Неточные совпадения
— Отчего же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости в корсет. — Видно,
себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег не знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
«Вот этой жениха не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают
себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, —
так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
Знаете, все-таки неловко молодому человеку показать
себя сразу неделикатным.
Именно
такою представлял
себе Привалов ту обстановку, в которой задумывались стариком Бахаревым его самые смелые предприятия и вершились дела на сотни тысяч рублей.
— Какой это замечательно умный человек, Сергей Александрыч. Вы представить
себе не можете! Купцы его просто на руках носят… И какое остроумие! Недавно на обвинительную речь прокурора он ответил
так: «Господа судьи и господа присяжные… Я могу сравнить речь господина прокурора с тем, если б человек взял ложку, почерпнул щей и пронес ее, вместо рта, к уху». Понимаете: восторг и фурор!..
— Будет вам, стрекозы, — строго остановила Марья Степановна, когда всеми овладело самое оживленное настроение, последнее было неприлично, потому что Привалов был все-таки посторонний человек и мог осудить. — Мы вот все болтаем тут разные пустяки, а ты нам ничего не расскажешь о
себе, Сергей Александрыч.
— Вот я назло маме и Хине нарочно не пойду замуж за Привалова… Я
так давеча и маме сказала, что не хочу разыгрывать из
себя какую-то крепость в осадном положении.
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь
себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только
такое заключение, что дело совсем не в том, кто явится к нам в дом, а в том, что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
Нашлись, конечно, сейчас же
такие люди, которые или что-нибудь видели своими глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим стоило только порыться в своей памяти и припомнить, что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда не согласятся лгать и придумывать от
себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
«А там женишок-то кому еще достанется, — думала про
себя Хиония Алексеевна, припоминая свои обещания Марье Степановне. — Уж очень Nadine ваша нос кверху задирает. Не велика в перьях птица: хороша дочка Аннушка, да хвалит только мать да бабушка! Конечно, Ляховский гордец и кощей, а если взять Зосю, — вот эта, по-моему,
так действительно невеста: всем взяла… Да-с!.. Не чета гордячке Nadine…»
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было
так жаль матери, как именно теперь, и никогда он
так не желал ее видеть, как в настоящую минуту. На душе было
так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то, что его мучило и давило еще
так недавно, как-то отпало само
собой, и будущее было
так ясно,
так хорошо.
Хиония Алексеевна немного рано отпраздновала свою победу: ни Ляховский, ни Половодов не приехали к Привалову с визитом и
таким образом вполне сохранили за
собой высоту своего положения.
— Плетет кружева, вяжет чулки… А как хорошо она относится к людям! Ведь это целое богатство — сохранить до глубокой старости
такое теплое чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех. Если бы эту женщину готовили не специально для богатой, праздной жизни, она принесла бы много пользы и
себе и другим.
Легонько пошатываясь и улыбаясь рассеянной улыбкой захмелевшего человека, Бахарев вышел из комнаты. До ушей Привалова донеслись только последние слова его разговора с самим
собой: «А Привалова я полюбил… Ей-богу, полюбил! У него в лице есть
такое… Ах, черт побери!..» Привалов и Веревкин остались одни. Привалов задумчиво курил сигару, Веревкин отпивал из стакана портер большими аппетитными глотками.
Подозревать, что своим намеком Веревкин хотел прибавить
себе весу, — этого Привалов не мог по многим причинам: раз — он хорошо относился к Веревкину по университетским воспоминаниям, затем Веревкин был настолько умен, что не допустит
такого грубого подходца; наконец, из слов Веревкина, которыми он рекомендовал
себя, можно вывести только то, что он сразу хотел поставить
себя начистоту, без всяких недомолвок.
— И отлично; значит, к заводскому делу хочешь приучать
себя? Что же, хозяйский глаз да в
таком деле — первее всего.
— Нет, Василий Назарыч, я никогда не буду золотопромышленником, — твердым голосом проговорил Привалов. — Извините меня, я не хотел вас обидеть этим, Василий Назарыч, но если я по обязанности должен удержать за
собой заводы, то относительно приисков у меня
такой обязанности нет.
