— Некий итальянец утверждает, что гениальность — одна из
форм безумия. Возможно. Вообще людей с преувеличенными способностями трудно признать нормальными людьми. Возьмем обжор, сладострастников и… мыслителей. Да, и мыслителей. Вполне допустимо, что чрезмерно развитый мозг есть такое же уродство, как расширенный желудок или непомерно большой фаллос. Тогда мы увидим нечто общее между Гаргантюа, Дон-Жуаном и философом Иммануилом Кантом.
Неточные совпадения
Но здесь оно должно быть в образцовой
форме: во — первых, гениальнейший и нормальнейший ум из всех известных нам умов; во — вторых, и примешавшееся к нему
безумие — признанное, бесспорное
безумие.
Вот до каких геркулесовских столбов
безумия можно доправиться, имея две-три полиции, враждебные друг другу, канцелярские
формы вместо законов и фельдфебельские понятия вместо правительственного ума.
Жаль было разрушать его мистицизм; эту жалость я прежде испытывал с Витбергом. Мистицизм обоих был художественный; за ним будто не исчезала истина, а пряталась в фантастических очертаниях и монашеских рясах. Беспощадная потребность разбудить человека является только тогда, когда он облекает свое
безумие в полемическую
форму или когда близость с ним так велика, что всякий диссонанс раздирает сердце и не дает покоя.
Нельзя доказать, что бытие есть бытие, а не
форма экзистенциального суждения, можно лишь пережить тот жизненный переворот, после которого покажется
безумием превращение бытия в суждение.
В упоении своим
безумием больная рвет все принятые
формы жизни, устраивает близким дикие, чудовищные скандалы, в сладком ужасе несется, зажмурив глаза, в какую-то пропасть.