Неточные совпадения
— Вы… что же
это вы делаете со
мной?! — с крикливыми нотками сдержанного гнева заговорила Раиса Павловна.
— Да, вы…
Я посылала за вами целых три раза, а вы сидите в своем курятнике и ничего на свете знать не хотите.
Это бессовестно наконец!..
— Вот
меня это и бесит… Прохор Сазоныч не будет даром подчеркивать слова.
— И опять глупо: этакую новость сообщил! Кто же
этого не знает… ну, скажите, кто
этого не знает? И Вершинину, и Майзелю, и Тетюеву, и всем давно хочется столкнуть нас с места; даже
я за вас не могу поручиться в
этом случае, но
это — все пустяки и не в том дело. Вы
мне скажите: кто
эта особа, которая едет с Блиновым?
— Ну,
это вздор… Он и
меня ненавидит, как ненавидит весь свет.
— Вы? Любили? Перестаньте, царица Раиса, играть в прятки; мы оба, кажется, немного устарели для таких пустяков… Мы слишком эгоисты, чтобы любить кого-нибудь, кроме себя, или, вернее сказать, если мы и любили, так любили и в других самих же себя. Так? А вы, кроме того, еще умеете ненавидеть и мстить… Впрочем,
я если уважаю вас, так уважаю именно за
это милое качество.
— Благодарю. Откровенность за откровенность; бросьте
этот старый хлам и лучше расскажите
мне, что за человек генерал Блинов, с которым вы учились.
— Если спрашиваю, значит
мне это нужно знать, а для чего нужно — дело мое. Поняли? Бабье любопытство одолело.
—
Я так спросил… Так вам, значит, нужно выправить через
меня справку о Мироне Геннадьиче? Извольте… Во-первых,
это очень честный человек — первая беда для вас; во-вторых, он очень умный человек — вторая беда, и, в-третьих, он, к вашему счастью, сам считает себя умным человеком. Из таких умных и честных людей можно веревки вить, хотя сноровка нужна. Впрочем, Блинов застрахован от вашей бабьей политики… Ха-ха!..
Блинов — профессор университета, стяжал себе известное имя, яко политико-эконом и светлая финансовая голова, затем, как
я уже сказал вам, хороший человек во всех отношениях — и вдруг
этот самый генерал Блинов, со всей своей ученостью, честностью и превосходительством, сидит под башмаком какого-то урода.
— Издали. Про нее можно сказать словами балаганных остряков, что издали она безобразна, а чем ближе, тем хуже. Послушайте, однако, для чего вы
меня исповедуете обо всем
этом?
Вот
я и сопричислил себя к лику
этих неудачников и непризнанных гениев: имя нам легион…
—
Я вас за что люблю? — неожиданно прервал Прозоров ход своих мыслей. — Люблю за то именно, чего
мне недостает, хотя сам
я этого, пожалуй, и не желал бы иметь. Ведь вы всегда
меня давили и теперь давите, даже давите вот своим настоящим милостивым присутствием…
— Оставьте Лушу в покое… Слышите: оставьте!
Я встретился с вами в несчастную минуту и дорого заплатил за
это удовольствие…
— Неужели вам мало ваших приживалок, которыми вы занимаете своих гостей?! — со злостью закричал Прозоров, сжимая кулаки. — Зачем вы втягиваете мою девочку в
эту помойную яму? О, господи, господи! Вам мало видеть, как ползают и пресмыкаются у ваших ног десятки подлых людей, мало их унижения и добровольного позора, вы хотите развратить еще и Лушу! Но
я этого не позволю…
Этого не будет!
— Да, да… Все говорят об
этом. Получено какое-то письмо.
Я нарочно зашел к тебе узнать, что
это такое?..
— Можешь успокоиться: Лаптев действительно едет сюда.
Я сегодня получила письмо об
этом.
— Ничего…
Я залюбовалась тобой. Хочешь,
я подарю тебе
эту коралловую нитку?
— Да так… Скажу вам на ушко, что всю
эту штуку
я придумал — и только! Ха-ха!.. Пусть их поворочают мозгами…
— В таком случае,
я могу вас уверить, что Лаптев действительно едет сюда.
Я это знаю из самых наидостовернейших источников…
— Вы, конечно, знаете, какую борьбу ведет земство с заводоуправлением вот уже который год, — торопливо заговорил Тетюев. — Приезд Лаптева в
этом случае имеет для нас только то значение, что мы окончательно выясним наши взаимные отношения. Чтобы нанести противнику окончательное поражение, прежде всего необходимо понять его планы. Мы так и сделаем.
Я поклялся сломить заводоуправление в его нынешнем составе и добьюсь своей цели.
— Да, около того.
Я поклялся провести свою идею до конца, и не буду
я, если когда-нибудь изменю
этой идее.
— А
я вот «Лоэнгрина» здесь штудирую… — объяснял Тетюев, усаживая гостя на диван. — Чертовски трудная
эта вагнеровская музыка.
— Так, так… — мягким грудным баритоном поддакивал Тетюев, рассматривая охмелевшего Прозорова через очки. — А
я, знаете, несколько иначе думал об
этом генерале Блинове…
— Да что вам дался
этот генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!..
это великий человек на малые дела… Да!..
Это… Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина в голубых одеждах приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А
мне плевать.
Да,
эта чернильница много испортила крови Авдею Никитичу, а теперь Авдей Никитич всем животы подвел: выписал какого-то генерала Блинова да еще и с «особой»… «И ведь прямо, бестия, этакая, на
меня указал, — раздумывал Родион Антоныч.
