Неточные совпадения
Домнушка знала, что Катря в сарайной и точит там лясы с казачком Тишкой, — каждое утро так-то с жиру бесятся… И нашла с кем время терять: Тишке никак пятнадцатый год только в доходе. Глупая эта Катря, а тут
еще барышня пристает: куда ушла… Вон и Семка скалит зубы: тоже на Катрю заглядывается, пес,
да только опасится. У Домнушки в голове зашевелилось много своих бабьих расчетов, и она машинально совала приготовленную говядину по горшкам, вытаскивала чугун с кипятком и вообще управлялась за четверых.
— Это вам так кажется, — заметил Мухин. — Пока никто
еще и ничего не сделал… Царь жалует всех волей и всем нужно радоваться!.. Мы все здесь крепостные, а завтра все будем вольные, — как же не радоваться?.. Конечно, теперь нельзя уж будет тянуть жилы из людей… гноить их заживо…
да.
— Хуже будет насильникам и кровопийцам! — уже кричал Мухин, ударив себя в грудь. — Рабство
еще никому не приносило пользы… Крепостные — такие же люди, как и все другие.
Да, есть человеческое достоинство, как есть зверство…
—
Да ведь он и бывал в горе, — заметил Чермаченко. — Это
еще при твоем родителе было, Никон Авдеич. Уж ты извини меня, а родителя-то тоже Палачом звали… Ну, тогда француз нагрубил что-то главному управляющему, его сейчас в гору, на шестидесяти саженях работал… Я-то ведь все хорошо помню… Ох-хо-хо… всячины бывало…
Слышно было, как переминалась с ноги на ногу застоявшаяся у крыльца лошадь
да как в кухне поднималась бабья трескотня: у Домнушки сидела в гостях шинкарка Рачителиха, красивая и хитрая баба, потом испитая старуха, надрывавшаяся от кашля, — мать Катри, заводская дурочка Парасковея-Пятница и
еще какие-то звонкоголосые заводские бабенки.
Набат точно вымел весь народ из господского дома, остались только Домнушка, Катря и Нюрочка,
да бродил
еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с площади бросился к кабаку, — всех гнало любопытство посмотреть, как будет исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухню к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
— Вон какие славные избы у туляков… — невольно сравнила старуха туляцкую постройку с своей хохлацкой. — Наши хохлы ленивые
да пьянчуги… о, чтоб им пусто было!.. Вон тулянки уж печки истопили, а наши хохлушки только
еще поднимаются…
Сорванцы остановились в приличном отдалении: им хотелось и любопытную историю досмотреть до конца,
да и на глаза старику черту не попасться, — пожалуй,
еще вздует за здорово живешь.
Вместе с приливавшим довольством явились и новые требования: Агафью взяли уже из богатого дома, — значит, ею нельзя было так помыкать, как Татьяной,
да и работать по-настоящему
еще нужно было учить.
— А зачем от старой веры отшатился? Зачем с бритоусами
да табашниками водишься?.. Вот бог-то и нашел тебя и
еще найдет.
— Как же, помним тебя, соколик, — шамкали старики. — Тоже, поди, наш самосадский.
Еще когда ползунком был, так на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь
да убиваться, как по покойнике отчитывала, а вот на старости господь привел старухе радость.
Одних снох работало три,
да сын Федор,
да сам со старухой,
да подсоблял
еще Пашка своим ребячьим делом.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже послал бог свата, у которого семь пятниц на неделе.
Да и бабы хороши! Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во всяком случае, дело выходит скверное:
еще не начали, а уж разговор пошел по всему заводу.
— Собаке собачья и смерть!.. Женатый человек
да на этакое дело пошел… тьфу!.. Чужой головы не пожалел — свою подставляй… А ты, беспутная, его же
еще и жалеешь, погубителя-то твоего?
— Это на фабрике, милушка…
Да и брательникам сейчас не до тебя: жен своих увечат. Совсем озверели… И меня Спирька-то в шею чуть не вытолкал! Вот управятся с бабами, тогда тебя бросятся искать по заводу и в первую голову ко мне налетят… Ну,
да у меня с ними
еще свой разговор будет. Не бойся, Грунюшка… Видывали и не такую страсть!
Это было на руку Таисье: одним глазом меньше,
да и пошутить любил Самойло Евтихыч, а ей теперь совсем не до шуток. Дома оставалась одна Анфиса Егоровна, которая и приняла Таисью с обычным почетом. Хорошо было в груздевском доме летом, а зимой
еще лучше: тепло, уютно, крепко.
