Виртуализированный мир капитализма

Марина Бурик, 2022

Опираясь на марксистскую традицию, автор ищет ответ на вопрос: как изменилось общественное производство со времен Маркса? Вводится и разрабатывается ряд новых понятий, чтобы лучше разобраться, как устроено современное общество и в каком направлении возможно его дальнейшее развитие. Исследование было закончено в январе 2022 года.

Часть 1

Виртуализация

Раздел 1

Виртуализация и движение капитала

К вопросу о новой теории стоимости, изучения социальных параметров труда и теории субъективности

Майкл Хардт и Антонио Негри в книге «Империя» [1] отмечают один важнейший момент современной социально-философской и экономической теории, и делают это весьма точно. Речь идет об определенном понимании природы стоимости и, в связи с этим, об осознании современных социально-экономических процессов. Они сумели выразить эту господствовавшую уже почти полвека и продолжающую господствовать на сегодняшний день тенденцию весьма сжато, характеризуя работы итальянских экономистов, считающихся левыми. Но то же относится практически ко всем представителям теорий постмодерного и, главным образом, информационного общества. В большинстве своем они говорят о новом способе производства стоимости и, вследствие этого, о том, что теория стоимости Маркса, правильность которой для определенного этапа развития общества признают все, вне зависимости от их политических предпочтений, устарела.

Хардт и Негри пишут: «Мы сможем лучше понять отношения между общественным производством и биовластью, обратившись к работам группы современных итальянских марксистов, которые определяют биополитическое измерение в терминах новой природы производительного труда и его постоянного развития в обществе, используя такие термины, как “интеллектуальная сила масс”, “материальный труд”, а также марксистскую концепцию “всеобщего интеллекта”. Эти исследования выполнены в рамках двух скоординированных исследовательских проектов.

Первый посвящен анализу наблюдаемых в настоящее время изменений характера производительного труда и нарастающей тенденции к превращению его в аматериальный. Ведущая роль в создании прибавочной стоимости, прежде принадлежавшая труду работников массового фабричного производства, во все большей мере переходит к работникам аматериального труда, занятым в сфере производства и передачи информации. Таким образом, необходима новая политическая теория стоимости, которая могла бы поставить проблему этого нового капиталистического накопления стоимости как проблему изучения основного звена механизма эксплуатации (и, таким образом, вероятно, как главного фактора возможного восстания).

Второй логически отсюда вытекающий исследовательский проект, предпринятый в рамках этой школы, посвящен анализу именно социальных и коммуникационных параметров живого труда в современном капиталистическом обществе, и, таким образом, он настоятельно ставит проблему новых форм субъективности как в отношении их эксплуатации, так и в отношении их революционного потенциала. Именно социальное измерение эксплуатации живого труда в аматериальной сфере включает его во все те звенья соответствующего механизма, которые определяют социальное, но в то же самое время активируют критические элементы, развивающие потенциал неповиновения и бунта посредством всей совокупности трудовых практик^[1]. После появления новой теории стоимости должна быть создана и новая теория субъективности, работающая в первую очередь со знанием, коммуникацией и языком» [1, с. 40–41].

Мы специально приводим такую большую цитату, так как состояние теоретического осмысления социально-экономических процессов обрисовано Хардтом и Негри очень точно. И, несмотря на то, что со времен ее написания прошло уже почти двадцать лет, ничего не изменилось. В своей книге они допускают ряд ошибок, причем, основополагающих, о которых есть смысл говорить отдельно. О них уже писали многие авторы. Мы же сконцентрируемся только на вопросе стоимости, важном для экономической науки и наук об обществе вообще.

Изучение изменения характера труда, появления новых видов труда, а также изменения коммуникативных и других социальных параметров труда, связанных с характером использования современных информационных технологий, действительно имеет важнейшее, чуть ли не центральное значение для современных общественных наук. Разработка круга проблем, с этим связанных, действительно необходима, как справедливо отмечают Хардт и Негри, для того, чтобы определить возможные пути перехода общества на качественно новый уровень развития, пути выведения общественных отношений за пределы капитализма.

Однако посмотрим, насколько на самом деле такие исследования логически связаны с пересмотром теории стоимости, насколько понятие «аматериального труда» может действительно стать основой переосмысления теории стоимости.

В трудовой теории стоимости Маркса важно то, что стоимость создается трудом вообще — абстрактным трудом — вне зависимости от того, какого определенного качества этот труд — каков это конкретный труд. Стоимость создается не специфическим трудом промышленного рабочего, не земледельческим трудом, на чем настаивали в свое время физиократы, не аматериальным или материальным трудом, если пользоваться предложенной терминологией, а трудом вообще, вне зависимости от его качественной определенности — от того, что именно делают.

Для определений стоимости никакого значения не имеет, что именно производит пролетарий и каким образом потребляется товар, который он производит. Этим товаром может быть что угодно, в том числе и информация и услуги, произведенные капиталистически, потребляемые в процессе их производства, и все то, что теоретики относят к продуктам аматериального труда. Для того чтобы четко зафиксировать этот важнейший, определяющий момент марксовой теории стоимости, специально были введены категории абстрактного и конкретного труда. Их теоретическое значение состоит в том, чтобы объяснить стоимость как продукт труда вообще, вне зависимости от его специфики, что и делает возможным меновую стоимость как выражение стоимости.

Именно это реальное приравнивание на рынке продуктов разных видов труда обезразличивает в действительности, а не в головах теоретиков все виды труда, как “материального”, так и относящегося к “аматериальному”, — поскольку их продукты реально сравниваются и приравниваются, то есть обмениваются, подводятся под общий знаменатель труда вообще, который Маркс называл абстрактным трудом. Фактически в требованиях создания новой теории стоимости в связи с новыми видами труда мы имеем дело с перепетыми на новый мотив взглядами на стоимость, характерными для конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века, привязывающими стоимость к определенному труду. Именно из-за этой привязки возникает иллюзия, что изменение структуры труда и появление целых отраслей, не производящих продукт, который можно потрогать руками, создает новые реалии относительно производства стоимости.

В отрицании такой привязки была так высоко ценимая Марксом заслуга А.Смита. О ней Маркс писал следующее: «Огромным шагом вперед Адама Смита явилось то, что он отбросил всякую определенность деятельности, создающей богатство; у него фигурирует просто труд, не мануфактурный, не коммерческий, не земледельческий труд, а как тот, так и другой. Вместе с абстрактной всеобщностью деятельности, создающей богатство, признается также и всеобщность предмета, определяемого как богатство; это — продукт вообще или опять-таки труд вообще, но уже как прошлый, овеществленный труд. Как труден и велик был этот переход, видно из того, что Адам Смит сам еще время от времени скатывается назад к физиократической системе» [3, с. 41]. В этом замечании Маркса по отношению к теории А. Смита может смущать слово «овеществленный», то есть превращенный в вещь.

Но, как справедливо замечают современные теоретики, далеко не все продукты труда превращаются в вещи и являются вещами. В этом как раз и суть “аматериального” труда, что его продукты являются идеальными и, к тому же, часто потребляются в процессе их производства. Однако ни то, ни другое обстоятельство не имеет отношения к рассматриваемому вопросу о стоимости. Первое обстоятельство не выводит продукты труда за пределы логики вещей и не отменяет вещный характер труда. Об этом опять же свидетельствует приравнивание на рынке этих «невещей» к любым вещам. Это справедливо, поскольку информация непосредственно производится как товар или является элементом производства товара. Она, таким образом, обладает двумя характеристиками, которые только и делают ее товаром: 1) потребительной стоимостью, то есть способностью удовлетворять человеческую потребность (опять же, для того, чтобы продукт труда был товаром, не имеет значения, что это за потребность) и 2) меновой стоимостью — способностью товара обмениваться на другие товары, через всеобщий товар — деньги. Продукты аматериального труда реально приравниваются к вещам в процессе обмена, которые тоже как товары обладают этими характеристиками. Как стоимости они приравниваются как количественно разные, но качественно однородные, точнее, качественно безразличные. Что находит свое бытие во всеобщем товаре. В противном случае речь не идет о производстве стоимости.

То же относится и к услугам, производящимся капиталистически, труд по производству которых считается многими авторами, которые недопоняли трудовую теорию стоимости, принципиально иным. Связав производство стоимости исключительно с производством товаров-вещей, труд по производству услуг, который также часто относится к аматериальному, занесли в другую рубрику. Наличие этой рубрики якобы требует модификации и «развития» теории стоимости. Но, с точки зрения трудовой теории стоимости Маркса, услуга — это товар, который потребляется в процессе производства. То, как потребляется тот или иной товар, вообще лежит не в плоскости экономической теории, а относится к компетенции товароведения. Если бы услуги не были товарами или, другими словами, если бы они не обладали потребительной стоимостью и стоимостью, они вообще не могли бы продаваться, то есть быть посредством денег приравнены к любому другому товару.

Это вытекает из общей логики рассуждений в «Капитале». Маркс специально ставит вопрос: почему различные товары могут реально приравниваться друг к другу, то есть почему один товар может быть эквивалентом другому, и все — всем, — через всеобщий эквивалент? Далее он говорит, что приравниваться друг к другу может только качественно равное в определенном отношении, выводит понятия конкретного и абстрактного труда и категорию стоимости. По отношению к услугам логично было бы задать тот же вопрос. Услуга может быть товаром, а может им и не быть, точно так же, как и любая другая потребительная стоимость. Но, если она производится ради обмена и обменивается на другие товары (продается), то в самом этом акте фиксируется ее экономическая сущность как товара.

