Неточные совпадения
Я очень рада, что Привалов посбавит им спеси,
то есть Ляховским
и Половодовым.
По
тому времени этих денег было совершенно достаточно, чтобы одеваться прилично
и иметь доступ в скромные чиновничьи дома.
Заплатин был рассудительный человек
и сразу сообразил, что дело не в репутации, а в
том, что сто восемьдесят рублей его жалованья сами по себе ничего не обещают в будущем, а плюс три тысячи представляют нечто очень существенное.
Это, конечно, были только условные фразы, которые имели целью придать вес Виктору Николаичу, не больше
того. Советов никаких не происходило, кроме легкой супружеской перебранки с похмелья или к ненастной погоде. Виктор Николаич
и не желал вмешиваться в дела своей жены.
Что касается пансиона Хионии Алексеевны,
то его существование составляло какую-то тайну: появлялись пансионерки, какие-то дальние родственницы, сироты
и воспитанницы, жили несколько месяцев
и исчезали бесследно, уступая место другим дальним родственницам, сиротам
и воспитанницам.
Чтобы довершить характеристику
той жизни, какая шла в домике Заплатиных, нужно сказать, что французский язык был его душой, альфой
и омегой.
Французские фразы постоянно висели в воздухе, ими встречали
и провожали гостей, ими высказывали
то, что было совестно выговорить по-русски, ими пускали пыль в глаза людям непосвященным, ими щеголяли
и задавали тон.
Вероятно, очень многим из этих прохожих приходила в голову мысль о
том, что хоть бы месяц, неделю, даже один день пожить в этом славном старом доме
и отдохнуть душой
и телом от житейских дрязг
и треволнений.
Русые густые волосы на голове были тщательно подобраны под красивую сороку из
той же материи, как
и сарафан; передний край сороки был украшен широкой жемчужной повязкой.
Верочка нехотя вышла из комнаты. Ей до смерти хотелось послушать, что будет рассказывать Хиония Алексеевна. Ведь она всегда привозит с собой целую кучу рассказов
и новостей, а тут еще сама сказала, что ей «очень
и очень нужно видеть Марью Степановну». «Этакая мамаша!» — думала девушка, надувая
и без
того пухлые губки.
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это
тот самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе с Костей
и когда-то жил у них? Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу,
и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
Девушка знаками объяснила глухонемой, что над ней пошутили
и что никакого жениха нет
и не будет. Досифея недоверчиво покачала головой
и объяснила знаками, что это ей сказала «сама»,
то есть Марья Степановна.
Как всегда в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы отрывались, завязки лопались; кажется, чего проще иголки с ниткой, а между
тем за ней нужно было бежать к Досифее, которая производила в кухне настоящее столпотворение
и ничего не хотела знать, кроме своих кастрюль
и горшков.
Привалова поразило больше всего
то, что в этом кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было так же скромно
и просто,
и стояла все
та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все:
и кабинет,
и старик,
и даже самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Именно такою представлял себе Привалов
ту обстановку, в которой задумывались стариком Бахаревым его самые смелые предприятия
и вершились дела на сотни тысяч рублей.
Даже самый воздух остался здесь все
тем же — теплым
и душистым, насквозь пропитанным ароматом домовитой старины.
Привалов поздоровался с девушкой
и несколько мгновений смотрел на нее удивленными глазами, точно стараясь что-то припомнить. В этом спокойном девичьем лице с большими темно-серыми глазами для него было столько знакомого
и вместе с
тем столько нового.
Старинная фаянсовая посуда с синими птицами
и синими деревьями оставалась
та же, как
и раньше;
те же ложки
и вилки из массивного серебра с вензелями на ручках.
Щи Досифеи, конечно, оставались
теми же
и так же аппетитно пахли специальным букетом.
Зато эта почтенная дама постаралась вознаградить себя мимикой, причем несколько раз самым многознаменательным образом указывала глазами Марье Степановне
то на Привалова,
то на Надежду Васильевну, тяжело вздыхала
и скромно опускала глаза.
— Какой это замечательно умный человек, Сергей Александрыч. Вы представить себе не можете! Купцы его просто на руках носят…
И какое остроумие! Недавно на обвинительную речь прокурора он ответил так: «Господа судьи
и господа присяжные… Я могу сравнить речь господина прокурора с
тем, если б человек взял ложку, почерпнул щей
и пронес ее, вместо рта, к уху». Понимаете: восторг
и фурор!..
Дело кончилось
тем, что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой; кажется, еще одна капелька,
и девушка раскатилась бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома не слыхали со дня своего основания.
Верочку спасло только
то, что в самый критический момент все поднялись из-за стола,
и она могла незаметно убежать из столовой.
— Когда я получил телеграмму о смерти Холостова, сейчас же отправился в министерство навести справки. У меня там есть несколько знакомых чиновников, которые
и рассказали все,
то есть, что решение по делу Холостова было получено как раз в
то время, когда Холостов лежал на столе,
и что министерство перевело его долг на заводы.
