Неточные совпадения
Не
знаю,
о чем плачу, только слезы так и сыплются.
Во-первых, Привалов — миллионер (Верочка была очень практическая особа и хорошо
знала цену этому магическому слову); во-вторых,
о нем столько говорили, и вдруг он является из скрывавшей его неизвестности…
— Да, сошла, бедная, с ума… Вот ты и подумай теперь хоть
о положении Привалова: он приехал в Узел — все равно как в чужое место, еще хуже. А
знаешь, что загубило всех этих Приваловых? Бесхарактерность. Все они — или насквозь добрейшая душа, или насквозь зверь; ни в чем середины не
знали.
«Уж больно зачастил что-то, — думала Марья Степановна
о Привалове, — пожалуй, люди еще бог
знает что наскажут…»
В нескольких словах Веревкин дал заметить Привалову, что
знает дело
о наследстве в мельчайших подробностях, и намекнул между прочим на то, что исчезновение Тита Привалова тесно связано с какой-то очень смелой идеей, которую хотят провести опекуны.
— Конечно, конечно… В копнах не сено, в долгах не деньги. Но мне все-таки хочется
знать твое мнение
о заводах, Сергей Александрыч.
—
О, совершенно в природе! — согласился дядюшка, поглаживая свое круглое и пухлое, как у танцовщицы, коленко. — Я
знал одну очень почтенную даму, которая…
Привалов смотрел на нее вопросительным взглядом и осторожно положил свою левую руку на правую — на ней еще оставалась теплота от руки Антониды Ивановны. Он почувствовал эту теплоту во всем теле и решительно не
знал, что сказать хозяйке, которая продолжала ровно и спокойно рассказывать что-то
о своей maman и дядюшке.
— Ну, что ваша рыбка? — спрашивал Половодов, не
зная,
о чем ему говорить с своим гостем.
— Я не буду говорить
о себе, а скажу только
о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым днем все больше и больше. Я не скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того дела, которое начинает Привалов; но представьте себе: в одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он сам не может
знать хорошенько собственные дела, и в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть, как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь таких людей…
— Не могу
знать!.. А где я тебе возьму денег? Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь же
о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь… а? «Дескать, вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
— Вы не рассказали мне еще
о своем визите к Ляховским, — заговорила хозяйка, вздрагивая и кутаясь в свой платок. — А впрочем, нет, не рассказывайте… Вперед
знаю, что и там так же скучно, как и везде!.. Не правда ли?
Старик, под рукой, навел кое-какие справки через Ипата и
знал, что Привалов не болен, а просто заперся у себя в комнате, никого не принимает и сам никуда не идет. Вот уж третья неделя пошла, как он и глаз не кажет в бахаревский дом, и Василий Назарыч несколько раз справлялся
о нем.
Заплатина
узнала о разорении Бахаревых, конечно, одна из первых и поспешила на месте проверить собранные новости, а главное — ей хотелось посмотреть, как теперь чувствует себя Марья Степановна и Гордячка Nadine.
— И хорошо сделали, потому что, вероятно,
узнали бы не больше того, что уже слышали от мамы. Городские слухи
о нашем разорении — правда… В подробностях я не могу объяснить вам настоящее положение дел, да и сам папа теперь едва ли
знает все. Ясно только одно, что мы разорены.
— Ах, я, право, совсем не интересуюсь этим Приваловым, — отозвалась Хиония Алексеевна. — Не рада, что согласилась тогда взять его к себе на квартиру. Все это Марья Степановна… Сами
знаете, какой у меня характер: никак не могу отказать, когда меня
о чем-нибудь просят…
Но теперь другое дело: Хиония Алексеевна, по мнению Агриппины Филипьевны, готова была вообразить
о себе бог
знает что.
«Вот они, эти исторические враги, от которых отсиживался Тит Привалов вот в этом самом доме, — думал Привалов, когда смотрел на башкир. — Они даже не
знают о том славном времени, когда башкиры горячо воевали с первыми русскими насельниками и не раз побивали высылаемые против них воинские команды… Вот она, эта беспощадная философия истории!»
— Только одно слово, пани Марина, а иначе — я погиб… Только одно слово.
О, пани все на свете
знает… пани все видела, пани стоит сказать одно слово, и мы все спасены.
—
О! пани Марина, кто же не
знает, что вы первая красавица… во всей Польше первая!.. Да… И лучше всех танцевали мазурочки, и одевались лучше всех, и все любили пани Марину без ума. Пани Марина сердится на меня, а я маленький человек и делал только то, чего хотел пан Игнатий.
—
О, конечно, он не так хорошо танцует, как танцевали кавалеры с пани Мариной… Но пан Игнатий хочет видеть настоящую мазурку,
знаете, мазур Хлопицкого? Не мазуру Контского, а мазур Хлопицкого… Паненка Зося не
знает про кавалера… Сюрприз, все сюрприз, везде сюрприз…
Надежда Васильевна печально улыбнулась и слегка пожала плечами. Привалов видел, что она что-то хочет ему объяснить и не решается. Но он был так счастлив в настоящую минуту, так глупо счастлив и, как слишком счастливые люди, с эгоизмом думал только
о себе и не желал
знать ничего более.
Выплыли на свет божий, бог
знает откуда, какие-то старые векселя и платежи,
о которых старик давно забыл.
