Неточные совпадения
— Отчего же он
не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости
в корсет. — Видно,
себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег
не знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
Заплатин был рассудительный человек и сразу сообразил, что дело
не в репутации, а
в том, что сто восемьдесят рублей его жалованья сами по
себе ничего
не обещают
в будущем, а плюс три тысячи представляют нечто очень существенное.
«Вот этой жениха
не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось
не закиснет
в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают
себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
Это мимолетное детское воспоминание унесло Привалова
в то далекое, счастливое время, когда он еще
не отделял
себя от бахаревской семьи.
Привалов шел
не один; с ним рядом выступал Виктор Васильевич, пока еще
не знавший, как ему держать
себя. Марья Степановна увела гостя
в свою гостиную, куда Досифея подала на стеклянных старинных тарелочках несколько сортов варенья и
в какой-то мудреной китайской посудине ломоть сотового меда.
— Вот я назло маме и Хине нарочно
не пойду замуж за Привалова… Я так давеча и маме сказала, что
не хочу разыгрывать из
себя какую-то крепость
в осадном положении.
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь
себе, что никакого миллионера Привалова никогда
не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам
в дом и
в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь
не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем
не в том, кто явится к нам
в дом, а
в том, что я невеста и
в качестве таковой должна кончить замужеством.
Шестилетний мальчик
не понимал, конечно, значения этих странных слов и смотрел на деда с широко раскрытым ртом. Дело
в том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал
себя глубоко несчастным человеком: у него
не было сыновей, была только одна дочь Варвара, выданная за Привалова.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву, а также и на то, что
в течение многих лет он вел все его громадные дела, Бахарев сам по
себе ничего
не имел, кроме знания приискового дела и несокрушимой энергии.
У нее для всех обиженных судьбой и людьми всегда было
в запасе ласковое, теплое слово, она умела и утешить, и погоревать вместе, а при случае и поплакать; но Верочка умела и
не любить, — ее трудно было вывести из
себя, но раз это произошло, она
не забывала обиды и
не умела прощать.
Нашлись, конечно, сейчас же такие люди, которые или что-нибудь видели своими глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим стоило только порыться
в своей памяти и припомнить, что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда
не согласятся лгать и придумывать от
себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
— Ведь вы
себе представить
не можете, Марья Степановна, какие гордецы все эти Ляховские и Половодовы!.. Уж поверьте мне, что они теперь мечтают… да, именно мечтают, что вот приехал Привалов да прямо к ним
в руки и попал…
«А там женишок-то кому еще достанется, — думала про
себя Хиония Алексеевна, припоминая свои обещания Марье Степановне. — Уж очень Nadine ваша нос кверху задирает.
Не велика
в перьях птица: хороша дочка Аннушка, да хвалит только мать да бабушка! Конечно, Ляховский гордец и кощей, а если взять Зосю, — вот эта, по-моему, так действительно невеста: всем взяла… Да-с!..
Не чета гордячке Nadine…»
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему
не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так
не желал ее видеть, как
в настоящую минуту. На душе было так хорошо,
в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то, что его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало само
собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
Не отдавая
себе отчета
в том, что его тянуло
в бахаревский дом, Привалов скучал
в те свободные промежутки, которые у него оставались между двумя визитами к Бахаревым.
Ведь он выдал
себя с головой Веревкину, хотя тот и делал вид, что ничего
не замечает «И черт же его потянул за язык…» — думал Привалов, сердито поглядывая
в сторону храпевшего гостя.
— Если бы я отдал землю башкирам, тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская, а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы
не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами.
В какой форме устроится все это — я еще теперь
не могу вам сказать, но только скажу одно, — именно, что ни одной копейки
не возьму лично
себе…
— Да… Но ведь миллионами
не заставишь женщину любить
себя… Порыв, страсть — да разве это покупается на деньги? Конечно, все эти Бахаревы и Ляховские будут ухаживать за Приваловым: и Nadine и Sophie, но… Я, право,
не знаю, что находят мужчины
в этой вертлявой Зосе?.. Ну, скажите мне, ради бога, что
в ней такого: маленькая, сухая, вертлявая, белобрысая… Удивляюсь!
Алла уже выработала
в себе тот светский такт, который начинается с уменья вовремя выйти из комнаты и заканчивается такими сложными комбинациями, которых
не распутать никакому мудрецу.
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет
себе такие выражения…»
В нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем и что очень рада видеть его у
себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути к известности,
не в пример другим уездным городам.