Стоимость услуги выражается в денежном эквиваленте точно так же, как и любого другого товара. Определяется же стоимость услуг (точно так же, как и стоимость любого другого товара) общественно необходимым рабочим временем, затраченным на ее производство. Капитализм — не что иное, как общество развитого товарного производства. При капитализме сохраняется то, что справедливо для простого товарного производства, а именно то, что товары, в общем и целом (а не в каждом отдельном случае), продаются по стоимости. Превращение стоимости товаров в цены производства не опровергает закон стоимости, а напротив, является его выражением.

Все же капиталистическое производство отличается от простого товарного производства, и все эти отличия так же важны и справедливы по отношению и к услугам, и к информации, когда они производятся как товар. Вот что Маркс пишет, например, о транспорте: «Результатом перевозки — перевозятся ли люди или товары — является перемена их местопребывания, например, пряжа находится теперь в Индии, а не в Англии, где она была произведена. Но то, что продает транспортная промышленность, есть само перемещение. Доставляемый ею полезный эффект нераздельно связан с процессом перевозки, т. е. с процессом производства транспортной промышленности. Люди и товары едут вместе с определенным средством транспорта, и движение последнего, его перемещение и есть тот процесс производства, который оно создает. Полезный эффект можно потреблять лишь во время процесса производства; этот эффект не существует как отличная от этого процесса потребительная вещь, которая лишь после того, как она произведена, функционирует в виде предмета торговли, обращается как товар. Но меновая стоимость этого полезного эффекта, как и меновая стоимость всякого другого товара, определяется стоимостью затраченных на него элементов производства (рабочей силы и средств производства) плюс прибавочная стоимость, созданная прибавочным трудом рабочих, занятых в транспортной промышленности (Курсив наш — М.Б.). Что касается потребления этого полезного эффекта транспортной промышленности, то и в этом отношении он совершенно не отличается от других товаров. Если он входит в индивидуальное потребление, то вместе с потреблением исчезает его стоимость; если он потребляется производительно, так что сам является стадией производства товара, находящегося в перевозке, то его стоимость переносится как дополнительная стоимость на самый товар» [2, с. 65–66]. Это справедливо не только по отношению к транспортным услугам, но и к любым другим услугам, производящимся капиталистически.

Таким образом, само требование и постановка задачи о создании новой теории стоимости в связи с наблюдаемой тенденцией появления и развития новых видов труда свидетельствует об отсутствии у теоретиков, выдвигающих его, таких основополагающих понятий трудовой теории стоимости, как абстрактный и конкретный труд, о смешивании их, а следовательно — об отсутствии понятия (понимания сущности дела) стоимости. Выделение материального и аматериального труда в капиталистическом производстве отнюдь не делает устаревшими ни марксову теорию стоимости, ни экономическое понятие “пролетарий”. Это не отменяет важности всестороннего изучения изменения социальных и коммуникационных параметров живого труда в современном капиталистическом обществе.

Логическая связь между двумя проектами, о которых писали Хардт и Негри, скорее, обратная. Она заключается в абсолютизации некритически (то есть не через призму развитых понятий) воспринимаемых современных тенденций, которые изучаются. Почему так происходит? Это уже другой вопрос, на который в общем можно ответить так: потому, что логика общественной жизни, логика борьбы сильнее логики мышления. Поэтому при всех заслугах в изучении отдельных аспектов изменения живого труда и благих намерениях ученых, при их отрицательном отношении к капитализму как таковому, такая экономическая наука и социальная философия, в конце концов, является одним из видов “оправдания существующего строя”. Собственно его разновидностью является и положение Хардта и Негри о том, что современный мир развивается от империализма к Империи, и это — прогресс.

Вопрос о создании новых форм субъективности действительно связан с вопросом производства стоимости. Но его постановка может быть лишь постановкой вопроса о производстве человеческой индивидуальности как таковой, моментом которой является субъективность. Вопрос о субъективности в связи с производством стоимости, следовательно, нужно ставить в таком виде: каким образом производство человеческой индивидуальности определяется и обуславливается производством стоимости, то есть товаров, имеющих стоимость, на современной стадии развития капитализма? Система производства и продажи отдельных товаров превратилась в систему производства образа жизни. То есть непосредственно, а не в товарах в процессе их производства создаются стандарты потребления, а индивиды и их поведение вписываются в эти стандарты. Индивидуальность, производящаяся в процессе производства богатства в какой-нибудь определенной форме или частичного элемента этого богатства (например, при каждой операции на конвейере производится оператор конвейера, в процессе производства компьютерных программ производится программист и т. д.), дополняется непосредственно произведенной индивидуальностью — непосредственным производством индивидов, способных потреблять богатства в определенных его формах, то есть те или иные товары.

Развитие целых отдельных отраслей по формированию потребностей, то есть по непосредственному производству человека, отделенных от производства вещей в пространстве и времени, ставит ряд вопросов перед наукой об обществе. Если, например, производится и продается готовый рекламный ролик или баннер, тут вопросов не возникает, так как он — тоже товар, и по отношению к нему справедливо все то, что относится к остальным товарам. Но во многих случаях современная индустрия потребностей и «практик» (индустрия человека) производит то, что не может быть продано — отчуждено в процессе продажи. Стало быть, продукты этого производства не обладают меновой стоимостью, а только потребительной стоимостью, то есть не являются товаром. Нельзя продать, то есть обменять на деньги желание, мысль, поведенческую установку или чувство человека, его образ жизни, нельзя отделить их от индивидуальности, которая ими обладает. Однако производство этих аффектов, желаний, мыслей и «практик» строго просчитано и выверено как в связи с издержками этого производства, так и с тем полезным для капитала эффектом, той потребительной стоимостью, который оно приносит. «Итак, производство создает потребление: 1) производя для него материал, 2) определяя способ потребления, 3) возбуждая в потребителе потребность, предметом которой является создаваемый им продукт. Оно производит поэтому предмет потребления, способ потребления и влечение к потреблению» [3, с. 32], — писал в свое время Маркс. Однако производство потребностей уже отделилось от непосредственного производства предметов потребления, о котором тогда шла речь.

Мы имеем дело с чисто экономическим моментом виртуализации социальных процессов как виртуализации процесса производства субъективности. Он заключается в отрыве производства индивидуальности от экономической основы этого производства. Поэтому совокупный доход от такого непосредственного производства человека определяется прямо или косвенно процентом с продаж тех или иных товаров, а не прямо общественно-необходимым трудом, затраченным на производство того, что производится в этих отраслях.

Продукт непосредственного производства человека не обладает меновой стоимостью. Но это производство непосредственно создает социокультурное пространство товарного производства, так как позволяет товарам обладать потребительной стоимостью, создавая потребности. Сами человеческие потребности, сам человек, таким образом, обладает потребительной стоимостью для капитала; не только его рабочая сила, но он сам, пусть даже и исключительно как потребитель. Таким образом, капитал как самовозрастающая стоимость двояко потребляет человека: как рабочую силу и как потребителя, и покупает социальный эффект, заключающийся в определенном поведении индивидов.

Однако он должен для этого сначала его произвести, тем самым он способствует созданию технологий (в широком смысле слова) непосредственного нетоварного производства, пусть даже и весьма ограничено. Но в этой связи возникает проблема, которую в общем можно сформулировать так: как развитие такого производства относится к развитию (развитию в том смысле этого слова, который в него вкладывает диалектическая традиция) производства товаров, обладающих стоимостью? Каким образом и при каких условиях можно использовать эти технологии для выведения производства человека из-под логики производства вещей, в которую так же вписывается и производство людей под вещи?

Источники

1. Хардт, М. Империя: пер. с англ. / М. Хардт, А. Негри; под ред.

Г. В. Каменской, М. С. Фетисова. — Москва: Праксис, 2004. — 440 с.

2. Маркс, К. Капитал: пер. с нем. Критика политической экономии.

Т. 2 / К. Маркс // Маркс К. Соч. / К. Маркс, Ф. Энгельс. — 2-е изд. Т. 24. — Москва: Издательство политической литературы, 1961. — 644 с.

3. Маркс, К. Экономические рукописи 1857–1859 годов / К. Маркс // Маркс К. Соч. в 50 т. / К. Маркс, Ф. Энгельс. — 2 издание. — Т. 46. Ч. 1 — Москва: Издательство политической литературы, 1968. — 564 с.

Виртуализация и кругооборот капитала

Распределение, обмен и потребление, как известно, являются моментами общественного производства в самом широком понимании. Если производство функционирует по логике капитала, то характер распределения и потребления будет определяться логикой капитала. Поэтому такие вещи, как производство потребления, хоть и могут выходить за пределы капитала, но даже этот выход для них обусловливается капиталом — теми общественными отношениями, которыми этот выход порождается. Потребление и распределение, даже если это личное потребление, исходят, в конечном счете, из движения капитала и возвращаются в него обратно как специфические условия и предпосылки его функционирования. Это происходит вне зависимости от того, что по отношению к отдельному капиталу они могут выступать и зачастую выступают как внешние условия. Тем не менее, эти условия определяются движением совокупного производственного, а затем уже и других видов капитала вообще.