Я еще понимаю, что дело о Холостове затянули на десять лет
и вытащили решение в
тот момент, когда Холостова уже нельзя было никуда сослать, кроме царствия небесного…
— Я писал тогда тебе об этом, чтобы хлопотать непременно
и притянуть Масмана во что бы
то ни стало.
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский —
тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого
и с Ляховским рассорился,
и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
Бахарев воспользовался случаем выслать Привалова из кабинета, чтобы скрыть овладевшее им волнение; об отдыхе, конечно, не могло быть
и речи,
и он безмолвно лежал все время с открытыми глазами. Появление Привалова обрадовало честного старика
и вместе с
тем вызвало всю желчь, какая давно накопилась у него на сердце.
— Да ведь пятнадцать лет не видались, Надя… Это вот сарафан полежит пятнадцать лет,
и у
того сколько новостей: тут моль подбила, там пятно вылежалось. Сергей Александрыч не в сундуке лежал, а с живыми людьми, поди, тоже жил…
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать
и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно
и вместе с
тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы, я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между
тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам в дом, шепчет мне глупости, выворачивает глаза
то на меня,
то на Привалова.
И положение Привалова было самое глупое,
и мое тоже не лучше.
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним
и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества
и добродетели. Одним словом, я кончаю
тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом
и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем не в
том, кто явится к нам в дом, а в
том, что я невеста
и в качестве таковой должна кончить замужеством.
— Сергей Александрыч… Сергей Александрыч с Константином Васильичем все книжки читали, поэтому из них можно
и крупы
и муки намолоть. Сережа-то
и маленьким когда был, так зверьком
и выглядывал:
то веревки из него вей,
то хоть ты его расколи, — одним словом, приваловская кровь. А впрочем, кто его знает, может,
и переменился.
В результате оказалось, конечно,
то, что заводское хозяйство начало хромать на обе ноги,
и заводы, по всей вероятности, пошли бы с молотка Но счастливый случай спас их: в половине сороковых годов владельцу Шатровских заводов, Александру Привалову, удалось жениться на дочери знаменитого богача-золотопромышленника Павла Михайлыча Гуляева.
Шестилетний мальчик не понимал, конечно, значения этих странных слов
и смотрел на деда с широко раскрытым ртом. Дело в
том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал себя глубоко несчастным человеком: у него не было сыновей, была только одна дочь Варвара, выданная за Привалова.
Это была полная чаша во вкусе
того доброго старого времени, когда произвол, насилия
и все темные силы крепостничества уживались рядом с самыми светлыми проявлениями человеческой души
и мысли.
Избыток
того чувства, которым Гуляев тяготел к несуществующему сыну, естественно, переходил на других,
и в гуляевском доме проживала целая толпа разных сирот, девочек
и мальчиков.
Фамилии Колпаковых, Полуяновых, Бахаревых — все это были птенцы гуляевского гнезда, получившие там вместе с кровом
и родительской лаской
тот особенный закал, которым они резко отличались между всеми другими людьми.
Рождение внука было для старика Гуляева торжеством его идеи. Он сам помолодел
и пестовал маленького Сережу, как
того сына, которого не мог дождаться.
Богатая
и вышла за богатого, — в эту роковую формулу укладывались все незамысловатые требования
и соображения
того времени, точно так же, как
и нашего.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву, а также
и на
то, что в течение многих лет он вел все его громадные дела, Бахарев сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового дела
и несокрушимой энергии.
Разведки в Саянских горах живо унесли у него последние сбережения,
и он принужден был принять к себе в компанию Привалова,
то есть вести дело уже на приваловские капиталы.
И в
то же время в
том же самом доме в тайных молельнях совершалась постоянная раскольничья служба.
Воспитанная в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена
и мать не могла помириться с
теми оргиями, которые совершались в ее собственном доме, почти у нее на глазах.
Это вопиющее дело началось еще при старом судопроизводстве, проходило через десятки административных инстанций
и кончилось как раз в
тот момент, когда Сашка лежал на столе.
Бахарев два раза съездил в Петербург, чтобы отстоять интересы Сергея Привалова,
и, наконец, добился своего: гуляевские капиталы,
то есть только остатки от них, потому что Александр Привалов не различал своего от имущества жены
и много растратил, — были выделены в часть Сергея Привалова.
Что касается двух других наследников,
то Стеша, когда Сашка пошел под суд, увезла их с собой в Москву, где
и занялась сама их воспитанием.
Сергей Привалов прожил в бахаревском доме до пятнадцати лет, а затем вместе с своим другом Костей был отправлен в Петербург, где
и прожил безвыездно до настоящего времени,
то есть больше пятнадцати лет.
Начать с
того, что теперь дом резко разделялся на две половины: половину Марьи Степановны
и половину Василья Назарыча.