Заметки Гоши Куницына, ученика 4 «А» класса

Софья Ремез, 2020

Ох уж этот Гоша! То он организует школьный клуб «Хрю» и сам верстает журнал «Хрюнландия», преследуя благородную цель – защитить свиней от злой молвы. То отправляется с папой и младшим братом гулять и превращает всю дружную мужскую компанию в бандитов, валяющихся в снегу. То поддерживает папу в бунте против расточительства мамы и старательно составляет список того, что можно купить вместо билетов в Европу. Да, с такой семьёй у Гоши фантазия работает на все сто процентов, а то и больше! И вот Гоша решает стать писателем. И знакомит Колобка с Гарри Поттером и тремя поросятами. Только маме с папой произведение почему-то не нравится – просто скучные они, правда? Но тебе-то наверняка придутся по душе сочинения талантливого школьника! Тем более он извлёк из опыта с Колобком урок: лучшие герои – не вымышленные, а настоящие. Софья Ремез (родилась в 1983 году) умело стилизует свои небольшие – порой забавные, порой трогательные – зарисовки под заметки четвероклашки. Кто-то узнает в нём легендарных фантазёров из «Денискиных рассказов» Виктора Драгунского, кто-то – Диму Василькина из книги Виктории Ледерман. А всё потому, что это классические школьно-семейные истории, близкие и понятные читателям 8–11 лет. Отдельные рассказы из книги уже публиковались в журнале «Чиж и Ёж», но под одной обложкой вся коллекция собрана впервые. А оживила образы молодая талантливая художница Мария Рязанцева. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

За старшего

С тех пор как родился Серёжка, мама совсем перестала готовить мне еду. Она и раньше не очень-то любила это дело, а тут совсем стало не до того. Всё время мама теперь готовит для Серёжи.

— Гоша, ты голодный? — спрашивает она для порядка, когда приводит меня домой из школы.

— Да нет, не очень, — отвечаю я тоже для порядка.

— Ну поищи что-нибудь в холодильнике, — растерянно просит мама.

Я ищу. Папа говорит, что в нашем холодильнике мышка повесилась от голода. Шутит, конечно. В холодильнике обычно лежат молоко и кетчуп, который каждый год остаётся с папиного дня рождения. В морозилке можно найти пельмени, а в шкафу, если хорошо поискать, найдётся гречка. Папа много работает и продукты покупать забывает, а если вспомнит, то приносит сразу целую гору полезных йогуртов, творога и овощей, которые я терпеть не могу. А мама обычно покупает «что-нибудь вкусненькое», но оно быстро заканчивается.

Словом, я научился варить пельмени и гречку. Гречку можно есть с молоком, можно — с маслом, а пельмени — просто так. Не так плохо, тем более что я часто бываю у бабули, которая покупает, как она говорит, всё, что только моей душеньке угодно.

Надо сказать, аппетит у меня прекрасный. Моей душеньке всё время что-то угодно, а вот о Серёжке так не скажешь. Его душеньке не угодно ничего. Что только мама не предлагала ему — и специальное детское питание, и кашки, и перетёртые супчики, и творожки! Серёжка всё это одинаково не любит. Говорить он ещё не умеет, но вы бы видели его лицо в тот момент, когда первая ложка чего-то съедобного оказывается у него во рту. Можно подумать, мама подмешала в творожок толчёную жабу или чего похуже.

— Серёженька, съешь ложечку! Хотя бы попробуй, — умоляет мама.

Серёжка улыбается и молчит. И рот не открывает. После первой ложки не открывает. То есть попробовать он всегда соглашается. Потом выплёвывает первую ложку, и вторую ему уже никакими уговорами не затолкаешь в рот.

Вот поэтому-то Серёжка у нас худой. И папа беспокоится, что он худой, и доктор, и мама, конечно. Только самому Серёжке это их беспокойство до лампочки. А кормить его всё равно нужно. Меня уже, наверное, можно не кормить. Мне уже исполнилось десять лет, а дядя Дима, муж маминой сестры, тёти Лены, говорит, что во время войны дети моего возраста уже считались практически взрослыми.

Иногда обидно бывает, что мама так много времени тратит на приготовление протёртых супчиков, которые почти сразу приходится выбрасывать. Серёжка их, понятное дело, не ест. Хранить их нельзя, мне их совсем не хочется, а папа таким не наедается.

Иногда удаётся уговорить братца хотя бы немного съесть. На дне тарелки нарисована свинка. Мама взывает к Серёжкиному доброму сердцу:

— Смотри, Сережёнька! Свинка сейчас утонет в супе! Давай её спасём!

Серёжка только смеётся.

— Давай съедим немного супа, чтобы свинка не утонула! — продолжает мама.

Серёжка нехотя открывает рот. Оп! И ложка уже внутри. За час-другой удаётся немного продвинуться в деле спасения свинки. Мама после такого обеда выглядит так, как будто она спасала настоящую большую свинью, тонущую в озере.

Кашу иногда получается впихнуть, заговаривая Серёжке зубы.

— Жила-была вкусная овсяная каша, — начинает мама, набирая кашу в ложку, — и никто, совсем никто её не любил. Бродила каша по миру и искала того, кто её хотя бы попробует… — Серёжка удивлённо открывает рот, а маме только это и нужно.

Серёжке очень нравится баллада о страданиях кабачкового пюре, а мне она совершенно непонятна. Ну как кабачковое пюре может страдать от одиночества? Как-то раз я не удержался и так маме и сказал:

— У кабачка нет души! Как он может страдать?!

— Иди делай уроки! — сердито ответила мама.