— Да… Но ведь миллионами не заставишь женщину любить
себя… Порыв, страсть — да разве это покупается на деньги? Конечно, все эти Бахаревы и Ляховские будут ухаживать за Приваловым: и Nadine и Sophie, но… Я, право, не знаю, что находят мужчины в этой вертлявой Зосе?.. Ну, скажите мне, ради бога, что в ней
такого: маленькая, сухая, вертлявая, белобрысая… Удивляюсь!
Алла уже выработала в
себе тот светский такт, который начинается с уменья вовремя выйти из комнаты и заканчивается
такими сложными комбинациями, которых не распутать никакому мудрецу.
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, — все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена
так, что рекомендовала сама
себя с самой лучшей стороны и еще служила в то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением других вещей.
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет
себе такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем и что очень рада видеть его у
себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути к известности, не в пример другим уездным городам.
Оскар Филипыч, как мы уже знаем, любил удить рыбу и сейчас только вернулся с Аллой откуда-то с облюбованного местечка на реке Узловке,
так что не успел еще снять с
себя своего летнего парусинового пальто и держал в руках широкополую соломенную шляпу.
— Тонечка, голубчик, ты спасла меня, как Даниила, сидящего во рву львином! — закричал Веревкин, когда в дверях столовой показалась высокая полная женщина в летней соломенной шляпе и в травянистого цвета платье. — Представь
себе, Тонечка, твой благоверный сцепился с Сергеем Александрычем, и теперь душат друг друга
такой ученостью, что у меня чуть очи изо лба не повылезли…
Каждое блюдо имело само по
себе глубокий внутренний смысл, и каждый кусок отправлялся в желудок при
такой торжественной обстановке, точно совершалось какое-нибудь таинство.
— Ах, секрет самый простой: не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка! А
так как она вдобавок еще очень умна, то наши дамы ненавидят ее и, кажется, только в этом и согласны между
собой.
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства.
Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас самое главное неудобство заключается в том, что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать
себе опекуна сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все разом…
Половодов, припоминая смешного дядюшку, громко хохотал и вслух разговаривал сам с
собой.
Такая беседа один на один и особенно странный смех донеслись даже до гостиной, через которую проходила Антонида Ивановна в белом пеньюаре из тонкого батиста.
— Вы приехали как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая головой, как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали, какой переполох устроил этот мальчик, ваш брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман —
такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право,
так рад,
так рад вас видеть у
себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
— Я не буду говорить о
себе, а скажу только о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым днем все больше и больше. Я не скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того дела, которое начинает Привалов; но представьте
себе: в одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он сам не может знать хорошенько собственные дела, и в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть, как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь
таких людей…
— Ежели вы, Игнатий Львович, очень сумлеваетесь насчет жалованья, — начинает Илья, переминаясь с ноги на ногу, —
так уж лучше совсем рассчитайте меня… Меня давно Панафидины сманивают к
себе… и пять рублей прибавки.
— А вы, Игнатий Львович, и возьмите
себе чиновника в кучера-то, —
так он в три дня вашего Тэку или Батыря без всех четырех ног сделает за восемь-то цалковых. Теперь взять Тэка… какая это лошадь есть, Игнатий Львович? Одно слово — разбойник: ты ей овса несешь, а она зубищами своими ладит тебя прямо за загривок схватить… Однова пятилась да пятилась, да совсем меня в угол и запятила. Думаю, как брызнет задней ногой, тут тебе, Илья, и окончание!.. Позвольте, Игнатий Львович, насчет жалов…
Веревкин для
такого сорта поручений был самый золотой человек, потому что, несмотря на величайшие затруднения и препятствия при их выполнении, он даже не задавал
себе вопроса, для чего нужен был Антониде Ивановне Привалов, нужен именно сегодня, а не в другое время.
— А сам-то по
себе кто
такой этот Лоскутов?
— Именно? — повторила Надежда Васильевна вопрос Лоскутова. — А это вот что значит: что бы Привалов ни сделал, отец всегда простит ему все, и не только простит, но последнюю рубашку с
себя снимет, чтобы поднять его. Это слепая привязанность к фамилии, какое-то благоговение перед именем… Логика здесь бессильна, а человек поступает
так, а не иначе потому, что
так нужно. Дети
так же делают…
Отворив двери, Надежда Васильевна увидела
такую картину: Данила Семеныч стоял в углу, весь красный, с крупными каплями пота на лбу, а Василий Назарыч, не помня
себя от ярости, бросался из угла в угол, как раненый зверь.