Оскар Филипыч, как мы уже знаем, любил удить рыбу и сейчас только вернулся с Аллой откуда-то с облюбованного местечка на реке Узловке, так что
не успел еще снять с
себя своего летнего парусинового пальто и держал
в руках широкополую соломенную шляпу.
— Тонечка, голубчик, ты спасла меня, как Даниила, сидящего во рву львином! — закричал Веревкин, когда
в дверях столовой показалась высокая полная женщина
в летней соломенной шляпе и
в травянистого цвета платье. — Представь
себе, Тонечка, твой благоверный сцепился с Сергеем Александрычем, и теперь душат друг друга такой ученостью, что у меня чуть очи изо лба
не повылезли…
— Ах, секрет самый простой:
не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка! А так как она вдобавок еще очень умна, то наши дамы ненавидят ее и, кажется, только
в этом и согласны между
собой.
Представьте
себе, этот отчет просто все дело испортил, а между тем мы тут ни душой, ни телом
не виноваты: отчет составлен и теперь гуляет
в опекунском совете второй год.
Это утро сильно удивило Антониду Ивановну: Александр Павлыч вел
себя, как
в то время, когда на сцене был еще знаменитый косоклинный сарафан. Но приступ мужниной нежности
не расшевелил Антониду Ивановну, — она
не могла ему отвечать тем же.
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет
в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас самое главное неудобство заключается
в том, что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего
не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать
себе опекуна сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все разом…
— Да везде эти диссонансы, Сергей Александрыч, и вы, кажется, уже испытали на
себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он сам раскаивается
в своей горячности и только из гордости
не хочет открыто сознаться
в сделанной несправедливости. Взять хоть эту историю с Костей. Вы знаете, из-за чего они разошлись?
Привалов пробормотал что-то
в ответ, а сам с удивлением рассматривал мизерную фигурку знаменитого узловского магната. Тот Ляховский, которого представлял
себе Привалов, куда-то исчез, а настоящий Ляховский превосходил все, что можно было ожидать, принимая во внимание все рассказы о необыкновенной скупости Ляховского и его странностях. Есть люди, один вид которых разбивает вдребезги заочно составленное о них мнение, — Ляховский принадлежал к этому разряду людей, и
не в свою пользу.
Тятенька, обнаковенно, прибежал с ливольвером и сейчас Виктора Васильича за ногу и, с позволения сказать, как кошку,
в номер к
себе утащил: «Кто таков человек есть?» А Виктор Васильич,
не будь плох, отвечает: «Моисей».
— Я
не буду говорить о
себе, а скажу только о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым днем все больше и больше. Я
не скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того дела, которое начинает Привалов; но представьте
себе:
в одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он сам
не может знать хорошенько собственные дела, и
в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть, как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь таких людей…
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими руками за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник
не получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну, посмотри на
себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
Веревкин для такого сорта поручений был самый золотой человек, потому что, несмотря на величайшие затруднения и препятствия при их выполнении, он даже
не задавал
себе вопроса, для чего нужен был Антониде Ивановне Привалов, нужен именно сегодня, а
не в другое время.
— Конечно,
не на
себя, Игнатий Львович, — деловым тоном отвечал немец. — Я — маленький человек, и вы и Александр Павлыч — все мы маленькие люди… А где маленькие мухи запутываются
в паутине, большие прорывают ее.
Ляховский до того неистовствовал на этот раз, что с ним пришлось отваживаться. Дядюшка держал
себя невозмутимо и даже превзошел самого Альфонса Богданыча. Он ни разу
не повысил тона и
не замолчал, как это делал
в критические минуты Альфонс Богданыч.
— Очень редко… Ведь мама никогда
не ездит туда, и нам приходится всегда тащить с
собой папу. Знакомых мало, а потом приедешь домой, — мама дня три дуется и все вздыхает. Зимой у нас бывает бал… Только это совсем
не то, что у Ляховских. Я
в прошлом году
в первый раз была у них на балу, — весело, прелесть! А у нас больше купцы бывают и только пьют…
Мало-помалу Привалов вошел
в тот мир,
в каком жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась
в последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров
не поднималось, и Привалов уносил с
собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.