Основой движения является здесь именно производственный капитал. Функционирование других видов капитала при капитализме может основываться лишь на движении капитала в сфере производства товаров, поскольку только в этой сфере и осуществляется производство стоимости. Ведь именно стоимость и движение стоимости составляет сердце любой разновидности капитала. То, как она производится, в свою очередь, определяет все те способы, которыми она может быть распределена и перераспределена, изъята и т. д. Следовательно, возможность и основа виртуализации, то есть выхода капиталистического производства в процессе самовозрастания стоимости за пределы товарного производства, осуществляющегося в логике товарного производства, да еще и являющегося условием его постоянного возобновления, заключается в специфическом движении именно производственного капитала. Речь идет именно о производственном капитале (не путать с производительным капиталом как особой формой производственного капитала), и только потом, исходя из логики его функционирования, — о других его видах и способах приложения капитала. Поэтому источником виртуализации — производства визуализированных сфер капиталистической экономики и общественных отношений, — которая нас здесь интересует, в конечном счете, может быть только движение производственного капитала. Виртуализация как в специфически капиталистическом нетоварном производстве, так и в сфере распределения и перераспределения стоимости не может быть ничем иным, как продуктом функционирования производственного капитала или, если более точно, кругооборота производственного капитала.

Кроме того, в этом движении заключается специфика капиталистического производства по отношению к простому товарному и нетоварному производству, а также специфика капиталистического распределения и перераспределения по отношению к обществам, основанным на других хозяйственных укладах.

В этой главе нам предстоит установить, как именно то, что составляет необходимые условия возникновения виртуализации и порождает ее, происходит из специфики кругооборота производственного капитала вообще и тех определенным форм, которые капитал приобретает в этом кругообороте. Без этого невозможно понять процесс виртуализации в его существенных моментах.

Итак, производственный капитал в своем движении приобретает различные формы. Денежная, товарная, производительная форма — только особые моменты движения капитала как в процессе простого, так и расширенного воспроизводства. Эти формы важны для всякого капиталистического производства. Это также справедливо и по отношению к кругообороту капитала в капиталистическом производстве услуг. Здесь мы можем не возвращаться к разбору иллюзий насчет услуг. На этот счет ограничимся только замечанием, что в процессе производства услуг из общего кругооборота выпадает, по видимости, одна из стадий, а именно превращение в процессе производства сырья и рабочей силы в товар-вещь, в которой воплощается капитал в своей товарной форме и которая отчуждается в процессе продажи. Учитывая это обстоятельство, формулу кругооборота капитала, когда речь идет о производстве услуг, можно записать следующим образом:

Д-Т(рс+сп) — П…..-Д′,^[2]

Она отличается от классической формулы кругооборота производственного капитала:

Д-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′

Но это отличие не должно нас сбивать с толку. Нужно просто иметь в виду, что при производстве услуг производство и продажа товара сливаются. Но это не значит, что товар — предмет, произведенный специально для продажи и обладающий как стоимостью, которую образует заключенный в нем труд, так и потребительной стоимостью — способностью удовлетворять человеческую потребность, — не имеет места. Формулу правильно было бы записать так:

Д-Т(рс+сп) — ПТ′…-Д′

Таким образом, товар как таковой (как второй пункт) никуда не исчезает из движения капитала в капиталистическом производстве услуг. Более того, в реальном движении капитала при капиталистическом производстве услуг товарность услуг всегда выходит на передний план. Услуга как товар составляет ту же «головную боль» капитала, как и вещь-товар — она должна быть продана. Она должна постоянно сбрасывать эту товарную форму (вне зависимости от того, что она сбрасывает ее, приобретая). Таким образом, затруднение, вызванное характером услуг как «не вещи» и соответствующего их потребления, об которое вот уже полвека ломают зубы экономисты, снимается в действительности каждодневно осуществляемым фактом движения производственного капитала при производстве услуг через стадии Д-Т, Т-Д. Услуга продается, то есть через деньги приравнивается ко всем другим товарам. Потому просто обозначим, что, когда мы говорим «товар» и обозначаем его в дальнейшем через Т или т., под товарами понимаются также и услуги.

Для нашего исследования целесообразно пользоваться общей формулой кругооборота производственного капитала:

Д-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′

В ней более четко видны отдельные формы капитала как необходимые моменты его движения: Д — денежный капитал,

Т — товарный капитал, П — производительный капитал. При множестве повторений она выглядит таким образом:

Д-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′…

и так далее.

Из формулы видно, что, хотя по видимости деньги являются начальным и конечным пунктом движения, а само движение капитала создает видимость того, что «деньги делают деньги», меняя ряд определений в самом процессе этого функционирования (если брать не один, а несколько циклов и предполагать, что производство должно каждый раз возобновляться), движение денег ради денег становится движением производства ради производства. Производительный капитал ради производительного капитала. Здесь, если рассматривать беспрерывный процесс самовозрастания стоимости в целом, в качестве опорных членов выступает собственно производство — П…П. Маркс не зря называл этот процесс производством ради производства. Разбирая кругооборот капитала, он показал, каким образом производство ради денег в движении индивидуального капитала становится производством ради производства, и как это определяет характер всего совокупного общественного капитала: его органическое строение и логику его изменения [5].

Присмотримся поближе к производительному капиталу как к особой форме производственного капитала. Производительный капитал (П) в этом движении принципиально отличается от денежного и торгового капитала. В товарном и денежном капитале одна и та же по величине стоимость приобретает попеременно различные формы. Пребывание капитала в производительной форме имеет значение, не просто заключающееся в специфике этой формы, как в случае с денежной и товарной формами стоимости Д-Т-Д-Т-Д. Последние существуют в сфере обращения и свидетельствуют о том, что меняется лишь форма, но не величина стоимости. Производственный капитал — выход из сферы обращения.

Но производство товара выступает в кругообороте производственного капитала только как одна из стадий, которая, в свою очередь, обусловлена покупкой и продажей товара. Купленные капиталистом специфические товары — рабочая сила и средства производства — выпадают из сферы обращения и функционируют за ее пределами, чтобы вновь войти в нее как товар и по стоимости выше, чем они сами. Для нормального течения процесса эти товары должны быть целиком потреблены в процессе сохранения, переноса старой и создания новой стоимости. Предположим, что это всегда имеет место. Полученный в итоге совсем иной товар в свою очередь должен обладать потребительной стоимостью и стоимостью как своими двумя нерасчлененными моментами, как и товары, потребление которых являлось процессом его производства. Поэтому сам процесс производства стоимости как характеристики товара завязан не просто на его потребительную стоимость, но и на отношение «потребительная стоимость — стоимость». Поэтому, хотя стоимость создается исключительно в этом процессе, чтобы быть стоимостью (специфическим отношением людей как отношением продуктов труда), да и, тем более, самовозрастающей стоимостью, она должна, проходя через потребительную стоимость, двигаться к чистой, не обезображенной специфическими потребительными характеристиками товаров меновой стоимости как форме бытия стоимости.

Перейдем теперь к товарной форме. Товарная форма, которая является непосредственным результатом функционирования производственного капитала, заключает в себе дальнейшую специфику движения капитала. Товар, обладающий потребительной стоимостью и меновой стоимостью, должен реализоваться в обмене. Он должен реализовать свою потребительную стоимость и стать чистой меновой стоимостью. Но, если рассматривать товар как начальный и как конечный пункт процесса производства, проглядывается специфика капиталистического производства, отличающая его от простого товарного производства, и уж тем более — от нетоварного:

Т(рс+сп) — П…..Т′

Для того чтобы понять сущность П, следует зафиксировать и не выпускать из виду эти два пункта кругооборота капитала, между которыми лежит П (процесс производства): Т(1) состоящий из рабочей силы и средств производства, и Т(2) — товар, полученный в процессе производства. Они здесь нас интересуют как формы капитала, из которых исходит и в которые возвращается производительный капитал П. Производство (производительный капитал) определяется этими своими исходным и последующим пунктами — товарной формой капитала. Специфика этой формы заключается в специфике товара как такового, а именно в том, что в товаре потребительная стоимость и стоимость существует в своей неразделенности. Так вот, процесс производства П всецело обусловлен специфическими потребительными и стоимостными характеристиками тех товаров, производительным потреблением которых он является.

То, каким образом эти товары потребляются, определяется как их потребительными стоимостями, так и потребительной стоимостью того товара, который производят, а также стоимостью этих товаров. Потому, если рассматривать процесс производства капитала, важно его органическое строение.

В свою очередь, продукт производства существует как товар только в сфере обращения, опять вернувшись в нее. Без этого он не товар, а просто продукт, а значит, стоимостью он не обладает. Это обстоятельство свидетельствует о том, что производство стоимости не может быть сведено собственно к производству, а капитал — к производительному капиталу, к этой своей особенной форме. При этом стоимости (и прибавочной стоимости) неоткуда взяться, кроме как из этого процесса. Налицо противоречие капиталистического производства, которое разрешается именно в смене форм капитала. В этой смене форм производство может быть не просто производством продуктов, а именно производством стоимости. И, хотя противоречие уже заключено в самом производстве (в функционировании производительного капитала) как в процессе потребления специфических товаров и в специфически общественной двойственности абстрактного и конкретного труда, оно может быть реализовано только в единстве всего процесса функционирования производственного капитала — как в сфере производства, так и в сфере обращения. Поэтому производительный капитал, несмотря на то, что является непосредственным процессом производства стоимости, не только не может быть отождествлен с капиталом вообще, но и производство капитала как общественного отношения не может быть редуцировано до процесса функционирования производительного капитала, собственно до процесса производства.