— Да, да… — с живостью подтвердила девушка слова доктора. — И не одной мельницей, а вообще всем вашим предприятием,
о котором, к сожалению, я
узнала только из третьих рук.
Знаете, я думала
о ваших планах несколько раз…
— А вы
знаете,
о чем я говорю?
Теперь он не
знал,
о ком больше сокрушаться,
о потерянной навсегда дочери или
о Привалове.
Оба смутились и не
знали,
о чем говорить.
Только
о Надежде Васильевне никто ничего не
знал, а Привалов слышал мельком
о ней от доктора, который осенью был в Шатровских заводах.
— Ну, батенька, в это время успело много воды утечь… Значит, ты и
о конкурсе ничего не
знаешь?.. Завидую твоему блаженному неведению… Так я тебе расскажу все: когда Ляховский отказался от опекунства, Половодов через кого-то устроил в Петербурге так, что твой второй брат признал себя несостоятельным по каким-то там платежам…
— А Василий Назарыч
знает о конкурсе? — спрашивал Привалов, продолжая бегать.
— Вспылил, когда
узнал о конкурсе?
Ляховский отодвинул в сторону свой последний проект против компании «Пуцилло-Маляхинский» и приготовился слушать; он даже вытащил вату, которой закладывал себе уши в последнее время. Привалов передал все, что
узнал от Бахарева
о конкурсе и назначении нового управителя в Шатровские заводы. Ляховский слушал его внимательно, и по мере рассказа его лицо вытягивалось все длиннее и длиннее, и на лбу выступил холодный пот.
— Я рассказал вам все, что сам
знаю, — закончил Привалов. — Веревкин, по всей вероятности, послал мне подробное письмо
о всем случившемся, но я до сих пор ничего не получал от него. Вероятно, письмо потерялось…
— Постойте: вспомнил… Все вспомнил!.. Вот здесь, в этом самом кабинете все дело было… Ах, я дурак, дурак, дурак!!. А впрочем, разве я мог предполагать, что вы женитесь на Зосе?..
О, если бы я
знал, если бы я
знал… Дурак, дурак!..
— А кто же больше?.. Он… Непременно он. У меня положительных данных нет в руках, но я голову даю на отсечение, что это его рук дело.
Знаете, у нас, практиков, есть известный нюх. Я сначала не доверял этому немцу, а потом даже совсем забыл
о нем, но теперь для меня вся картина ясна: немец погубил нас… Это будет получше Пуцилло-Маляхинского!.. Поверьте моей опытности.
— Мне хотелось бы
знать еще одно обстоятельство, — спросил Привалов. — Как вы думаете,
знала Зося эту историю
о Шпигеле или нет? Ведь она всегда была хороша с Половодовым.
—
Знаете, душечка, на что сердится ваш муженек? — говорила Хина. —
О, все эти мужчины, как монеты, походят друг на друга… Я считала его идеальным мужчиной, а оказывается совсем другое! Пока вы могли рассчитывать на богатое наследство, он ухаживал за вами, а как у вас не оказалось ничего, он и отвернул нос. Уж поверьте мне!
— Покойник спятил с ума под конец; что ему стоило предупредить вас об этой даме летом?
О, тогда бы мы все оборудовали лихим манером; сунули бы этой даме здоровый куш, и дело бы наше. Я поздно
узнал… А все-таки я пробился к ней.
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же, не забыла старухи… Как тогда услыхала
о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего не сказала: сама не
знаю.
Она здесь, в Узле, — вот
о чем думал Привалов, когда возвращался от Павлы Ивановны. А он до сих пор не
знал об этом!.. Доктор не показывается и, видимо, избегает встречаться с ним. Ну, это его дело. В Привалове со страшной силой вспыхнуло желание увидать Надежду Васильевну, увидать хотя издали…
Узнает она его или нет? Может быть, отвернется, как от пьяницы и картежника, которого даже бог забыл, как выразилась бы Павла Ивановна?
Чтобы замять этот неприятный разговор, Надежда Васильевна стала расспрашивать Привалова
о его мельнице и хлебной торговле. Ее так интересовало это предприятие, хотя от Кости
о нем она ничего никогда не могла
узнать: ведь он с самого начала был против мельницы, как и отец. Привалов одушевился и подробно рассказал все, что было им сделано и какие успехи были получены; он не скрывал от Надежды Васильевны тех неудач и разочарований, какие выступали по мере ближайшего знакомства с делом.
— Я буду вас ждать, — говорила Надежда Васильевна, когда провожала Привалова в переднюю. — Мы еще
о многом переговорим с вами… Да? Видели, в каком положении бедный Максим… У него какое-то мудреное нервное расстройство, и я часто сама не
узнаю его; совсем другой человек.
Притом Веревкин
знал до тонкостей все дело по приваловской опеке, и старик мог говорить с ним
о Шатровских заводах сколько душе угодно.
Даже специально «городские» знания Надежды Васильевны нашли здесь громадное применение, а между тем ей необходимо было
знать тысячи вещей,
о которых она никогда даже не думала, так, например, медицина.
Веревкин рассказал, что
знал о мельнице и хлебной торговле Привалова. Старик выслушал его и долго молчал.
— Деточка, что же из этого? Ну, я скоро помру, будешь носить по мне траур, разве это доказательство? Все помрем, а пока живы —
о живом и будем думать… Ты
знаешь,
о ком я говорю?