Неточные совпадения
Окся поощрительно улыбнулась оратору и толкнула локтем другую женщину, которая
была известна на приисках под именем Лапухи, сокращенное от Олимпиады; они очень любили друг друга, за исключением тех случаев, когда козловые ботинки и кумачные платки настолько быстро охлаждали эту дружбу, что бедным женщинам ничего не
оставалось, как только вцепиться друг в друга и зубами и ногтями и с визгом кататься по земле до тех пор, пока чья-нибудь благодетельная рука не отрезвляла их обеих хорошим подзатыльником или артистической встряской за волосы.
Но все-таки это
была настоящая жилка, в чем Гордей Евстратыч убеждался воочию;
оставалось только воспользоваться ею.
В этом старинном доме не
осталось ни одного неприкосновенного уголка, даже ее половина подверглась нашествию пьяного ревизора, у которого бог знает что
было на уме.
Крискентом это
был первый пример такой щедрости доброхотного дателя, пожелавшего
остаться неизвестным.
Милостыня
была вполне тайная, хотя никакая тайна не
остается тайной.
Маркушка лежал неподвижно как труп; он
был страшен на свежем воздухе, и только открытые глаза
оставались еще живыми.
К зиме работа заметно убавилась, и половина старателей
была рассчитана начисто, но Михалко и Архип по-прежнему
оставались на прииске.
Модные цветы в Белоглинском заводе
были только в шабалинском доме, но Феня не понимала экзотической декоративной зелени, которая всегда
оставалась мертвой и не расцветала ни одним алым цветком.
— Я еще у тебя, Феня, в долгу, — говорил Гордей Евстратыч, удерживая на прощанье в своей руке руку Фени. — Знаешь за что? Если ты не знаешь, так я знаю… Погоди, живы
будем, в долгу у тебя не
останемся. Добрая у тебя душа, вот за что я тебя и люблю. Заглядывай к нам-то чаще, а то моя Нюша совсем крылышки опустила.
Зотушка наклонился к руке Фени, и на эту горячую руку посыпались из его глаз крупные слезы… Вот почему он так любил эту барышню Феню и она тоже любила его!.. Вот почему он сердцем слышал сгущавшуюся над ее головой грозу, когда говорил, что ей вместе с бабушкой Татьяной
будут большие слезы… А Феню точно облегчило невольно сделанное признание. Она дольше обыкновенного
осталась в сознании и ласкала своего дядю, как ушибившегося ребенка.
Только двое в этой толпе
оставались безучастными и неподвижными, точно они застыли на какой-то одной мысли, — это
были Нил Поликарпыч и Татьяна Власьевна.
— Ах, я дурак… дурак!.. — дико вскричал Нил Поликарпыч, ударив себя по лбу кулаком. — Ведь нужно
было только
напоить Феню дорогою травой, жива бы
осталась…
Она припомнила к случаю разные истории, где свекры добывали невесток правдами и неправдами: в раскольничьих семьях таких снохачей
было несколько, — все это знали, все об этом говорили, а дело
оставалось шитым и крытым.
Старик Кокин увязался за своей снохой и, не добившись от нее ничего, зверски убил ее ребенка, девочку лет четырех: старик завел маленькую жертву в подполье и там отрезывал ей один палец за другим, а мать в это время
оставалась наверху и должна
была слушать отчаянные вопли четвертуемой дочери.
Материалы
были все заготовлены и даже канавы под фундамент вырыты,
оставалось приступить к самой закладке.
«Черт его знает, может
быть, какой-нибудь жулябия… — подумал Брагин, перевертывая в руках атласную карточку. — Наслышался, что у Брагина деньги еще
остались в кармане, — вот и подсыпается мелким бесом».
Теперь вы
остались без всякого дела, деньги у вас кое-какие еще
есть; ну, долго ли попасть на какого-нибудь прощелыгу, который оберет у вас последние крохи.
Оказалось, что хотя Владимир Петрович и не
был привержен к старой вере, но выходило как-то так, что Татьяна Власьевна
осталась при своей прежней догадке.
Теперь
оставалось только помириться с Пазухиными и с Зотушкой; но Зотушка явно избегал возможности сближения, а мириться с Пазухиными после проделок Марфы Петровны, в которых, несомненно, должна
была принимать участие и Пелагея Миневна, нечего
было и думать.
Его покрытое розовыми пятнами, улыбавшееся лицо
было ей хорошо знакомо: она не забыла последней сцены в лавке и теперь не знала, как себя держать: уйти — значит показать, что она подозревает Гордея Евстратыча в дурных намерениях,
остаться — значит подать ему повод сделать какую-нибудь новую глупость.
Эти разговоры в переводе обозначали: денег нужно, милейший Гордей Евстратыч. Но Гордей Евстратыч уперся как бык, потому что от его капитала
осталось всего тысяч десять наличными да лавка с панским товаром, — остальное все в несколько месяцев ушло на кабаки, точно это
было какое-то чудовище, пожиравшее брагинские деньги с ненасытной прожорливостью.
Это
была Ариша с разбитыми волосами и побагровевшим от напряжения лицом, на котором еще
оставались белыми пятнами следы от чьих-то железных пальцев.
— А я насчет того, Мосей Мосеич, что не
будет ли вашей милости насчет моих-то кабаков… Что они вам: плюнуть, и все тут, а мне ведь чистое разоренье, по миру идти
остается. Уж, пожалуйста, Мосей Мосеич…
Как ни бился Брагин, как ни упрашивал Жареного, даже на коленях хотел его умолять о пощаде, тот
остался непреклонен и только в угоду старику Колосову соглашался взять на себя все двенадцать брагинских кабаков, то
есть все обзаведение, чтобы не пропадало даром, — конечно, за полцены.
От погрома по винной части у Брагина еще
осталось тысяч десять, о которых никто не знал, и на эти деньги он думал понемногу поправиться, а там, из-за дела, можно
будет подсмотреть какую-нибудь новую штучку.
Конечно, опечатано
было только имущество самого Гордея Евстратыча, а имущество других членов семьи
осталось нетронутым, но, во-первых, как
было различить это имущество, а во-вторых, при патриархальном строе брагинской семьи, собственно, все принадлежало хозяину, так что на долю сыновей, Нюши и Татьяны Власьевны
осталось только одно платье да разный домашний хлам.
В последнюю свою поездку Брагин привез из города Архипа, который только что
был выпущен из больницы: от прежнего красавца-парня
осталась одна тень, так что Татьяна Власьевна в первую минуту даже не узнала своего внука.
Чтобы достать эту сумму, объявлены
были торги на недостроенный брагинский дом, который на переторжке и
остался за Вуколом Шабалиным; он стоил Брагину тысяч восемь, а ушел за тысячу восемьсот рублей, причем Шабалин еще хвастался, что этой покупкой хотел вызволить старого благоприятеля.
Татьяна Власьевна рассчитывала так, что молодые сейчас после свадьбы уедут в Верхотурье и она устроится в своем доме по-новому и первым делом пустит квартирантов. Все-таки расстановочка
будет. Но вышло иначе. Алена Евстратьевна действительно уехала, а Павел Митрич
остался и на время нанял те комнаты, где жил раньше Гордей Евстратыч.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного
осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Артемий Филиппович. Человек десять
осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, — может
быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Осталась я с золовками, // Со свекром, со свекровушкой, // Любить-голубить некому, // А
есть кому журить!
Чуть дело не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И старика, и вас. // Бог приберет Последыша // Скоренько, а у вотчины //
Останутся луга. // Так
будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. //
Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!