Неточные совпадения
Много
еще там было отличного,
да не скажешь словами и мыслями даже наяву не выразишь».
— Вы сходите, сударь, повинитесь
еще. Авось Бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости,
да и всё в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься…
—
Да,
да. — И
еще раз погладив ее плечико, он поцеловал ее в корни волос и шею и отпустил ее.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди
еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде,
да такие мускулы,
да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а придешь и ты к нам.
Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был.
—
Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую говорить, — сказал Степан Аркадьич. — Поезжай завтра утром, классически, делать предложение, и
да благословит тебя Бог…
—
Да нет, Маша, Константин Дмитрич говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял это и,
еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
— Может быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то мне показалось такое вчера.
Да, если он рано уехал и был
еще не в духе, то это так… Он так давно влюблен, и мне его очень жаль.
И вдруг всплывала радостная мысль: «через два года буду у меня в стаде две голландки, сама Пава
еще может быть жива, двенадцать молодых Беркутовых дочерей,
да подсыпать на казовый конец этих трех — чудо!» Он опять взялся за книгу.
—
Да, это само собой разумеется, — отвечал знаменитый доктор, опять взглянув на часы. — Виноват; что, поставлен ли Яузский мост, или надо всё
еще кругом объезжать? — спросил он. — А! поставлен.
Да, ну так я в двадцать минут могу быть. Так мы говорили, что вопрос так поставлен: поддержать питание и исправить нервы. Одно в связи с другим, надо действовать на обе стороны круга.
—
Да ведь я говорил
еще постом, трубы!.. — вскрикнул он.
Левин сердито махнул рукой, пошел к амбарам взглянуть овес и вернулся к конюшне. Овес
еще не испортился. Но рабочие пересыпали его лопатами, тогда как можно было спустить его прямо в нижний амбар, и, распорядившись этим и оторвав отсюда двух рабочих для посева клевера, Левин успокоился от досады на приказчика.
Да и день был так хорош, что нельзя было сердиться.
— Пришла,
да я не видал
еще.
Листок в ее руке задрожал
еще сильнее, но она не спускала с него глаз, чтобы видеть, как он примет это. Он побледнел, хотел что-то сказать, но остановился, выпустил ее руку и опустил голову. «
Да, он понял всё значение этого события», подумала она и благодарно пожала ему руку.
—
Да, — сказал Алексей Александрович и, встав, заложил руки и потрещал ими. — Я заехал
еще привезть тебе денег, так как соловья баснями не кормят, — сказал он. — Тебе нужно, я думаю.
—
Да и я о тебе знал, но не только чрез твою жену, — строгим выражением лица запрещая этот намек, сказал Вронский. — Я очень рад был твоему успеху, но нисколько не удивлен. Я ждал
еще больше.
—
Да,
да! — отвечал Левин. И ему стало
еще страшнее, когда он, целуясь, почувствовал губами сухость тела брата и увидал вблизи его большие, странно светящиеся глаза.
Сергей Иванович — Москвич и философ, Алексей Александрович — Петербуржец и практик;
да позовет
еще известного чудака энтузиаста Песцова, либерала, говоруна, музыканта, историка и милейшего пятидесятилетнего юношу, который будет соус или гарнир к Кознышеву и Каренину.
—
Да, удивительно, прелесть! — сказала Долли, взглядывая на Туровцына, чувствовавшего, что говорили о нем, и кротко улыбаясь ему. Левин
еще раз взглянул на Туровцына и удивился, как он прежде не понимал всей прелести этого человека.
Он долго не мог понять того, что она написала, и часто взглядывал в ее глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак не мог подставить те слова, какие она разумела; но в прелестных сияющих счастием глазах ее он понял всё, что ему нужно было знать. И он написал три буквы. Но он
еще не кончил писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и написала ответ:
Да.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. —
Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он
еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
—
Да, я пишу вторую часть Двух Начал, — сказал Голенищев, вспыхнув от удовольствия при этом вопросе, — то есть, чтобы быть точным, я не пишу
еще, но подготовляю, собираю материалы. Она будет гораздо обширнее и захватит почти все вопросы. У нас, в России, не хотят понять, что мы наследники Византии, — начал он длинное, горячее объяснение.
—
Да… нет, — говорил Левин, путаясь в словах. — Как же ты не дал знать прежде, то есть во время
еще моей свадьбы? Я наводил справки везде.
—
Да я не считаю, чтоб она упала более, чем сотни женщин, которых вы принимаете! —
еще мрачнее перебил ее Вронский и молча встал, поняв, что решение невестки неизменно.
—
Да, —
еще более краснея, отвечала она Весловскому, встала и подошла к мужу.
—
Да это что-то софистическое объяснение, — подтвердил Весловский. — А! хозяин, — сказал он мужику, который, скрипя воротами, входил в сарай. — Что, не спишь
еще?
«Как бы Маша опять не начала шалить, Гришу как бы не ударила лошадь,
да и желудок Лили как бы
еще больше не расстроился».
Он приписывал это своему достоинству, не зная того, что Метров, переговорив со всеми своими близкими, особенно охотно говорил об этом предмете с каждым новым человеком,
да и вообще охотно говорил со всеми о занимавшем его, неясном
еще ему самому предмете.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он
еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто
да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий».
Да, брат, так-то!
— Я сейчас еду к доктору. За Лизаветой Петровной поехали, но я
еще заеду. Не нужно ли что?
Да, к Долли?
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на-днях выйдет развод. Чего же
еще нужно? Нужно спокойствие, доверие, и я возьму на себя.
Да, теперь, как он приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уедем».
—
Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова
еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
—
Да, но он пишет: ничего
еще не мог добиться. На-днях обещал решительный ответ.
Да вот прочти.
«А я сама, что же я буду делать? — подумала она. —
Да, я поеду к Долли, это правда, а то я с ума сойду.
Да, я могу
еще телеграфировать». И она написала депешу...
«
Да, надобно ехать скорее», сказала она себе,
еще не зная, куда ехать.
Да на беду
еще у него зубы разболелись.
«
Да, я распоряжусь», решила она и, возвращаясь к прежним мыслям, вспомнила, что что-то важное душевное было не додумано
еще, и она стала вспоминать, что̀. «
Да, Костя неверующий», опять с улыбкой вспомнила она.