Такое упрощение — фокусирование лишь на процессе производства стоимости, которое является основой капитализма, на какой бы исторической стадии своего развития он не находился, привело бы к тому, что из виду упускались бы те специфические условия, без которых производство является только производством потребительной стоимости, но не стоимости, производством продукта, но не капиталистическим производством товара. Капитал последовательно должен менять свои формы, где два фактора товара — потребительная стоимость и стоимость — должны выражать друг друга Д-Т и Т-Д. Другими словами, попеременное пребывание капитала то в форме особой потребительной стоимости, обладающей стоимостью, то в виде чистой меновой стоимости в виде денег является необходимым моментом производства стоимости как общественного отношения. Во втором томе «Капитала» Маркс специально обращает внимание на это обстоятельство, исследуя эти формы как стадии кругооборота как отдельного капитала, так и всего общественного капитала.

Посмотрим теперь на это движение с точки зрения противоположности и единства потребительной стоимости и стоимости.

Если смотреть на движение капитала под этим углом, формулу кругооборота производственного капитала

Д-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д-Т(рс+сп) — П…..Т-Д..

следует записать следующим образом:

Мс→ПсМс→Пс→ПсМс→Мс→ПсМс→Пс→ПсМс→ Мс…^[3]

и так далее.

Самовозрастающая стоимость как общественное отношение реализуется, таким образом, через постоянное чередование факторов товара — потребительной стоимости и стоимости. Более того, если рассмотреть тут смену относительной и эквивалентной форм стоимости товаров, то бросается в глаза, что потребительная стоимость товара постоянно оказывается эквивалентом стоимости и наоборот. Потребительная стоимость товара должна то и дело выступать для своего владельца эквивалентом стоимости всех остальных товаров. Это обстоятельство и обуславливает возможность товарной виртуализации. Потребительная стоимость не содержит ни грана стоимости, и, тем не менее, именно она является формой стоимости. В потребительной стоимости, в свою очередь, есть только способность товара удовлетворять какую-то человеческую потребность. Значит, сама эта потребность должна иметь место, чтобы товар был продан. В свою очередь, потребность — это не характеристика вещи, а исключительно характеристика человеческих индивидов в их общественной жизни. Таким образом, капитал как самовозрастающая стоимость становится в своей товарной форме, где потребительная стоимость выражает стоимость и всецело зависит от определенных свойств не денег, не других товаров, а людей.

Этот момент нерасчлененности потребительной стоимости и стоимости в производстве товаров собственно в фазе производства как производства стоимости имеет определяющее значение в дальнейшем движении товарного производства, порождающем и обуславливающем виртуализированные производственные отношения. Производство стоимости в общественном, а уж, тем более, в определяющем общественном масштабе является процессом постоянного производства слитых, воплощенных в товаре потребительной стоимости и стоимости. И эти моменты — потребительная стоимость и меновая стоимость — отрицают друг друга в процессе кругооборота производственного капитала. В этом разделении, получившем полное развитие в раздельности этих сторон, в само-разорванности товара на потребительную стоимость и стоимость, а значит, в специфически-капиталистическом характере саморазорванности труда, в конечном счете, заключены виртуализационные моменты капитала.

Уже в самом капитале — общественном отношении вещей, или вещном отношении людей — кроется как раздельность, так и постоянная необходимость преодоления раздельности человека и предмета для человека. Именно это в определенных условиях делает возможным отделение потребительной стоимости товара от товара и, соответственно, отделение сферы производства этой потребительной стоимости от производства товара. Потребительная стоимость товара становится внешней по отношению к товару и потому может производиться внешним по отношению к нему образом. Отношение меняется. Сначала предмет производился как товар потому, что он был кому-то нужен, удовлетворял человеческую потребность, и только потому обменивался как товар. В дальнейшем движении товарного производства свойства товара сами по себе уже не могут гарантировать, что он обладает потребительной стоимостью. Вместе с товаром производилась и его потребительная стоимость как его собственная характеристика. Но далее на передний план выходит то, что сама потребительная стоимость существует только и исключительно в отношении человека к вещи, а не в вещи самой по себе. Потребительная стоимость товара все больше выступает не как его собственные характеристики, а как общественное отношение, которое может и должно быть произведено соответствующим образом — не как вещь, а непосредственно как общественное отношение — в конечном счете, как характеристики живых человеческих индивидов. На определенном этапе развития капитализма само движение капитала вызывает к жизни сферу производства потребления и потребительной стоимости товаров, отдельную от непосредственного производства товаров.

Следует зафиксировать еще следующее обстоятельство. Хотя способность потребительной стоимости отрываться от товара и порождать в движении капитала целые сферы производства характеристик не товаров, а людей и заложена в простом кругообороте производственного капитала, то есть характерна для капитализма вообще, для того, чтобы возможность стала реальностью, капиталистическое производство товаров должно натолкнуться на преграду в самой потребительной стоимости как характеристике товара. Капиталистическое товарное производство в своем движении должно упереться в свою собственную товарность. Должна быть исчерпанной возможность реализации товаров без того, чтобы специально производить сначала потребности, а потом потребление как таковое. Это происходит на стадии монопольного капитализма поначалу только в странах-метрополиях, где имеется платежеспособный спрос, но ввиду большой конкуренции за рынки далеко не все товары могут быть проданы просто так, исходя из того, что у членов общества есть постоянная жизненная потребность в них. Поэтому конкуренция вынуждает капитал отдельно заниматься вопросами производства потребления. Но поскольку сам производственный капитал может производить только товар, а сами человеческие индивиды, осуществляющие те или иные культурные «практики», товарами не являются, эта сфера нетоварного производства отделяется от него. Тем не менее, она, будучи отдельной, обеспечивается функционированием капитала как общественного отношения ровно в той мере, в которой она обеспечивает его функционирование.

Итак, мы рассмотрели товарную форму функционирования производственного капитала

Д-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д-Т(рс+сп) — П… Т′…..

Мы выделили товар Т′ как пункт движения капитала, который благодаря нерасчлененности потребительной стоимости и стоимости и необходимость для дальнейшего движения капитала преодолевает эту нерасчлененность как точку, из которой в определенных условиях исходит производственная виртуализация. С развитием этой виртуализированной сферы общественного производства, в соотношении всего совокупного общественного производства, в котором обычно выделяли производство средств производства и производство средств потребления, появляется еще один этаж — производство потребления (третье подразделение).

И, соответственно, с учетом производственной виртуализации следует рассматривать тенденции движения общественного производства уже не только исходя из соотношения производства средств производства и производства средств потребления, а из соотношения всех трех сфер. Для успешного функционирования системы в этом соотношении должен устанавливаться определенный баланс.

Здесь только следует еще раз обратить внимание на то, что сфера производства образа жизни как производства потребления — это сфера нетоварного производства. Исходя из изложенного выше, видно, что доля ее во всем общественном производстве должна увеличиваться вместе с усугублением отмеченного выше предела капиталистического производства, заключенного в сущности товара. Это связано с появлением все новых и новых товаров, в производстве которых капитал ищет новое приложение в стремлении обеспечить себе большую норму прибыли, потребность в которых должна быть создана. Вторым полюсом этого же тупика является уничтожение товаров, которые нельзя продать, которые обладают потребительной стоимостью, но не могут реализоваться как стоимость. Это относится ко всем товарам, в том числе и к рабочей силе.

Наиболее крайней формой такого уничтожения и, соответственно, регулирования капиталистического производства является война. Производство ради производства оборачивается производством ради уничтожения. Война как «естественный» регулятор производства, который уничтожает уже произведенные потребительные стоимости и уже произведенное потребление, чтобы расчистилось место для нового приложения капитала, для его роста. Война интересна в экономическом отношении не только как инструмент передела сфер влияния между монополиями, но и как виртуализированная общественная «практика», обеспечивающая существование (воспроизводство) не только определенного победившего капитала, но и капитала как такового — капитала как общественного отношения.

С товаром как необходимым моментом движения производственного капитала мы встречаемся дважды. До сих пор мы делали упор на вновь капиталистически произведенный товар Т′. Что же касается «первой встречи» Т(рс+сп), то некоторые ее аспекты остались вне нашего внимания. Однако, «первая встреча» не менее важна, чем вторая Т′. Присмотримся теперь к Т(рс+сп) повнимательнее. Здесь стоит отметить следующее. Для капитала не имеет значения, были ли такие товары, как рабочая сила и средства производства произведены капиталистически, или в результате простого товарного производства, или вынесены на рынок как излишек, появившийся в натуральном хозяйстве. Это безразличие существенно. С ним связано воспроизводство и производство докапиталистической отсталости в капиталистическом мире.

Для капитала в его функционировании важно только то, чтобы за как можно меньшую стоимость, воплощенную в деньгах, получить как можно больше потребительной стоимости. Это обстоятельство, когда капитал становится господствующим общественным отношением, играет важнейшую роль. Оно обуславливает существование и производство докапиталистических форм эксплуатации при капитализме. С этим было связано столь долгое существование крепостного права в России, рабства в Америке. Производство и в помещичьем хозяйстве, где использовался труд крепостных, и на хлопковых плантациях Юга США было товарным, но способ эксплуатации человека человеком здесь докапиталистический. И эти докапиталистические способы, в конечном счете, определялись именно капиталистическим производством и функционированием производственного капитала в Европе, а не наоборот.

В зависимости от конъюнктуры рынка капитал и сейчас постоянно возрождает те или другие формы эксплуатации, которые господствовали или были в наличии при феодализме или рабовладельческом строе. Именно это обстоятельство свидетельствует о том, что пока капитал будет господствующим общественным отношением, эти способы эксплуатации будут с необходимостью воспроизводиться в том случае, если они будут выгодны для функционирования производственного капитала. Это справедливо как относительно производства средств производства, в основном, сырья, так и для производства рабочей силы.

