Неточные совпадения
— Ну, ну, ладно! — оборвала ее Анфуса Гавриловна. — Девицы, вы приоденьтесь к обеду-то. Не то штоб уж совсем на отличку, а как порядок требовает. Ты, Харитинушка, барежево платье одень, а ты, Серафимушка, шелковое, канаусовое, которое тебе отец из Ирбитской ярманки привез… Ох, Аграфена, сняла ты с меня
голову!.. Ну, надо ли
было дурище наваливаться на такого человека, а?.. Растерзать тебя мало…
Серафима
ела выскочку глазами, и только одна Агния оставалась безучастной ко всему и внимательно рассматривала лысую
голову мудреного гостя.
— Харитон Артемьич,
будет тебе, — со слезами в голосе молила Анфуса Гавриловна. —
Голову ты с дочерей снял.
Старик шел не торопясь. Он читал вывески, пока не нашел то, что ему нужно. На большом каменном доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и
было ему нужно. В лавке дремал благообразный старый приказчик. Подняв
голову, когда вошел странник, он машинально взял из деревянной чашки на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
И вид у него
был какой-то несообразный, как у старинного бронзового памятника какому-нибудь герою, — бычья шея, маленькая
голова, невероятной величины руки и ноги.
Был приглашен в первую
голову писарь Замараев.
— Подожди,
будет и рюмочка, — сурово говорила Харитина, щупая
голову ошалевшего родителя. — Вот до чего себя довел.
Было три пожара, потом открыли новую городскую думу, причем старик Луковников
был избран первым городским
головой, потом Малыгины выдали младшую дочь Харитину раньше старшей и т. д.
Доставалось на орехи и «полуштофову тестю», то
есть Харитону Артемьичу. Он первый призрел
голого немца, да еще дочь за него замуж выдал. Вот теперь все и расхлебывай. Да и другой зять, Галактион, тоже хорош: всем мельникам запер ход, да еще рынок увел к себе в Суслон.
Она своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту вернулась с мокрым полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта. Когда он с жадностью
выпил воду, она велела ему опять лечь, положила мокрое полотенце на
голову и дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно смотрел на нее. Она так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и все выходило у нее так красиво, каждое движение.
Свидетелями этой сцены
были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион чувствовал только, как вся кровь бросилась ему в
голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во всяком случае, положение
было не из красивых, особенно в тестевом доме. Сама Серафима показалась теперь ему такою некрасивой и старой. Ей совсем
было не к лицу сердиться. Вот Харитина, так та делалась в минуту гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
— Ах, Борис Яковлич, вы
будете у нас министром финансов! — повторял хитрый пан. — Этакая удивительная
голова!
Кошевая остановилась у большой новой избы. В волоковое окно выглянула мужская
голова и без опроса скрылась. Распахнулись сами собой шатровые ворота, и кошевая очутилась в темном крытом дворе. Встречать гостей вышел сам хозяин, лысый и седой старик. Это и
был Спиридон, известный всему Заполью.
Здесь Галактиона нашла Харитина. Она шла, обмахиваясь веером, с развязностью и шиком настоящей клубной дамы. Великолепное шелковое платье тащилось длинным шлейфом, декольтированные плечи,
голые руки — все
было в порядке. Но красивое лицо
было бледно и встревожено. Она сначала прошла мимо, не узнав Галактиона, а потом вернулась и строго спросила...
Потом
голова его
была занята неотступною мыслью, как обработать Шахму: татарин богатый и до сих пор отделывался грошами.
— Постой,
голова… Да ты куда пришел-то? Ведь я тебе родной тесть прихожусь?..
Есть на тебе крест-то?
Скоро уже ничего нельзя
было различить, и каждый орудовал в свою
голову.
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя.
Было время, да отошло… да… У него опять заходил в
голове давешний разговор с Ермилычем. Ведь вот человек удумал штуку. И как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча, да не здесь, а в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил, а потом громко засмеялся.
Галактион вскочил со стула и посмотрел на отца совсем дикими глазами. О, как он сейчас его ненавидел, органически ненавидел вот за эту безжалостность, за смех, за самоуверенность, — ведь это
была его собственная несчастная судьба, которая смеялась над ним в глаза. Потом у него все помутилось в
голове. Ему так много
было нужно сказать отцу, а выходило совсем другое, и язык говорил не то. Галактион вдруг обессилел и беспомощно посмотрел кругом, точно искал поддержки.