— Что же,
это очень естественно, что
я в каждом прежде всего стараюсь видеть честного человека, — оправдывался иногда Горемыкин.
— Ах, да, Родион Антоныч… Что
я хотела сказать? Да, да… Теперь другое время, и вы пригодитесь заводам. У вас есть
эта, как вам сказать, ну, общая идея там, что ли… Дело не в названии. Вы взглянули на дело широко, а это-то нам и дорого: и практика и теория смотрят на вещи слишком узко, а у вас счастливая голова…
— Родион Антоныч,
я ничего не пожалею, чтобы сломить Тетюева! — заявила Раиса Павловна. —
Это бессовестно: пятьдесят тысяч… Раньше заводы не несли никаких налогов и пользовались даровым трудом крепостных, а теперь и то и другое.
— Как хотите, так и делайте… Если хлопоты будут стоить столько же, сколько теперь приходится налогов, то заводам лучше же платить за хлопоты, чем
этому земству! Вы понимаете
меня?
— Ах, виноват, — поправился Сарматов, придавая своей щетинистой, изборожденной морщинами роже серьезное выражение, — у
меня тогда оторвало пуговицу у мундира, и
я чуть не попал за
это на гауптвахту. Уверяю вас… Такой странный случай: так прямо через
меня и переехали. Представьте себе, четверка лошадей, двенадцать человек прислуги, наконец орудие с лафетом.
—
Я слышал, что одним колесом вам придавило голову? — спокойно заметил Вершинин, улыбаясь в свою подстриженную густую бороду. — А планету вы уже открыли после
этого случая…
Я даже уверен, что между
этим случаем и открытой вами планетой существовала органическая связь.
— Отстаньте, пожалуйста, Демид Львович! Вы все шутите… А
я вам расскажу другой случай: у
меня была невеста — необыкновенное создание! Представьте себе, совершенно прозрачная женщина… И как случайно
я узнал об
этом! Нужно сказать, что
я с детства страдал лунатизмом и мог видеть с закрытыми глазами. Однажды…
— Еще раз виновата, Иван Иваныч… — с расстановкой заговорила взбешенная Амалия Карловна, раскланиваясь с m-r Половинкиным. —
Я уж лучше попрошу mademoiselle Эмму сходить за моей корзинкой. Ведь
это недалеко: всего в двух шагах.
Амалия Карловна ждала поддержки со стороны присутствовавших единомышленников, но те предпочитали соблюдать полнейший нейтралитет, как
это и приличествует посторонним людям.
Этого было достаточно, чтобы Амалия Карловна с быстротой пушечного ядра вылетела в переднюю, откуда доносились только ее отчаянные вопли: «
Я знаю все… все!.. Вас всех отсюда метлой выгонят… всех!..»
— Нет, в самом деле, Раиса Павловна,
я на вашем месте лихо смазала бы
эту Амальку, — повторила m-lle Эмма, поощренная общим смехом.
—
Я решительно не понимаю, — говорила m-lle Эмма, — чего она находит интересного в
этой вертушке Лукерье? Прейн и не взглянет на нее. Очень ему нужно смотреть на всякую дрянь!
—
Я?.. Очень
мне нужно.
Этот Прейн такой отвратительный, если бы ты знала. Он так умеет надоесть…
—
Я не понимаю только одного, ведь Луша выходит за Яшу Кормилицына, давно всем известно, и сама же Раиса Павловна об
этом так хлопотала.
— Тогда хлопотала, а теперь оставит Яшеньку с носом и только, — засмеялась m-lle Эмма. — Не дорого дано… Да
я на месте Луши ни за что не пошла бы за
эту деревянную лестницу… Очень приятно!.. А ты слышала, какой подарок сделал доктор Луше, когда она изъявила желание выйти за него замуж?
—
Это потеха: какую-то глисту в спирте… Честное слово!
Мне Вершинин под секретом рассказывал, и она его с
этой глистой в три шеи.
— Где нам остановиться? — обратился к нему молодой человек в ботфортах. —
Я — домашний секретарь Блинова, а
это — венский оркестр.
— О,
это все равно… — с улыбкой проговорил молодой человек, глядя на кисло сморщившуюся физиономию Родиона Антоныча своими ясными, голубыми, славянскими глазами. —
Мне крошечную комнатку — и только.
— Главное: костюмы… понимаете? У Наташи Шестеркиной плечи хорошие, ну, ее декольтируем, а Канунникову в русском сарафане покажем.
Я за
этим сама наблюду.
— Ватки бы подложить да пажиком бы и показать. Хе-хе. Они точно что из себя субтильные, а может,
это и нужно будет. Господская душа — потемки, сударыня. Ах, все
я вам забываю доложить, — понизив тон, продолжал Родион Антоныч, — родитель-то Гликерии Витальевны…
— Пожалуйста, увезите
меня отсюда скорее! — взмолился Лаптев, когда на него со всех сторон посыпались рабьи поцелуи; кто-то в пылу энтузиазма целовал даже его голое колено. —
Это какие-то сумасшедшие!
— Да
я этого не хочу!..
Я лучше пойду пешком.
—
Мне остается только поблагодарить вас, генерал, за
этот даровой спектакль, — с иронией заметил Лаптев.
— Благодарю, господа…
Я… очень доволен, хотя, право,
это совсем лишнее, — развязно заговорил Лаптев, принимая блюдо от старика.