоске висим… Знаю, что Мышников тебя давит. А ты вот как сделай… да… Ступай к нему прямо на
дом, объясни все начистоту и…
одним словом, он тебе все и устроит.
Полуянов долго не решался сделать окончательный выбор деятельности, пока дело не решилось само собой. Раз он делал моцион перед обедом, — он приобретал благородные привычки, — и увидел новую вывеску на новом
доме: «Главное управление Запольской железной дороги». Полуянов остановился, протер глаза, еще раз перечитал вывеску и сказал всего
одно слово...
С
одним только не мог Мышников помириться: это с визитами в бубновский
дом.
В Суслон приехали ночью. Только в
одном поповском
доме светился огонек. Где-то ревела голодная скотина. Во многих местах солома с крыш была уже снята и ушла на корм. Вот до чего дошло! Веяло от всего зловещею голодною тишиной. Навстречу вышла голодная собака, равнодушно посмотрела на приезжих, понюхала воздух и с голодною зевотой отправилась в свою конуру.
Остановив сани, скитники подошли к убитому, который еще хрипел. Вся голова у него была залита кровью, а
один глаз выскочил из орбиты. Картина была ужасная. На крыльце
дома показался кучер и начал делать скитникам какие-то таинственные знаки. Начинавшая расходиться толпа опять повернула к месту убийства.
После этого откровенного объяснения, происходившего вскоре после пожара, Галактион на время оставил девушку в покое. Но затем он неожиданно явился прямо в
дом к Луковникову, когда Устенька была
одна.