— А вот помру, так все поправитесь, — ядовито ответил Михей Зотыч, тряхнув
головой. — Умнее отца
будете жить. А сейчас-то надо бы тебя, милый сынок, отправить в волость, да всыпать горячих штук полтораста, да прохладить потом в холодной недельки с две. Эй, Вахрушка!
Когда Харитон Артемьич вышел с террасы, наступила самая томительная пауза, показавшаяся Галактиону вечностью. Анфуса Гавриловна присела к столу и тихо заплакала. Это
было самое худшее, что только можно
было придумать. У Галактиона даже заныло под ложечкой и вылетели из
головы все слова, какие он хотел сказать теще.
Окончания дела должен
был ждать в суде доктор. Когда дамы остались одни, Харитина покачала
головой и проговорила...
— Тебя не спрошу. Послушай, Галактион, мне надоело с тобой ссориться. Понимаешь, и без тебя тошно. А тут ты еще пристаешь… И о чем говорить: нечем
будет жить — в прорубь
головой. Таких ненужных бабенок и хлебом не стоит кормить.
По наружности учителя греческого языка трудно
было предположить о существовании такой энергии. Это
был золотушный малорослый субъект с большою
головой рахитика и кривыми ногами. К удивлению доктора, в этом хохлацком выродке действительно билась общественная жилка. Сначала он отнесся к нему с недоверием, а потом
был рад, когда учитель завертывал потолковать.
Часто, сидя за обедом, когда «самого» не
было, Анфуса Гавриловна долго и внимательно рассматривала зятя, качала
головой и говорила...
«Ведь вот какой упрямый старик! — повторял про себя Галактион и только качал
головой. — Ведь за глаза
было бы одной мельницы, так нет, давай строить две новых!»
Похороны
были устроены самые пышные. Харитон Артемьич ничего не жалел, и ему все казалось, что бедно. Замараев терял
голову, как устроить еще пышнее. Кажется, уж всего достаточно… Поминальный стол на полтораста персон, для нищей братии отведен весь низ и людская, потом милостыня развозилась по всему городу возами.
Старики разговорились. Все-таки они
были свои и думали одинаково, не то что молодежь. Михей Зотыч все качал своею лысою
головой и жаловался на худые дела.
За десять лет город нельзя
было узнать, и старик только качал
головой.
Тарас Семеныч скрепя сердце согласился. Ему в первый раз пришло в
голову, что ведь Устенька уже большая и до известной степени может иметь свое мнение. Затем у него своих дел
было по горло: и с думскою службой и с своею мельницей.
Галактион
был рад Ечкину, как своему человеку. Притом Ечкин знал все на свете и дал сразу несколько полезных советов. Он осмотрел пароход во всех подробностях и только качал
головой.
Берега
были пустынны и
голы.
— Господи, что прежде-то
было, Илья Фирсыч? — повторял он, качая
головой. — Разве это самое кто-нибудь может понять?.. Таких-то и людей больше не осталось. Нынче какой народ пошел: троюродное наплевать — вот и вся музыка. Настоящего-то и нет. Страху никакого, а каждый норовит только себя выше протчих народов оказать. Даже невероятно смотреть.
Это
был бубновский голос, и доктор в ужасе спрятал
голову под подушку, которая казалась ему Бубновым, мягким, холодным, бесформенным. Вся комната
была наполнена этим Бубновым, и он даже принужден
был им дышать.
Девушка зарыдала, опустилась на колени и припала
головой к слабо искавшей ее материнской руке. Губы больной что-то шептали, и она снова закрыла глаза от сделанного усилия. В это время Харитина привела только что поднятую с постели двенадцатилетнюю Катю. Девочка
была в одной ночной кофточке и ничего не понимала, что делается. Увидев плакавшую сестру, она тоже зарыдала.
Доктор продолжал сидеть в столовой,
пил мадеру рюмку за рюмкой и совсем забыл, что ему здесь больше нечего делать и что пора уходить домой. Его удивляло, что столовая делалась то меньше, то больше, что буфет делал напрасные попытки твердо стоять на месте, что потолок то уходил кверху, то спускался к самой его
голове. Он очнулся, только когда к нему на плечо легла чья-то тяжелая рука и сердитый женский голос проговорил...
