— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же, не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я
ничего не сказала: сама не знаю.
Неточные совпадения
«Это
сказал сам Павел Михайлыч», «Так делает сам Павел Михайлыч» — выше этого
ничего не было.
Этим, конечно, Хиония Алексеевна
ничего не хотела
сказать дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен и разных толков, но ведь в провинции ему покажется страшно скучно, и он может увлечься, а если попадет в такое общество…
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать…
не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли;
не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь
ничего, живы и с голоду
не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот что
скажу: прожил ты в Узле три недели и еще проживешь десять лет — нового
ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь, а вновь
ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
— Оскар? О, это безнадежно глупый человек и больше
ничего, — отвечала Агриппина Филипьевна. — Представьте себе только: человек из Петербурга тащится на Урал, и зачем?.. Как бы вы думали? Приехал удить рыбу. Ну,
скажите ради бога, это ли
не идиотство?
Агриппина Филипьевна
ничего не находила
сказать на этот слишком смелый вопрос, а Хиония Алексеевна отвечала сама...
Агриппина Филипьевна, с своей стороны, вывела такое заключение, что хотя Привалов на вид немного мужиковат, но относительно вопроса, будет или
не будет он иметь успех у женщин, пока
ничего нельзя
сказать решительно.
— Я, кажется,
ничего такого
не сказал, мутерхен, — оправдывался Nicolas, высоко подбрасывая кверху «произведение природы», — иметь младших братьев в природе вещей…
— Почему вы думаете, Антонида Ивановна, что я избегаю вашего общества? — спрашивал Привалов. — Наоборот, я с таким удовольствием слушал ваше пение сейчас… Могу
сказать откровенно, что никогда
ничего подобного
не слышал.
Через день Привалов опять был у Бахаревых и долго сидел в кабинете Василья Назарыча. Этот визит кончился
ничем. Старик все время проговорил о делах по опеке над заводами и ни слова
не сказал о своем положении. Привалов уехал,
не заглянув на половину Марьи Степановны, что немного обидело гордую старуху.
Антонида Ивановна
ничего не ответила мужу, а только медленно посмотрела своим теплым и влажным взглядом на Привалова, точно хотела
сказать этим взглядом: «Что же вы
не предлагаете мне руки? Ведь вы видите, что я стою одна…» Привалов предложил руку, и Антонида Ивановна слегка оперлась на нее своей затянутой выше локтя в белую лайковую перчатку рукой.
—
Скажите, пожалуйста, за что ненавидит меня эта дама? — спрашивала Зося доктора Сараева, указывая на Хину. — Она просто как-то шипит, когда увидит меня… У нее делается такое страшное лицо, что я
не шутя начинаю бояться ее. А между тем я решительно
ничего ей
не сделала.
— Вы простите меня за то, что я слишком много говорю о самом себе, — говорил Привалов останавливаясь. — Никому и
ничего я
не говорил до сих пор и
не скажу больше… Мне случалось встречать много очень маленьких людей, которые вечно ко всем пристают со своим «я», — это очень скучная и глупая история. Но вы выслушайте меня до конца; мне слишком тяжело, больше чем тяжело.
— Что вы хотите этим
сказать, Сергей Александрыч? Я, конечно, бедная женщина, и оскорбить меня
ничего не стоит… Притом вы отлично изучили мой проклятый характер…
—
Не держу, поезжай… Только из этого
ничего не выйдет, вперед тебе
скажу: заводов вам
не воротить. Ну, а Сергей что?
— Я
не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он тем же шепотом. — Но я всегда
скажу тебе только то, что Привалов любил тебя раньше и любит теперь… Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних глупостей! В другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго мужа… Деточка,
ничего не отвечай мне сейчас, а только
скажи, что подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать
ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Она благодарна была отцу за то, что он
ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Неточные совпадения
Могу
сказать, что
не жалею
ничего и ревностно исполняю службу.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я
ничего не могу
сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Осип. Да так; все равно, хоть и пойду,
ничего из этого
не будет. Хозяин
сказал, что больше
не даст обедать.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с
ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я
скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Городничий. Ну что ж,
скажите,
ничего не начитывали о каком-нибудь чиновнике из Петербурга?