В своем стремлении дешевле купить как можно более качественную рабочую силу капитал, наступая на труд, заставляет трудящихся часть потребительных стоимостей, нужных для производства рабочей силы, доставлять себе с помощью натурального хозяйства. Это относится не только к выращиванию картошки на дачном участке, но и к ежедневной домашней эксплуатации, поскольку заработная плата не позволяет работнику покупать на нее все, что нужно, полностью готовым для употребления, и поэтому полное восстановление рабочей силы работника вынужденно обеспечивается трудом членов его семьи.

Таким образом, капитал не просто консервирует, а, в зависимости от ситуации, вновь вызывает к жизни такие в условиях промышленности, казалось бы, бессмысленные разнообразные виды труда в индивидуальном домашнем хозяйстве. Произведенные капиталистически с помощью современных технологий вещи, которые нужны для восстановления рабочей силы, конечно же, продукты меньших трудозатрат, чем в условиях личного хозяйства, но последние не обладают стоимостью, а только потребительной стоимостью для трудящихся, а потому и ничего не стоят капиталу при покупке рабочей силы. Поэтому различные виды домашнего рабства тоже, в зависимости от ситуации на рынке, то отмирают, то опять возрождаются.

Все рассмотренные выше общественные свойства моментов кругооборота капитала как Т, так и Т′, соответствуют общей для них товарной форме — срощенной в товаре потребительной стоимости и стоимости, а потому в движении общественного капитала постоянно переплетаются и обуславливают друг друга. Хотя Т′ порождает, казалось бы, собственно виртуализацию, а Т докапиталистическую некапиталистическую капиталистичность, однако и то, и другое воспроизводит частный характер присвоения продуктов труда и держится на нем. Производство более дешевой рабочей силы, которая обеспечивает себя сама потребительными стоимостями, часто совпадает с определенными практиками потребления, а потому в таком производстве докапиталистической некапиталистической капиталистичности задействованы самые передовые технологии производства потребления.

Рассмотрев свойства товара как основы виртуализации, мы переходим к собственному, заложенному в его же специфике, полюсу товара — к деньгам. Эту форму производственного капитала мы до сих пор не рассматривали. Однако она не менее существенна, чем остальные формы.

Д-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′-Т(рс+сп) — П…..Т′-Д′..

Деньги выполняют здесь функцию капитала потому, что они — деньги, то есть квитанции на право пользования чужим трудом. Однако деньги являются деньгами только в отношении с другими товарами. Потому чистый рост стоимости в форме меновой стоимости — рост денег, не связанный с товаром (потребительной стоимостью, слитой со стоимостью), в общественном масштабе является бессмыслицей. В каждом отдельном случае, когда такое имеет место, налицо реальная (действительная, а не только в сознании) общественная иллюзия. Эта иллюзия тоже исходит, в конечном счете, из движения производственного капитала, производится в результате его функционирования как побочный продукт товарного производства. Эта иллюзия — не обман, а момент идеальности денег.

Деньги в своих идеальных функциях действуют точно так же, как и религия, будучи иллюзорным отражением в сознании реальных общественных отношений, она влияет на вполне реальные жизни людей и определяет их. И точно так же, как религия становится отдельной профессией, чистая меновая стоимость становится функцией отдельных капиталов. Этот момент характерен для денег вообще и для капитала вообще; наиболее точно он выражен в ростовщическом капитале, где в отличие, скажем, от торгового капитала, деньги вообще не меняют своей формы — Д…Д′. Этот капитал, точно так же, как и торговый капитал, существовал еще задолго до производственного капитала. В таком случае, скажут, причем здесь виртуализация — капиталистическая некапиталистическая капиталистичность?

Но ростовщический капитал не оказывает обратного влияния на организацию товарного производства. Поэтому разгадку особой роли денег при капитализме следует искать в той роли денег, которую они играют в производственном капитале, в функциях денег как производственного капитала. Об этом в свое время писал Ленин, в частности, о новой роли банков в эпоху империализма и особенностях финансового капитала. Он выделил основные существенные черты, характерные для монопольного капитализма. Для отдельного капиталиста и для целых отраслей приложение денежного капитала в современную эпоху приобрело особое значение. Оно играет в известной мере самостоятельную и даже определяющую по отношению к функционированию отдельных производственных капиталов роль. Но деньги сами по себе не обладают стоимостью. Они обладают ею только в отношении со всеми другими товарами, как эквивалент их стоимости, как всеобщий эквивалент. И в процессе делания денег интерес представляет именно это отношение, деньги как это отношение. Чтобы это отношение вообще имело место, стоимость должна постоянно производиться как характеристика товаров вместе с ними. И только в связи с этим процессом производства она в дальнейшем может входить потенциально или реально в сферу чистой меновой стоимости. Только потом она может быть перераспределена, причем, только способом, который уже заключается в товарной форме продуктов труда.

Деньги как товар, потребительной стоимостью которого является его меновая стоимость, в движении капитала перестают быть связаны с потребительной стоимостью того товара, который первоначально был деньгами. В своих функциях деньги заменяются денежными знаками, и от этого процесс нисколько не страдает. В ряде функций они используются лишь как воображаемые счетные деньги, в своей функции средства платежа могут служить гарантией множества потенциальных платежей и т. д. Мало-помалу эти функции начинают сливаться с денежными знаками, а не с денежным товаром, который они когда-то обозначали. Это первоначально происходило потому, что раньше денежные знаки представляли собой «твердые» деньги (то есть такие, которые гарантировались товаром). Однако дальнейшее движение меновой стоимости отрывается и от денег-товара, срастаясь с денежными знаками (бумажные они или электронные — значения не имеет). Для процесса обмена как такового и для процесса кругооборота капитала, где эти знаки выступают как деньги, важно только то, чтобы они могли выполнять общественно-значимые функции денег: служить средством обмена, обращения, средством платежа, средством накопления и мировыми деньгами. В «Капитале» Маркс подчеркивал, например, что когда дело касается международной торговли, то в качестве денег обращаются не денежные знаки, принятые для хождения в одной стране, а золото — реально обладающее стоимостью. Рынки, ставшие теперь единым разветвленным мировым рынком, могут обслуживаться в этой функции денежными знаками, лишь бы только они приобрели всеобщее значение. Это, между прочим, и было констатировано фактом отмены золотого стандарта доллара. Доллар после этого не перестал выполнять функцию денег. Более того, с того времени появились такие разновидности денежных знаков, полноправно выполняющих функции денег, которые никогда не были связаны с определенным реальным товаром, обладающим потребительной стоимостью и стоимостью, как это было со знаками золота. Вот где царство симулякра французских постмодернистов!

Но деньги не производят стоимость, деньги не есть стоимость, а только форма ее существования и проявления как чистая меновая стоимость. Само существование симулякра означает, что есть реальная материальная основа — реальные общественные отношения, порождающие симуляцию, да еще и в возрастающем масштабе. Разгадку тайны господства финансового капитала над производственным в современном мире нужно искать в самом характере товарного производства, в специфике производства товаров, в кругообороте производительного капитала и тех функциях, которые деньги выполняют в процессе этого кругооборота. Финансовая виртуализация собственной природы не имеет. Разновидности капитала, связанные с обращением и перераспределением стоимости, а также сферой нетоварного производства, функционируют капиталистически только в связи с функционированием производственного капитала при империализме. Здесь стоит лишь указать на это обстоятельство, чтобы отослать читателя опять к товару и ко всему тому, что было сказано выше о товаре, так как финансовая виртуализация — лишь свое другое товарной виртуализации в обществе господства капитала — проявление проявления. Поэтому сам по себе анализ виртуализации, исходящий из денег, представляет для того, чтобы понять ее сущность, такой же малый интерес, как и анализ религии без изучения тех общественных условий, которые порождают те или иные ее формы. Поэтому мы сосредоточимся на производственной виртуализации, исходящей из товара.

Источники

1. Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии: пер. с нем.

Т. 2 / К. Маркс // Маркс К. Соч. / К. Маркс, Ф. Энгельс. — 2-е изд. Т. 24. — Москва: Издательство политической литературы, 1961, — 644 с.

Производство и потребление образа жизни как момент виртуализации

Настоящая работа публиковалась по ходу написания. Это позволило увидеть, услышать и учесть разные точки зрения на поднятую проблему, услышать критику. Поэтому позволим себе напомнить, что общая цель работы — раскрыть логику виртуализации социально-экономических процессов, которая состоит вовсе не в использовании современных компьютерных технологий, а в том, что капитал как общественное отношение в своем становлении ведет к выходу производства за пределы товарной логики и, тем не менее, этот выход остается в рамках этой логики, являясь условием того, чтобы товарное производство и воспроизводство капитала вообще было возможным. Общественные отношения в этой системе производства отрываются от своей основы, но именно в этом отрыве и через этот отрыв эта основа воспроизводится. Такое положение вещей определяет использование передовых, некапиталистических уже по сути технологий по-капиталистически и определяется таким их использованием. С другой стороны, оно неразрывно связано с откатами на доиндустриальный уровень производства и производственных отношений в эпоху империализма.

Если не понять, как возможно разрешение этого вполне реального противоречия, невозможно и разработать стратегию выхода на новый уровень общественных отношений. Поэтому важно найти ответ на вопрос: могут ли быть моменты виртуализации точками разрыва, позволяющими изменить характер использования технологий? Если возможно, то как через них общественные отношения могут двигаться дальше в направлении уничтожения вещных отношений и вещного характера труда, к коммунизму?

