Неточные совпадения
— Вот ужо воротится отец с промыслов и
голову снимет!.. Разразит он
всех… Ох, смертынька пришла!..
— Горе наше лютое, а не свадьба, Андрон Евстратыч, — пожаловался Яша, качая
головой. — Родитель сегодня к вечеру выворотится с Фотьянки и
всех нас распатронит…
Старик так и ушел, уверенный, что управляющий не хотел ничего сделать для него. Как же, главный управляющий
всех Балчуговских промыслов — и вдруг не может отодрать Яшку?.. Своего блудного сына Зыков нашел у подъезда. Яша присел на последнюю ступеньку лестницы, положив
голову на руки, и спал самым невинным образом. Отец разбудил его пинком и строго проговорил...
— Одна она управится с тятенькой, — говорила девушка потерявшей
голову матери, — баушка Лукерья строгая и
все дело уладит.
Он присел к столу, облокотился и, положив
голову на руку, крепко задумался. Семейные передряги и встреча с баушкой Лукерьей подняли со дна души
весь накопившийся в ней тяжелый житейский осадок.
— У
всех у вас в Низах одна вера,
голь перекатная. Хоть вывороти вас, двоегривенного не найдешь…
У Кожина захолонуло на душе: он не ожидал, что
все обойдется так просто. Пока баушка Лукерья ходила в заднюю избу за Феней, прошла целая вечность. Петр Васильич стоял неподвижно у печи, а Кожин сидел на лавке, низко опустив
голову. Когда скрипнула дверь, он
весь вздрогнул. Феня остановилась в дверях и не шла дальше.
— Да ты чему радуешься-то, Андрошка? Знаешь поговорку: взвыла собака на свою
голову. Так и твое дело. Ты еще не успел подумать, а я уж
все знаю. Пустой ты человек, и больше ничего.
В сущности, бабы были правы, потому что у Прокопия с Яшей действительно велись любовные тайные переговоры о вольном золоте. У безответного зыковского зятя
все сильнее въедалась в
голову мысль о том, как бы уйти с фабрики на вольную работу. Он вынашивал свою мечту с упорством
всех мягких натур и затаился даже от жены.
Вся сцена закончилась тем, что мужики бежали с поля битвы самым постыдным образом и как-то сами собой очутились в кабаке Ермошки.
— Не упомню, не то сегодня, не то вчера… Горюшко лютое, беда моя смертная пришла, Устинья Марковна. Разделились мы верами, а во мне душа полымем горит… Погляжу кругом, а
все красное. Ах, тоска смертная… Фенюшка, родная, что ты сделала над своей
головой?.. Лучше бы ты померла…
— Этакие бесстыжие глаза… — подивилась на него старуха, качая
головой. — То-то путаник-мужичонка!.. И сон у них у
всех один: Окся-то так же дрыхнет, как колода. Присунулась до места и спит… Ох, согрешила я! Не нажить, видно, мне другой-то Фени… Ах, грехи, грехи!..
— В лесу починивать?.. Ну будет, не валяй дурака… А ты купи маленькие вески, есть такие, в футляре. Нельзя же с безменом ходить по промыслам. Как раз влопаешься. Вот
все вы такие, мужланы: на комара с обухом. Три рубля на вески пожалел, а
головы не жаль… Да смотри, моего золота не шевели: порошину тронешь — башка прочь.
Ее обрадовало то, что здесь было теплее, чем наверху, но, с другой стороны, стенки дудки были покрыты липкой слезившейся глиной, так что она не успела наложить двух бадей «пустяка», как
вся промокла, — и ноги мокрые, и спина, и платок на
голове.
Они вместе отправились на Фотьянку. Дорогой пьяная оживленность Кожина вдруг сменилась полным упадком душевных сил. Кишкин тоже угнетенно вздыхал и время от времени встряхивал
головой, припоминая свой разговор с проклятым секретарем. Он жалел, что разболтался относительно болота на Мутяшке, — хитер Илья Федотыч, как раз подошлет кого-нибудь к Ястребову и отобьет. От него
все станется… Под этим впечатлением завязался разговор.