У папы свои методы борьбы с Серёжкиным голоданием. Когда он оказывается дома — а бывает это редко, когда у папы на работе не случается никакого ЧП, — он всегда кормит Серёжку. Сначала папа придумывал всякие смешные слова. Например, слово «пыдыщ». Почему-то это слово очень смешило брата. Он хихикал и открывал рот навстречу ложке с чем-нибудь полезным. Через пару недель Серёжка раскусил папу и научился смеяться с закрытым ртом. Тогда папа придумал «банана-хулигана». Он укладывал сверху на ложку каши кусочек банана и рассказывал Серёжке историю о том, как «банан-хулиган» всё время убегает и прячется в каше. Бананы Серёже нравились, и в надежде поймать «хулигана» братец широко открывал рот и пытался схватить кусочек своими двумя зубами. В результате каша оказывалась во рту, а банан — на полу. И хотя метод был очень действенным, мама ужасно ругала папу после такой кормёжки, ведь убирать банановое хулиганство с пола приходилось именно ей. Сейчас «банан-хулиган» уже не радует Серёжу.

Мама никогда не оставляла нас с братом дома одних, а тут случилось непредвиденное. Родительское собрание у меня в школе. То есть Людмила Васильевна, наша учительница, всех предупреждала заранее, и мама была в курсе, но думала, что пойдёт папа. А папа был уверен, что всё согласовал с мамой, что она оставит нас с бабулей и пойдёт сама. А бабуле рассказать об этом забыли, и она спокойно ушла за покупками, как обычно, забыв дома телефон.

— Значит, так, — серьёзно начала мама, — Гоша! Мне нужно уйти в школу! Я постараюсь, очень постараюсь обернуться за час. Мне придётся оставить вас с Серёжкой вдвоём. Думаю, не нужно пояснять, кто будет за старшего?

Пояснять было не нужно. Да я и не видел никакой проблемы. Серёжка спокойно спал в своей кроватке и выглядел так, что я не ожидал от него никакого подвоха.

— Ни о чём не волнуйся, — сказал я маме. — Мы прекрасно проведём время вместе!

— Не доставай его из кроватки! Не давай ему мелких игрушек! Не играй громко на пианино!

— Я всё понимаю, мам! Не будить Серёжку и не пугать его!

— Если что-то пойдёт не так — сразу звони мне!

— Ясное дело, ты, главное, не волнуйся!

— Ты ведь найдёшь чем перекусить?

— Конечно, найду!

И мама ушла. Взгляд у неё был тревожный. Как только за мамой закрылась дверь и громко щёлкнул замок, Серёжка поднял свою лохматую голову и сонными глазами взглянул на меня. Проснулся. Я сделал вид, что ничего не заметил, взял книжку о Шерлоке Холмсе и направился на кухню готовить себе перекус.

На перекус у меня была гречка: сначала крупу промыть водой, потом залить кипятком из чайника и поставить на средний огонь. Пока я читал про Холмса, вода выкипела, а это значило, что каша готова. Я положил себе несколько ложек, залил молоком из пакета и направился с тарелкой в комнату. Мама запрещает есть в комнате, и я хотел воспользоваться удачным моментом, чтобы совместить перекус и просмотр мультиков. Серёжка спокойно играл с машинкой у себя в кроватке, но моя тарелка заинтересовала его сверх всякой меры. Он встал в кроватке, зацепился за борт пальчиками и стал требовательно кричать, глядя прямо в тарелку.

— Серёжка, тебе чего? Ты же не хочешь есть! Ты никогда есть не хочешь!

Братец продолжал кричать, и на глазах его появились слёзы. Мне стало жалко Серёжку. Он явно был голоден, а есть на глазах у голодного человека — на такую жестокость я не способен. Я поставил тарелку на тумбочку и сделал вид, что совсем не хочу кашу. Серёжка не унимался. Теперь он смотрел на тумбочку и даже показывал на неё одной рукой, кое-как удерживаясь в вертикальном положении.

— Серёжка, ну что тебе? Это невкусная каша, — уговаривал я его. — И ты не сможешь её есть! У тебя же только два зуба! Смотри, сколько нужно зубов, чтобы съесть такую кашу! — Я показал брату два ряда зубов. Он продолжал плакать, слёзы теперь катились по щекам, а вытянутая ручка дрожала.

— Мама запретила доставать тебя из кроватки! Ну хочешь, я тебя достану?

Я не удержался, подбежал к Серёжке и взял его на руки. Он тут же поймал губами воротник моей рубашки и начал его обсасывать.

— Голодный, бедненький! Давай позвоним маме! — Я посадил брата обратно в кроватку и набрал мамин номер. Телефон не отвечал. Видимо, маму попросили выключить звук, догадался я.

Тем временем Серёжка рыдал всё громче, иногда хватал свой кулак ртом и изо всех сил грыз его своими двумя зубами. Надо было что-то делать. В конце концов, за старшего был я, а за младшего был Серёжка, и младшему очень нужно было что-то поесть.

На кухне я обнаружил маленькую баночку с кабачковым пюре. Мама обычно грела пюре, но я совершенно не помнил, как именно она это делала. Я покрутил крышечку, она не поддавалась. Тогда я поддел её ложкой, и раздался хлопок. Крышка легко повернулась, доступ к зелёному пюре оказался свободен. Я не стал рисковать — вынимать брата из кроватки и сажать его в специальный стульчик. Вместе с баночкой и ложкой я побежал в комнату. Братец висел на бортике кровати, заливаясь слезами.

Конец ознакомительного фрагмента.