Неточные совпадения
Больной обыкновенно лежал
в своем
кабинете на широком клеенчатом диване
и бессмысленно смотрел куда-нибудь
в одну точку.
Дело вышло как-то само собой. Повадился к Луковникову ездить Ечкин. Очень он не нравился старику, но, нечего делать, принимал его скрепя сердце. Сначала Ечкин бывал только наверху,
в парадной половине, а потом пробрался
и в жилые комнаты. Да ведь как пробрался: приезжает Луковников из думы обедать, а у него
в кабинете сидит Ечкин
и с Устенькой разговаривает.
Отправив домой Дидю
и гувернантку, Стабровский остался для окончательных переговоров с Тарасом Семенычем. Они сидели теперь
в маленьком
кабинете. Стабровский закурил сигару
и заговорил...
— Вот здесь я деловой человек, — объяснил Стабровский, показывая Луковникову свой
кабинет. — Именно таким вы меня знали до сих пор. Сюда ко мне приходят люди, которые зависят от меня
и которые завидуют мне, а вот я вам покажу другую половину дома, где я самый маленький человек
и сам нахожусь
в зависимости от всех.
Вечером Стабровский работал
в своем
кабинете за полночь
и все думал о маленькой славяночке, которая войдет
в дом. Кто знает, что из этого может произойти? Из маленьких причин очень часто вырастают большие
и сложные последствия.
Галактион прежде всего испытывал какое-то ребячье смущение
в кабинете Стабровского, где так свободно
и просто делались миллионные дела.
Галактиону вдруг захотелось обругать
и выгнать старца, но вместо этого он покорно пошел за ним
в боковую комнату, заменявшую ему
кабинет. За ними ворвалась Серафима
и каким-то хриплым голосом крикнула...
Он бесцельно шагал по
кабинету, что-то высчитывая
и прикладывая
в уме, напевал что-нибудь из духовного
и терпеливо ждал хозяина, без которого не мог ложиться спать.
Только раз Галактион видел Стабровского вышибленным из своей рабочей колеи. Он сидел у себя
в кабинете за письменным столом
и, закрыв лицо руками, глухо рыдал.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно,
и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок,
и со слезами на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя
в классной больше дома, чем
в собственном
кабинете,
и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной,
и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
—
В кабинет? Ах ты, подкопенная мышь!.. Х-ха!.. Тоже
и слово знает.
Усевшись
в кресло
в кабинете, Харитон Артемьич вытер лицо бумажным платком
и проговорил...
Вечером Галактион поехал к Стабровскому. Старик действительно был не совсем здоров
и лежал у себя
в кабинете на кушетке, закутав ноги пледом. Около него сидела Устенька
и читала вслух какую-то книгу. Стабровский, крепко пожимая Галактиону руку, проговорил всего одно слово.
Заветная мечта Галактиона исполнялась. У него были деньги для начала дела, а там уже все пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью,
и такого человека не было. По вечерам жена была пьяна,
и он старался уходить из дому. Сейчас он шагал по своему
кабинету и молча переживал охватившее его радостное чувство. Да, целых четыре года работы, чтобы получить простой кредит. Но это было все, самый решительный шаг
в его жизни.
Из зятьев неотлучно были
в доме Харченко
и Замараев. Они часто уходили
в кабинет учителя, притворяли за собой двери, пили водку
и о чем-то подолгу шушукались. Вообще держали себя самым подозрительным образом.
Приставанья
и темные намеки писаря все-таки встревожили Харитона Артемьича,
и он вечерком отправился к старичку нотариусу Меридианову, с которым водил дела. Всю дорогу старик сердился
и ругал проклятого писаря. Нотариус был дома
и принял гостя
в своем рабочем
кабинете.
Старик страшно бунтовал, разбил графин с водой
и кончил слезами. Замараев увел его под руку
в свой
кабинет, усадил на диван
и заговорил самым убедительным тоном...
Лучше всех держала себя от начала до конца Харитина. Она даже решила сгоряча, что все деньги отдаст отцу, как только получит их из банка. Но потом на нее напало раздумье.
В самом деле, дай их отцу, а потом
и поминай, как звали. Все равно десятью тысячами его не спасешь. Думала-думала Харитина
и придумала. Она пришла
в кабинет к Галактиону
и передала все деньги ему.
Эта сцена
и закончилась припадком, уже настоящим припадком настоящей эпилепсии. Теперь уже не было места ни сомнениям, ни надеждам. Стабровский не плакал, не приходил
в отчаяние, как это бывало с ним раньше, а точно весь замер. Прежде всего он пригласил к себе
в кабинет Устеньку
и объяснил ей все.
Они просидели целый вечер
в кабинете Стабровского. Старик сильно волновался
и несколько раз отвертывался к окну, чтобы скрыть слезы.
Галлюцинация продолжалась до самого утра, пока
в кабинет не вошла горничная. Целый день потом доктор просидел у себя
и все время трепетал: вот-вот войдет Прасковья Ивановна. Теперь ему начинало казаться, что
в нем уже два Бубнова: один мертвый, а другой умирающий, пьяный, гнилой до корня волос. Он забылся, только приняв усиленную дозу хлоралгидрата. Проснувшись ночью, он услышал, как кто-то хриплым шепотом спросил его...
В этот момент открылась дверь хозяйского
кабинета,
и в дверях показался Голяшкин, одетый во фрак, белый галстук
и белые перчатки. Он поманил гостя пальцем к себе.
Харитина сидела
в кабинете Стабровского, одетая вся
в черное, точно носила по ком-то траур. Исхудавшее бледное лицо все еще носило следы недавней красоты, хотя Устенька
в первый момент решительно не узнала прежней Харитины, цветущей, какой-то задорно красивой
и вечно веселой. Дамы раскланялись издали. Сам Стабровский был сильно взволнован.
В кабинете были только трое: доктор Кацман, напрасно старавшийся привести покойного
в чувство,
и Дидя с мужем. Устенька вошла за банковскими дельцами
и с ужасом услышала, как говорил Штофф, Мышникову...