Нужно было ехать через Балчуговский завод; Кишкин повернул лошадь объездом, чтобы оставить в стороне господский дом. У старика кружилась
голова от неожиданного счастья, точно эти пятьсот рублей свалились к нему с неба. Он так верил теперь в свое дело, точно оно уже было совершившимся фактом. А главное, как приметы-то
все сошлись: оба несчастные, оба не знают, куда
голову приклонить. Да тут золото само полезет. И как это раньше ему Кожин не пришел на ум?.. Ну, да
все к лучшему. Оставалось уломать Ястребова.
У него сейчас мелькнул в
голове план новенького полукаменного домика с раскрашенными ставнями. И на Фотьянке начали мужики строиться — там крыша новая, там ворота, там сруб, а он
всем покажет, как надо строиться.
Это была ужасная ночь, полная молчаливого отчаяния и бессильных мук совести. Ведь
все равно прошлого не вернешь, а начинать жить снова поздно. Но совесть — этот неподкупный судья, который приходит ночью, когда
все стихнет, садится у изголовья и начинает свое жестокое дело!.. Жениться на Фене? Она первая не согласится… Усыновить ребенка — обидно для матери, на которой можно жениться и на которой не женятся. Сотни комбинаций вертелись в
голове Карачунского, а решение вопроса ни на волос не подвинулось вперед.
Все эти пустяки теперь проходили в
голове Карачунского, страшным образом связываясь с тем, что осталось там, дома.
Карачунский чувствовал, как
все начинает вертеться у него перед глазами, и паровая машина работала точно у него в
голове.
—
Все еще портишь товар-то, беспутная
голова?..
Мысль о деньгах засела в
голове Кишкина еще на Мутяшке, когда он обдумал
весь план, как освободиться от своих компаньонов, а главное, от Кожина, которому необходимо было заплатить деньги в первую
голову. С этой мыслью Кишкин ехал до самой Фотьянки, перебирая в уме
всех знакомых, у кого можно было бы перехватить на такой случай. Таких знакомых не оказалось, кроме
все того же секретаря Ильи Федотыча.
Мыльников перепугался до того, что
весь хмель у него вышибло с
головы, когда вернулся Кожин.
Кожин только посмотрел на него остановившимися страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в
голове мысль: почему он не убил Карачунского, когда встрел его ночью на дороге, —
все равно бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина повели в город для предварительного заключения. Старуху Маремьяну едва оттащили от него.
Петр Васильич по пальцам начал вычислять, сколько получили бы они прибыли и как
все это легко сделать, только был бы свой прииск, на который можно бы разнести золото в приисковую книгу. У Матюшки даже
голова закружилась от этих разговоров, и он смотрел на змея-искусителя осовелыми глазами.
На Сиротке догадывались, что с Петром Васильичем опять что-то вышло, и решили, что или он попался с краденым золотом, или его вздули старатели за провес. С такими-то делами
все равно
головы не сносить. Впрочем, Матюшке было не до мудреного гостя: дела на Сиротке шли хуже и хуже, а Оксины деньги таяли в кармане как снег…
Голова Матюшки сделала отрицательное движение, а его могучее громадное тело отодвинулось от змея-искусителя. Землянка почти зашевелилась. «Ну нет, брат, я на это не согласен», — без слов ответила
голова Матюшки новым, еще более энергичным движением. Петр Васильич тяжело дышал. Он сейчас ненавидел этого дурака Матюшку
всей душой. Так бы и ударил его по пустой башке чем попадя…
— А у меня уж скоро Рублиха-то подастся… да. Легкое место сказать, два года около нее бьемся, и больших тысяч это самое дело стоит. Как подумаю, что при Оникове
все дело оправдается, так даже жутко сделается. Не для его глупой
головы удумана штука… Он-то теперь льнет ко мне, да мне-то его даром не надо.
Открытие жилы в Ульяновом кряже произвело настоящий переполох. Оников прискакал сломя
голову и расцеловал Родиона Потапыча из щеки в щеку. Спустившись в шахту, он долго любовался жилой и вслух делал примерные вычисления. На худой конец, оправдаются
все произведенные расходы, да столько же получится дивиденда.
Все у меня в
голове перемешалось… ударил я его и сразу заморил, а Петр Васильич уже около кассы с ключом и какие-то бумаги себе за пазуху сует…