Что она могла поделать одна в лесу с сильным мужиком? Лошадь бывала по этой тропе и шла вперед, как по наезженной дороге. Был всего один след,
да и тот замело вчерашним снегом. Смиренный инок Кирилл улыбался себе в бороду и все поглядывал сбоку на притихшую Аграфену: ишь какая быстрая девка выискалась… Лес скоро совсем поредел, и начался голый березняк: это и был заросший старый курень Бастрык. Он тянулся широким увалом верст на восемь. На нем работал
еще отец Петра Елисеича, жигаль Елеска.
— Дураками оказали себя куренные-то: за мужика тебя приняли… Так и будь мужиком, а то
еще скитские встренутся
да будут допытываться… Ох, грехи наши тяжкие!.. А Мосей-то так волком и глядит: сердитует он на меня незнамо за што. Родной брат вашему-то приказчику Петру Елисеичу…
— Треба
еще жинок
да парубков спросить, може вони и не захочут твоего-то хлеба, сват! — кричал охрипшим голосом Коваль. — Оттак!..
— А ежели Кузьмич не по сердцу, так уставщик Корнило чем плох? Конешно, он староват, а старый-то
еще способнее в другой раз… Закидывал мне про тебя словечко намедни и Корнило,
да уж я молчу.
— Чего же
еще нужно? Я не хочу навязываться с своими услугами.
Да, я в этом случае горд… У Луки Назарыча давно намечен и преемник мне: Палач… Вот что обидно, Самойло Евтихыч! Назначь кого угодно другого, я ушел бы с спокойным сердцем… А то Палач!
Свои-то девки едва ковыряли одну псалтырь,
да на псалтыри и посели, а Аглаида
еще у Таисьи всю церковную грамоту прошла.
— Это-с?.. Это будет Наташка, сестра разбойника Окулка…
Да.
Еще ейный брат Тарас у вас, Самойло Евтихыч, в мальчиках служит. Конечно, сиротство ихнее, а то разе пошла бы в сушилки?
— Вы все такие, скитские матери! — со слезами повторяла Аглаида. — Не меня, а вас всех надо утопить… С вами и говорить-то грешно. Одна Пульхерия только и есть,
да и та давно из ума выжила. В мире грех, а по скитам-то в десять раз больше греха. А
еще туда же про Кирилла судачите… И он грешный человек, только все через вас же, скитских матерей. На вас его грехи и взыщутся… Знаю я все!..
Работа своя, привычная, а по первопутку, гляди, большак Федор из орды воротится, тогда бы Тит сам-четверт в курень выехал: сам
еще в силах,
да три сына,
да две снохи.
— Ваши-то мочегане пошли свою землю в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше дело особенное: наши деды на Самосадке
еще до Устюжанинова жили. Нас неправильно к заводам приписали в казенное время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять эту самую бумагу,
да только согласиться не можем промежду себя. Тоже у нас этих разговоров весьма достаточно, а розним…
— Кириллом прежде звали, а ноне он перекрестился и свою полюбовницу тоже перекрестил. В лесу с ей и живет… Робенка, сказывают, прижил.
Да тебе-то какая печаль? Вот
еще пристал человек, как банный лист.
— Я
еще подростком была, как про отца Гурия на Ключевском у нас рассказывали, — говорила сестра Авгарь. — Мучили его, бедного, а потом уж убили. Серою горючей капали по живому телу: зажгли серу
да ей и капали на отца Гурия, а он истошным голосом молил, штобы поскорее убили.
—
Да… Но это было так давно, и я успел состариться
еще при крепостном режиме…
— Так-с… А я вам скажу, что это нехорошо. Совращать моих прихожан я не могу позволить… Один пример поведет за собой десять других. Это называется совращением в раскол, и я должен поступить по закону… Кроме этого, я знаю, что завелась у вас новая секта духовных братьев и сестер и что главная зачинщица Аграфена Гущина под именем Авгари распространяет это лжеучение при покровительстве хорошо известных мне лиц. Это будет
еще похуже совращения в раскол, и относительно этого тоже есть свой закон… Да-с.
— А нам-то какая печаль? Мы ни овсом, ни сеном не торгуем. Подряды на дрова, уголь и транспорт сданы с торгов
еще весной по средним ценам. Мы исполним то, что обещали, и потребуем того же и от других. Я понимаю, что год будет тяжелый, но важен принцип.
Да…