По Зауралью Луковников слыл за миллионера, а затем он
был уже четвертое трехлетие городским
головой. Вообще именитый человек, и Ермилыч трепетал.
— Что-нибудь тут кроется, господа, — уверял Стабровский. — Я давно знаю Бориса Яковлича. Это то, что называют гением без портфеля. Ему недостает только денег, чтобы
быть вполне порядочным человеком. Я часто завидую его уму… Ведь это удивительная
голова, в которой фейерверком сыплются самые удивительные комбинации. Ведь нужно
было придумать дорогу…
Устенька не без ловкости перевела разговор на другую тему, потому что Стабровскому, видимо,
было неприятно говорить о Галактионе. Ему показалось в свою очередь, что девушка чего-то не договаривает. Это еще
был первый случай недомолвки. Стабровский продумал всю сцену и пришел к заключению, что Устенька пришла специально для этого вопроса. Что же, это ее дело. Когда девушка уходила, Стабровский с особенной нежностью простился с ней и два раз поцеловал ее в
голову.
— И он тоже все сказал… Ведь хороший бы человек из него мог
быть, если бы такая
голова к месту пришлась.
— А ты не
будь дураком. Эх,
голова — малина! У добрых людей так делается: как ехать к венцу — пожалуйте, миленький тятенька, денежки из рук в руки, а то не поеду. Вот как по-настоящему-то. Сколько по уговору следовает получить?
Но это
было опровергнуто доктором Кочетовым, который в «Запольском курьере» напечатал целую статью о том, что рыбный яд заключают в себе только голопокровные рыбы, а Нагибин
ел уху из соленой
головы максуна, то
есть рыбы чешуйчатой.
В Кукарский завод скитники приехали только вечером, когда начало стемняться. Время
было рассчитано раньше. Они остановились у некоторого доброхота Василия, у которого изба стояла на самом краю завода. Старец Анфим внимательно осмотрел дымившуюся паром лошадь и только покачал
головой. Ведь, кажется, скотина, тварь бессловесная, а и ту не пожалел он, — вон как упарил, точно с возом, милая, шла.
Из Суслона скитники поехали вниз по Ключевой. Михей Зотыч хотел посмотреть, что делается в богатых селах. Везде
было то же уныние, как и в Суслоне. Народ потерял
голову. Из-под Заполья вверх по Ключевой быстро шел голодный тиф. По дороге попадались бесцельно бродившие по уезду мужики, — все равно работы нигде не
было, а дома сидеть не у чего. Более малодушные уходили из дому, куда глаза глядят, чтобы только не видеть голодавшие семьи.
Остановив сани, скитники подошли к убитому, который еще хрипел. Вся
голова у него
была залита кровью, а один глаз выскочил из орбиты. Картина
была ужасная. На крыльце дома показался кучер и начал делать скитникам какие-то таинственные знаки. Начинавшая расходиться толпа опять повернула к месту убийства.
По всей вероятности, пан Казимир уехал бы в Сибирь со своими широкими планами, если б его не выручила маленькая случайность. Еще после пожара, когда
было уничтожено почти все Заполье, Стабровский начал испытывать какое-то смутное недомоганье. Какая-то тяжесть в
голове, бродячая боль в конечностях, ревматизм в левой руке. Все это перед рождеством разрешилось первым ударом паралича, даже не ударом, а ударцем, как вежливо выразился доктор Кацман.
Тяжелее всего Луковникову
было то, что ему не пришлось дослужить последнего трехлетия городским
головой и выйти даже из состава гласных.
Да, все
было рассчитано вперед и даже процент благодеяния на народную нужду, и вдруг прошел слух, что Галактион самостоятельно закупил где-то в Семипалатинской области миллионную партию хлеба, закупил в свою
голову и даже не подумал о компаньонах. Новость
была ошеломляющая, которая валила с ног все расчеты. Штофф полетел в Городище, чтоб объясниться с Галактионом.
В большинстве случаев всходы
были неровные, островами и плешинами, точно волосы на
голове у человека, только что перенесшего жестокий тиф.