Варианты ответов на этот вопрос («да» или «нет»), которые доводилось слышать в ходе обсуждения такой его постановки, основаны, к сожалению, только на общеисторическом оптимизме или пессимизме. Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что как для одного, так и для другого есть основания. Именно поэтому все эти доводы нельзя оставить без внимания. Но для нас поднятый вопрос является чисто практическим. Его можно сформулировать и так: какие необходимые и достаточные социальные условия для перехода на новые основания общественного развития должны быть налицо в мире виртуализированных социальных процессов? Или, если еще проще, что делать для того, чтобы стало возможным девиртуализирование, выход за пределы современного товарного производства? Нужно понять, при каких условиях это возможно, а при каких точно нет, и, что самое важное: как одни условия можно превратить в другие. На этот вопрос хоть сколько-нибудь удовлетворительного ответа пока, к сожалению, нет.

В связи с этим хотелось бы прояснить саму постановку вопроса, изложенную в главе «О некапиталистической капиталистичности».

Но сначала надо ответить на одно замечание, чтобы обозначить позицию — точку ангажированности, с которой вообще затеяно это исследование. Из всех устных и письменных комментариев по существу внимание привлекла точка зрения о переоценке значения теории для социализма, который, по сути, и есть период революции. Автор этого замечания утверждает, что крах социализма не может быть объяснен недостаточностью развития марксистской теории и допущенными ошибками. «Наоборот, сама эта недостаточность, ошибки и предательство могут и должны быть гораздо проще объяснены вполне материалистически, исходя из определенных объективных условий времени и места, которые не давали возможности человечеству выйти за пределы развития капитализма, поскольку сам капитализм к этому времени еще не достиг определенной степени зрелости, позволяющей успешно реализовать этот переход», — утверждает критик. Что ж, утверждение вполне материалистическое. Общественное бытие определяет общественное сознание — важнейшее положение материалистического понимания истории.

Вопрос заключается только в том, можем ли мы абсолютизировать это положение, распространив его на всю историю человеческого общества (прошлую и будущую). То, что общественное сознание будет всегда осознанием общественного бытия, бесспорно^[4]. Но на определенном этапе само это общественное бытие должно сообразовываться с сознанием, если сознание — не только продукт, но и условие развития общества. По мере выхода за пределы общественно-экономических формаций, где сознание было лишь продуктом и отражением, это соотношение с необходимостью должно переворачиваться. Движение от формального обобществления к реальному, освоение социальной формы движения материи как раз и заключается в переворачивании этого отношения. Необходимо сознательное построение общественной жизни, с использованием понятых законов общественного развития и законов преобразования этих законов, чтобы вырваться из-под их стихийного действия. Потому наличие достаточно развитого сознания является необходимым, хоть и недостаточным условием для развития по социалистическому пути, условием перехода к коммунизму. Общественное сознание должно определять общественное бытие, а следовательно, в конечном счете, само себя. А для этого такое сознание должно хотя бы просто быть в наличии. Для начала должны быть теоретики, чтобы оно было живым.

А теоретики в эпоху экономических общественных формаций и до определенного момента в переходный период являются, к сожалению, отнюдь не массовым и даже не серийным «продуктом». Теоретики в силу существования общественного разделения труда остаются штучным продуктом. Капитал непосредственно марксистских теоретиков производить никогда не станет, да и непосредственное общественное бытие легко формирует сознание чиновника, кассира, программиста, специалиста по продажам и т. д., но не революционно-теоретическое сознание. Более того, если в эпоху Модерна воспроизводилась рациональность как момент самосознания культуры, то на современном этапе целостно-рациональное сознание уже не воспроизводится даже в такой сфере, как философия. Это происходит в той мере, в какой она остается замкнутой в своем поле. Неслучайно во второй половине XX века начался поход против логоцентризма и логоцентрического пафоса Модерна. И именно эта философия становится наиболее доступной и наиболее популярной. Потому еще большую актуальность как в переходный период, так и сейчас, в эпоху отката в капитализм, приобретают эти слова Ленина: «В особенности обязанность вождей будет состоять в том, чтобы все более и более просвещать себя по всем теоретическим вопросам, все более и более освобождаться от влияния традиционных, принадлежащих старому миросозерцанию, фраз и всегда иметь в виду, что социализм, с тех пор как он стал наукой, требует, чтобы с ним и обращались как с наукой, т. е. чтобы его изучали» [2, с. 27]. Потому мы специально обратили внимание на это важнейшее обстоятельство во введении.

Тут не менее важен еще такой момент. Необходимым условием для перехода является не развитие капитализма самого по себе, а развитие производительных сил при капитализме. Именно развитие производительных сил имеет важнейшее определяющее значение и является необходимым условием перехода. В этом весь гвоздь, а не в развитии капитализма как такового. Более того, капитал как сущностное и существенное условие для развития производительных сил не может до конца выполнить свою историческую роль при капитализме. Доводить логику капитала до конца нужно сознательно. Именно поэтому при империализме, поскольку не осуществляется этот переход, социально-экономические процессы виртуализируются.

Перейдем теперь к постановке вопроса о виртуализации как о некапиталистической капиталистичности. От некоторых критиков, которые в идее некапиталистической капиталистичности, кроме тавтологичности терминологии, увидели собственно идею, поступило следующее замечание о том, что чистых форм не бывает в принципе: «При переходе от родоплеменного строя к классовому из натурального хозяйства возникают одновременно все уклады классового общества — мелкотоварное производство, рабовладение, феодальная зависимость, наемный труд, частный капитал, государственный капитал, и это при том, что натуральное производство никуда пока не исчезает, а продолжает существовать наряду с другими формациями и укладами». И с этим сложно не согласиться, но существенна методологическая основа критики: «Способ производства определяется по ведущему укладу. В этом случае можно, конечно, вести речь о «неазиатской азиатчине», нерабовладельческом рабовладении, нефеодальном феодализме, некапиталистической капиталистичности, то есть о том, как другие уклады и формации существуют в условиях азиатского способа производства, рабовладельческого, феодального и капиталистического». Можно, конечно, подойти к делу и так, тем более, что, когда речь идет о вопросах перехода, эти моменты важны. Полностью чистых форм действительно не бывает. Однако суть дела вовсе не в этом. И даже дело не в том, что все докапиталистические уклады, так или иначе, основаны на натуральном, а не на товарном производстве.

Методологически такой подход, с нашей точки зрения, абсолютно неверен. Способ производства определяется вовсе не по ведущему укладу, если понимать ведущий уклад преобладающим количественно, а по определяющему все остальные экономические отношения, то есть общество как целое. И дело именно в этой логике целостности. Без нее нельзя понять современный империализм именно как целое. Потому-то автор этого весьма дельного замечания и говорит о капитализме и внешней по отношению к нему некапиталистической периферии, рассуждая именно об империализме, об эпохе, когда капитал как общественное отношение определяет существование всех докапиталистических укладов. Все эти уклады важно понять как единый процесс, осуществляющийся в общей логике современного капитализма и капитала как самовозрастающей стоимости. И с этих позиций анализируются упомянутые в первой главе моменты виртуализации, а также ее связь как с капиталом как сущностным и существенным общественным отношением, так и с постоянно воспроизводящимися докапиталистическими отношениями в капиталистическом обществе.

Теперь вернемся к современной виртуализации, а именно к такому моменту виртуализации, как производство образа жизни как потребительной стоимости для капитала и потреблению образа жизни. Важнейшим ее моментом является капиталистическое использование и развитие технологий, которые вполне могут позволить анализировать, планировать и производить определенную деятельность людей. Налицо частичная практическая освоенность социальных процессов. Такие технологии, то есть освоение социальной формы движения материи, причем на уровне индустрии практик, начиная с математического анализа больших массивов данных как инструмента учета и контроля, до разнообразнейших маркетинговых стратегий, которые предполагают не просто воздействие на индивида, чтобы он что-то покупал (и даже не просто формируют образ жизни, который предполагает определенное поведение потребителя-покупателя), а и дальнейшую работу самих индивидов в свое «свободное» время на продуцирование тех или иных паттернов поведения — факт. Бесспорно, с этим фактом нужно не только считаться, но научиться иметь дело. Социализм предполагает освоение этих технологий и применение их в общественных масштабах с целью всестороннего развития членов общества.

Но именно поэтому важно учитывать, что в современном капиталистическом обществе освоение социальной формы движения на уровне отдельных процессов жизнедеятельности (причем, все более дробных) не ведет к освоению, то есть сознательному управлению развитием общества как целого. Глядя на современные глобальные процессы, на надвигающуюся мировую войну, становится очевидно, что такое частичное освоение на выходе лишь усиливает стихийность и неподконтрольность человеку действия законов общественного развития, ускоряет и усиливает те неизбежные тенденции, определяющиеся конкуренцией между монополиями, которые связаны с реализацией этих законов. И это просто факт, который не только нужно констатировать, но и понимать.