Они посмотрели друг другу в глаза: Привалов был бледен и показался Заплатину
таким добрым, что язык Виктора Николаича как-то сам
собой проговорил...
— Ах, mon ange, mon ange… Я
так соскучилась о вас! Вы
себе представить не можете… Давно рвалась к вам, да все проклятые дела задерживали: о том позаботься, о другом, о третьем!.. Просто голова кругом… А где мамаша? Молится? Верочка, что же это вы
так изменились? Уж не хвораете ли, mon ange?..
—
Так я и знала… Она останется верна
себе до конца и никогда не выдаст
себя. Но ведь она не могла не видеть, зачем вы пришли к нам? Тем более что ваша болезнь, кажется, совсем не позволяет выходить из дому.
— Все эти недоразумения, конечно, должны пройти сами
собой, — после короткой паузы сказала она. — Но пока остается только ждать… Отец
такой странный… малодушествует, падает духом… Я никогда не видала его
таким. Может быть, это в связи с его болезнью, может быть, от старости. Ведь ему не привыкать к подобным превращениям, кажется…
— Понимаю, Надя, все понимаю, голубчик. Да бывают
такие положения, когда не из чего выбирать. А у меня с Ляховским еще старые счеты есть кое-какие. Когда он приехал на Урал, гол как сокол, кто ему дал возможность выбиться на дорогу? Я не хочу приписывать все
себе, но я ему помог в самую трудную минуту.
Почтенная дама не могла вынести даже одной мысли, что эта Хина, кажется, мечтает устраивать у
себя такие же soirees, как она, Агриппина Филипьевна.
Мало этого, Привалов привез его к
себе в квартиру, пил с ним чай, и
такие tete-a-tete тянулись битых две недели.
— Нет, вы представьте
себе, Агриппина Филипьевна,
такую картину…
Хиония Алексеевна готова была даже заплакать от волнения и благодарности. Половодова была одета, как всегда, богато и с тем вкусом, как унаследовала от своей maman. Сама Антонида Ивановна разгорелась на морозе румянцем во всю щеку и была
так заразительно свежа сегодня, точно разливала кругом
себя молодость и здоровье. С этой женщиной ворвалась в гостиную Хионии Алексеевны первая слабая надежда, и ее сердце задрожало при мысли, что, может быть, еще не все пропало, не все кончено…
— Нет, Николай Иваныч, из
такой поездки ровно ничего не выйдет… Поверьте мне. Я столько лет совершенно напрасно прожил в Петербурге и теперь только могу пожалеть и
себя и даром потраченное время. Лучше будем сидеть здесь и ждать погоды…
В первую минуту Привалов почувствовал
себя так неловко, что решительно не знал, как ему
себя держать, чтобы не выдать овладевшего им волнения. Лоскутов, как всегда, был в своем ровном, невозмутимом настроении и, кажется, совсем не замечал Привалова.
— Там это было действительно
так, а у нас получается противоположный результат: наша политика относительно заводов вместо развития промышленности создала целое поколение государственных нищих, которые, лежа на неисчислимых сокровищах, едва пропитывают
себя милостыней. Результат получился как раз обратный: вместо развития горной промышленности мы загородили ей дорогу чудовищной монополией.
— Это, голубчик, исключительная натура, совершенно исключительная, — говорил Бахарев про Лоскутова, — не от мира сего человек… Вот я его сколько лет знаю и все-таки хорошенько не могу понять, что это за человек. Только чувствуешь, что крупная величина перед тобой. Всякая сила дает
себя чувствовать.
Вот я и думаю, что не лучше ли было бы начать именно с
такой органической подготовки, а форма вылилась бы сама
собой.
Зося сделалась необыкновенно внимательна в последнее время к Надежде Васильевне и часто заезжала навестить ее, поболтать или увезти вместе с
собой кататься.
Такое внимание к подруге было тоже новостью, и доктор не мог не заметить, что во многом Зося старается копировать Надежду Васильевну, особенно в обстановке своей комнаты, которую теперь загромоздила книгами, гравюрами серьезного содержания и совершенно новой мебелью, очень скромной и тоже «серьезной».