Раз, когда Привалов тихо разговаривал с Верочкой
в синей гостиной, издали послышались тяжелые шаги Василия Назарыча. Девушка смутилась и вся вспыхнула,
не зная, что ей делать. Привалов тоже почувствовал
себя не особенно приятно, но всех выручила Марья Степановна, которая как раз вошла
в гостиную с другой стороны и встретила входившего Василия Назарыча. Старик, заметив Привалова, как-то немного растерялся, а потом с улыбкой проговорил...
Старик остался
в гостиной и долго разговаривал с Приваловым о делах по опеке и его визитах к опекунам. По лицу старика Привалов заметил, что он недоволен чем-то, но сдерживает
себя и
не высказывается. Вообще весь разговор носил сдержанный, натянутый характер, хотя Василий Назарыч и старался казаться веселым и приветливым по-прежнему.
Старик, под рукой, навел кое-какие справки через Ипата и знал, что Привалов
не болен, а просто заперся у
себя в комнате, никого
не принимает и сам никуда
не идет. Вот уж третья неделя пошла, как он и глаз
не кажет
в бахаревский дом, и Василий Назарыч несколько раз справлялся о нем.
Отворив двери, Надежда Васильевна увидела такую картину: Данила Семеныч стоял
в углу, весь красный, с крупными каплями пота на лбу, а Василий Назарыч,
не помня
себя от ярости, бросался из угла
в угол, как раненый зверь.
Эту пилюлю Марья Степановна проглотила молча.
В течение целого часа она точно сидела на угольях, но
не выдала
себя, а даже успела нанести несколько очень чувствительных ударов самой Хине, рассчитывавшей на слишком легкую добычу.
Старуха зорко наблюдала эту встречу: Привалов побледнел и, видимо, смутился, а Надежда Васильевна держала
себя, как всегда. Это совсем сбило Марью Степановну с толку: как будто между ними ничего
не было и как будто было. Он-то смешался, а она как ни
в чем
не бывало… «Ох,
не проведешь меня, Надежда Васильевна, — подумала старуха, поднимаясь неохотно с места. — Наскрозь вас вижу с отцом-то: все мудрить бы вам…»
Он теперь
не думал о
себе, о своем положении, его я отошло
в сторону; всеми своими чувствами он видел ее, ту ее, какой она сидела с ним…
— Все эти недоразумения, конечно, должны пройти сами
собой, — после короткой паузы сказала она. — Но пока остается только ждать… Отец такой странный… малодушествует, падает духом… Я никогда
не видала его таким. Может быть, это
в связи с его болезнью, может быть, от старости. Ведь ему
не привыкать к подобным превращениям, кажется…
— Понимаю, Надя, все понимаю, голубчик. Да бывают такие положения, когда
не из чего выбирать. А у меня с Ляховским еще старые счеты есть кое-какие. Когда он приехал на Урал, гол как сокол, кто ему дал возможность выбиться на дорогу? Я
не хочу приписывать все
себе, но я ему помог
в самую трудную минуту.
«Недаром Костя ушел из этого дома», —
не раз думала девушка
в своем одиночестве и даже завидовала брату, который
в качестве мужчины мог обставить
себя по собственному желанию, то есть разом и безнаказанно стряхнуть с
себя все обветшалые предания раскольничьего дома.
Положение богатой барышни дало почувствовать
себя, и девушка готова была плакать от сознания, что она
в отцовском доме является красивой и дорогой безделушкой —
не больше.
Конечно, Хиония Алексеевна настолько чувствовала
себя опытной
в делах подобного рода, что
не только
не поддалась и
не растаяла от любезных улыбок, а даже подумала про
себя самым ядовитым образом: «Знаю, знаю, матушка…
Хиония Алексеевна готова была даже заплакать от волнения и благодарности. Половодова была одета, как всегда, богато и с тем вкусом, как унаследовала от своей maman. Сама Антонида Ивановна разгорелась на морозе румянцем во всю щеку и была так заразительно свежа сегодня, точно разливала кругом
себя молодость и здоровье. С этой женщиной ворвалась
в гостиную Хионии Алексеевны первая слабая надежда, и ее сердце задрожало при мысли, что, может быть, еще
не все пропало,
не все кончено…
— Отчего вы никогда
не заглянете ко мне? — ласково корила Половодова Хионию Алексеевну, застегивая шведскую перчатку. — Ах, как у вас мило отделан домик… я люблю эту милую простоту. Кстати, Хиония Алексеевна, когда же я наконец увижу вас у
себя? Александр утро проводит
в банке… Вы, кажется, с ним
не сходитесь характерами?.. Но это пустяки, он только кажется гордым человеком…