Такое точечное освоение социальной формы движения материи позволяет, в том числе, утилизировать протест, вводя его в приемлемые рамки на уровне постоянно репродуцирующихся законсервированных способов действия, не выходящих за пределы виртуализированных практик. И, тем не менее, появление таких технологий, по сути уже некапиталистических, в определенных социальных условиях может стать одной из важнейших предпосылок перехода на высшие основания общественного развития. Капитал создал и создает технологии непосредственного нетоварного производства, пусть даже и весьма ограниченно. Но в этой связи возникает проблема, которую в общем можно сформулировать так: как развитие такого производства относится к развитию (развитию в том смысле этого слова, который в него вкладывает диалектическая традиция) производства товаров, обладающих стоимостью? Каким образом и при каких условиях можно использовать эти технологии для выведения производства человека из-под логики производства вещей, в которую также вписывается и производство людей под вещи? А для этого нужно разграничить их с теми условиями, которые препятствуют этому, понять те существенные ограничения их использования в борьбе с капиталом, которые заключены в тех способах их использования, которые определяются их функционированием в процессе воспроизводства капитала.

Присмотримся к этому процессу поближе. Что именно имеется в виду под словом «непосредственное», когда говорят о непосредственном производстве человека? Об этом уже шла речь выше, однако, важно специально обратить внимание на это.

В первую очередь, имеется в виду то производство, когда именно люди, а не какое-либо другое сырье, являются материалом труда. В результате труда они преобразуются в людей с определенными социальными органами, определенными качествами, установками и стереотипами поведения, нужными тем, кто оплачивает это производство. Речь идет как о производстве потребителя, так и рабочей силы. До определенного возраста (а отчасти вообще до конца жизни человека) это производство — абсолютно кустарное, вынесенное в домашнюю сферу. Став пригодным сырьем, произведенным в семье или в ее суррогатных заменителях^[5], индивид попадает в различные сферы индустрии человека, где непосредственно становится материалом труда. С одной стороны, в сфере образования человеческого индивида производят как рабочую силу и как лояльного властям гражданина, способного бунтовать только в приемлемых для системы формах. С другой стороны, его производят как потребителя, и в этом отношении технологии пошли намного дальше, чем образовательные — от общества потребления не просто к обществу переживания, как утверждали западные теоретики, а к обществу потребления переживания.

Дело в том, что человеческие индивиды, как действующие определенным образом существа с определенными социальными органами, могут быть произведены двояким образом: или опосредованно, то есть опосредованно вещами, как побочный продукт их производства и функционирования, или непосредственно, но не с помощью воздействия на каждого индивида по отдельности, а путем производства коллективов и коллективности, в которой они формируются. В этом смысле, например, страшилки о том, что посредством информационных технологий зомбируют каждого отдельного человека, уже не актуальны даже как фантастика.

Жизнь пошла намного дальше, поскольку производятся коллективы, причем интернет, разнообразнейшие коммуникации и социальные сети здесь являются просто технической базой, а не технологией. К идее о коллективе, разрабатываемой в советской педагогике и философии, подошли совсем с другой стороны: ее взяли на вооружение и успешно используют в разнообразнейших стратегиях продвижения продуктов — от банальных предметов быта до политической идеологии. Экономика уже превратилась в непосредственную педагогику. Причем в педагогику коллективов. То, что капитализм по большому счету не освоил в сфере образования, он прекрасно освоил в выросшей и все более возрастающей другой сфере производства человека.

И тут важна природа производимой коллективности. Ведь характер этой коллективности, по большому счету, является определяющим для производства образа жизни. Во многом производство образа жизни полностью совпадает с производством этой коллективности. Выше не зря была упомянута семья как место, где человек производится, если так можно выразиться, кустарным способом. Но на создание именно таких кустарных производственных ячеек семейного типа, именно такой коллективности, где индивиды производятся ремесленно, не с использованием всех достижений современной науки о человеке, передовых технологий работает целая передовая индустрия. Такая коллективность тиражируется через функционирование индивидов в более дробных по сферам жизнедеятельности, и в то же время, более глобальных частичных коллективах. И даже неуспешность семьи здесь заложена.

Неполная семья — это тоже семья, распадающаяся семья — это тоже семья. И даже живущий без семьи в собственном доме отдельный индивид тоже является семьей в хозяйственном плане постольку, поскольку он осуществляет потребление и присвоение в индивидуальных формах. Такие семьи — тоже часть индустрии. Идеал потребления-переживания как непосредственного общения членов семьи не должен быть досягаем, а запросы — удовлетворяться лишь частично, да еще и таким образом, чтобы это формировало новые запросы. Причем семьи сами их продуцируют, для чего достаточно лишь запустить процесс. Это необходимое условие существования современной индустрии человека. Поэтому-то тенденция к отмиранию семьи как социального института остается только тенденцией.

Индустрия семьи является важнейшим элементом индустрии человека более высокого порядка, в котором налагаются друг на друга различные элементы мнимой коллективности и мнимого СОбытия с другими людьми как мнимых соБЫТий. И в этом производстве учет и контроль осуществляется именно в событийности и самой этой событийностью. Производство действия подменяется информацией о нем, и производство этой информации становится неотъемлемой частью как рабочего, так и свободного времени современного индивида. Перепроизводство информации — и затрата огромнейших человеческих ресурсов на это производство, что неразрывно связано со все усиливающейся бюрократизацией сфер общественной жизни, связанных с капиталом опосредованно (образование, гос. управление и т. д.), вытекает из этой логики виртуализации. И дело тут даже не в том, как через нее производятся и консервируются определенные способы поведения. Бессодержательность формы — это ее определенное содержание, как бы странно это ни звучало. И это содержание неразрывно связано со всеми другими моментами виртуализации.

Большой брат может смотреть за тобой, но ему это не нужно. Он может поглядывать лишь изредка, потому что ты сам смотришь за собой и за другими, сам производишь себя под нужды корпораций. Тут «экономика лайка» еще более антиутопична, чем все известные антиутопии. Причем, что важно, это экономика создания человека как потребительной стоимости для капитала, а не создания стоимости, без которой стоимость как общественное отношение не может воспроизводиться. И тут, если уж дальше продолжать образный ряд, скорее уместна аналогия с огромнейшим Шоу Трумана^[6], в котором мы все являемся и Труманами, и актерами, и статистами, и зрителями.

В этой ситуации и с этими технологиями может иметь колоссальные значение сочетание двух идей. Уже упомянутой идеи Макаренко о коллективе и организации его работы так, чтобы он был ориентирован и обеспечивал непосредственную деятельную связь коллектива и каждого его члена с обществом, которую капитал может использовать только наполовину. Поскольку в макаренковской формуле «самоуправление + пром. фин. план» [3] заложена не просто идея развития коллектива, а включение каждого его члена в общественную жизнь как действующего по меркам общества как целого, а не частичных и часто мнимых коллективов, в которые включен индивид. Ведь дело не только в том, чтобы создать для всех и каждого формальную возможность освоения и развития всех достижений человеческой культуры, а в том, чтобы каждодневная деятельность создавала у каждого человека потребность в их освоении и развитии. Действие, которое на первый взгляд является частичным, должно создавать потребность в развитии человеческой культуры, и, таким образом, сам труд становился бы универсальным — трудом по производству сущности человека. Суть дела тут заключается в его общественном масштабе и непосредственной ориентации на общественное производство людей. Та же логика целостности, а вовсе не давно устаревшие технические решения, ценна и в идеях Виктора Михайловича Глушкова [1]. Если мы исходим из того, что общество — это целое, и если мы хотим задавать обществу направление развития, то управляющие системы должны внедряться не только и не столько для увеличения производительности труда в отдельных отраслях, сколько для того, чтобы управлять экономикой в целом для производства коммунизма, непосредственно-коллективных форм свободной человеческой деятельности. Если не упускать из виду цель социалистического производства как изменение самого характера человеческой деятельности, нельзя не согласиться с Николаем Ивановичем Ведутой: «Только единство функций планирования, учета, анализа и регулирования составляет процесс управления. Однако по своему значению они не равнозначны. Управление требует прежде всего вполне определенной цели, траектория движения к которой формулируется планом. Учет и анализ предназначаются для определения, а регулирование как комплекс тех же функций на более низкой ступени управления — для достижения цели. Поэтому планирование в процессе управления занимает ведущее место, подчиняя себе все остальные функции» [4, 189]. Таким образом, все действия по планированию подчиняются развитию свободной деятельности людей в общественную норму.

Капитализм, развивая непосредственные технологии производства человека, создает множество социальных препятствий для осуществления дальнейшего движения: на базе тех же технологий, производя и потребляя образ жизни, постоянно тиражируя и ранжируя в главном не просто однородные, а одни и те же социальные практики, отличающиеся друг от друга огромным множеством несущественных деталей.

Источники

1. Глушков, В. М. Макроэкономические модели и принципы построения ОГАС / В. М. Глушков. — Москва: Статистика, 1975. — 160 с.

2. Ленин, В. И. Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения / В. И. Ленин // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 6 / В. И. Ленин. — Москва: Государственное издательство политической литературы, 1963. — С. 1–192.

3. Макаренко, А. С. Флаги на башнях / А. С. Макаренко // Макаренко А. С. Собрание сочинений в 8 томах / А. С. Макаренко. — Москва: Педагогика, 1983.

4. Ведута, Н. И. Экономическая кибернетика / Н. И. Ведута. — Минск: Наука и техника, 1971. — 318 с.

Человек как потребительная стоимость

Итак, разбирая теории стоимости, мы установили, что человек как продукт отраслей, которые постоянно работают над его непосредственным производством, не обладает стоимостью, не является товаром. Чувства, мысли и поведенческие установки людей нельзя продать, поскольку их нельзя отделить от того, кто испытывает их и кто обладает ими, а производятся именно они. Развитое товарное производство предполагает личную юридическую свободу индивида. Люди непосредственно не продаются, как рабы при рабовладельческом строе^[7], и именно поэтому вынуждены продавать свою рабочую силу.

Более того: эти отрасли производят промежуточный продукт, который не является для его потребителя товаром. Он не обладает стоимостью для индивида, но зато обладает потребительной стоимостью для него. К таким вещам относятся социальные сети, телепрограммы, разнообразнейший интернет-контент или, например, внутреннее убранство торговых центров, часть развлекательных программ, сериалы и многое другое. Само их потребление как раз и является производственным моментом. Именно поэтому множество продуктов люди получают бесплатно, и часто вне зависимости от того, хотят они этого или нет. Но для того, чтобы процесс был эффективным, люди не только должны хотеть этого, но и формировать такое желание у других, делиться этими продуктами и этим желанием. Например, публика смотрит видео популярного блогера о том, как хорошо кататься на сноуборде: красивые виды гор, здоровые люди, захватывающая скорость. И часть публики покупает сноуборд и множество сопутствующих товаров, которые раньше вообще не были нужны. К тому же, поисковики начинают подбрасывать соответствующую контекстную рекламу. Те, кто все это купил и съездил в горы, выкладывает фотографии, сделанные в поездках, выполняя роль того же блогера, но в меньшем масштабе, вступают в группы, где делятся впечатлениями и заодно обсуждают достоинства и недостатки соответствующих курортов, трасс, снаряжения. Таким образом, в расширенном масштабе воспроизводится потребление товаров через воспроизводство соответствующего образа жизни.

Часть современных технологий разрабатывается и используется именно для производства взаимодействия и, таким образом, встраивания индивидов в производственную цепочку в так называемое «свободное» время. К таким технологиям относятся социальные сети, мессенджеры, сервисы типа YouTube и социальные сети и мессенджеры. Производящиеся в них способы взаимодействия вписаны в логику производства культурного контекста потребления. Это и накладывает ограничения на взаимодействие людей при помощи таких средств и на возможности их использования для выхода за пределы логики виртуализированного капитала, работает на создание культурных анклавов, не пересекающихся между собой. Люди, таким образом, встраиваются в производственную цепочку, задействуются в производственном процессе в так называемое «свободное» время. Причем момент мнимой «свободы» здесь имеет огромнейшее значение, и это даже не просто «свобода» выбора в рамках предложенного, а «свобода» взаимодействия по поводу потребления промежуточных продуктов (в самом широком смысле слова) нетоварного производства — производства людей. Такая «свобода» позволяет индивидуализировать промышленно штампованные «практики», чувства и установки, субъективировать их, то есть сделать их субъективными, но не субъектными.

Через действия огромных масс людей, которые имеют свой ритм, цикличность, повторяемость, воспроизводится несубъектная субъективность и частичная квазиколлективность как способ и пространство ее осуществления. Расширяется зона культивируемого и контролируемого комфорта. Если вы не лайкаете, не расшариваете, не обсуждаете, что является необходимым звеном продуцирования «практик», значит, эффект или не достигнут производителями, или достигнут только отчасти. Но для того, чтобы вы это делали, продукт должен содержать то, что представляет для вас ценность вне зависимости от тех «бонусов», которые идут с ним в комплекте, удовлетворять вашу потребность в co-переживании, со-бытии.

Причем речь идет об идеальных продуктах, а делиться идеальными продуктами, тем более на базе современных технологий, не значит отчуждать их от себя.

Возьмем, к примеру, сериал или работу коммерческого YouTube-канала, поскольку этот пример наиболее наглядный. Коммерческая успешность напрямую зависит от популярности. Имеются в виду те сериалы, зритель которых не покупает право их смотреть, как это происходит с кино в онлайн — и обычных кинотеатрах, где прибыль зависит от сборов. Наоборот, задача состоит в бесплатном «впаривании» продукта, обладающего для зрителя потребительной стоимостью, но не стоимостью. Потребитель платит временем, на него потраченным, причем это — «свободное» время. Но потребление этого продукта налагает на потребителя обязанности: формировать себя определенным образом в процессе или в результате этого потребления. Речь идет не только о рекламе, как прямой, так и скрытой (всех разновидностей), но и об усваивании определенных образцов поведения. На приведенном выше примере с работой канала блогера-сноубордиста это видно еще лучше.

При производстве сериала или ролика на YouTube экономический смысл исчисляется разницей между бюджетом и доходом от рекламы, которую он приносит, или разницей между тем же бюджетом и прямым финансированием. Может иметь место и то, и другое в различных пропорциях. Это не так уж важно. Важно, что продукт формирует определенные поведенческие установки, необходимые тому, кто его финансирует прямо или косвенно, покупая рекламу, удовлетворяя при этом имеющуюся у населения потребность в зрелище и сопереживании.

Рассмотрим теперь эти хорошо известные всем и мало интересные сами по себе факты в понятиях теории стоимости.

1. Продукт не является непосредственно товаром ни для потребителя, ни для производителя. Грубо говоря, он не производится непосредственно на продажу, не продается и не покупается (продажу прав на трансляцию мы здесь не рассматриваем).

2. Следовательно, в процессе производства не создается стоимость — отношение людей как отношение продуктов их труда в обмене.

3. Соответственно, соотношение необходимого и прибавочного рабочего времени не определяет норму прибавочной стоимости.

4. Прибыль от сериала зависит от масштабов его социального функционирования, которое, конечно, связано с количеством общественно-необходимого рабочего времени, содержащегося в продукте, но определяется не им, а теми социальными эффектами, которые сами по себе стоимости не имеют.

5. Продуктом (результатом) потребления этого товара индивидами являются мысли, чувства, способы восприятия, другие состояния (переживания) и установки зрителей.

Не трудно заметить, что все эти пункты выпадают из логики капиталистического производства. Более того, даже из логики товарного производства как такового, поскольку и производство, и распределение, и потребление продукта осуществляется не через обмен. В логике товарного производства остается только оплата труда актеров, операторов и остального персонала, задействованного в процессе производства. Однако экономически в данном случае они подпадают под категорию непроизводительных рабочих. Они не производят стоимости, а обменивают одну потребительную стоимость (свою собственную деятельность с ее специфическими характеристиками) на массу потребительных стоимостей, выраженных в сумме денег, уплачиваемой им. О чем, опять же, свидетельствует то обстоятельство, что сама эта сумма для части работников, как правило, поставлена в зависимость от рейтинга сериала (от того полезного эффекта, который приносит их труд), а не от издержек, необходимых для производства и воспроизводства их рабочей силы. Последнее, правда, касается далеко не всех задействованных в процессе производства контента. Часть таких работников продают свою рабочую силу по среднерыночной цене.

Но производство и социальное функционирование такого контента выпадает из логики капиталистического производства, только если остановить анализ на вышеизложенных пунктах. Конечно, как способ проведения досуга такой контент выполняет ряд других функций, без которых он не обладал бы потребительной стоимостью для индивида. Но то, что получается в результате его функционирования, обладает потребительной стоимостью не только для индивида, но и для капитала. И производство осуществляется лишь постольку, поскольку производится потребительная стоимость для последнего. Для капитала контент обладает потребительной стоимостью не сам по себе. Он интересен только постольку и в той мере, поскольку и в какой мере он обладает потребительной стоимостью для целевой аудитории, — но, главным образом, поскольку это меняет поведение этой аудитории.

Для тех, кто прямо или косвенно оплачивает такой контент, имеет экономический смысл только то, чтобы посредством его производить человеческих индивидов, наделенных определенными качествами, обеспечивающими их поведение как покупателей массы товаров. Если этот эффект не достигнут, сериал, к примеру, экономически нецелесообразен. Если образ жизни массы зрителей не меняется должным образом (пусть даже это микроизменения, в общем-то незаметные для индивида, но очень заметные и исчисляемые вполне определенными суммами — для капитала), он закрывается.

Таким образом, не просто обычное товарное, а капиталистическое производство в конечном счете определяет производство нетоварное, а не наоборот, как это может показаться на первый взгляд, если рассматривать только влияние нетоварного производства на товарное. Последнее не просто имеет место, а постоянно возрастает и на сегодняшний момент является необходимым моментом товарного производства, существуя отдельно от него в пространстве и времени в виде совокупности отраслей, где в процессе производства непосредственных продуктов не производится стоимость. Поэтому мы и выделяем его в отдельное подразделение общественного производства. Оно определяется возрастанием стоимости, работает на это возрастание и связано с товарным производством. Поэтому зависимость такого нетоварного производства от капиталистического двоякая.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Тут, наверное, может смущать употребление слова «практика» во множественном числе, но тем самым хочется подчеркнуть как раз это различие между практикой и теми практиками, которые как раз и предполагают такое словоупотребление.

2

Обозначения соответствуют аналогичным в «Капитале». Маркса. Д — деньги, Т — товар, рс — рабочая сила, сп — средства производства, П — процесс производства.

3

Мс — меновая стоимость, Пс — потребительная стоимость.

4

Само это бытие стоит понимать как развитие общества, а не как наличное бытие.

5

Общество еще не выработало пока на самом деле альтернативных форм общественного воспитания. Этот процесс уже начался, хоть и был прерван. Современный детский дом или другое детское учреждение сейчас реально — недосемья, плохой заменитель семьи, и так обществом и воспринимается.

6

Американский фильм 1998 года, повествует о человеке, вся жизнь которого — реалити-шоу.

7

Рассмотрение современного рабства сюда не относится.