Неточные совпадения
Еще скажу я вам, Раиса Павловна,
что вы все-таки не опасайтесь: господь милостив!
А
еще скажу вам,
что в зимний сезон Евгений Константиныч очень были заинтересованы одной балериной и, несмотря на все старания Прейна, до сих пор ничего не могли от нее добиться, хотя это им стоило больших тысяч».
Я
еще понимаю такую ошибку, потому
что когда-то сам имел несчастье увлечься такой женщиной, как вы.
Действительность отрезвила Лушу. Инстинктивным движением она сорвала с шеи чужие кораллы и торопливо бросила их на зеркало. Молодое лицо было залито краской стыда и досады: она не имела ничего, но милостыни не принимала
еще ни от кого. Да и
что могла значить какая-нибудь коралловая нитка? Это душевное движение понравилось Раисе Павловне, и она с забившимся сердцем подумала: «Нет, положительно, эта девчонка пойдет далеко… Настоящий тигренок!»
— А
что, Лукреция, Яшка Кормилицын все
еще ухаживает за тобой? Ах, бисов сын! Ну, да ничего, дело житейское, а он парень хороший — как раз под дамское седло годится. А все-таки враг горами качает...
Что-то такое новое, хорошее,
еще не испытанное проснулось у ней в груди, не в душе, а именно — в груди, где теперь вставала с страшной силой жгучая потребность не того,
что зовут любовью, а более сильное и могучее чувство…
И подрядчик не в накладе остался, да и Родион Антоныч даром получил материал; железо на крышу, скобки да гвоздики были припасены
еще заранее, когда Родион Антоныч был
еще только магазинером, — из остатков и разной заводской «ветхости»; лес на службы и всякое прочее обзаведение привезли сами лесообъездчики тоже ни за грош, потому
что Родион Антоныч, несмотря на свою официальную слепоту, постоянно ездил с Майзелем за дупелями.
Оно бы в лучшем виде, потому как там течь и всякое прочее!» Глядишь, крыша и выкрашена даром, да
ещё нужный же человек и благодарит,
что ему позволили испытать такое удовольствие.
В этом случае он хотел показать заводскому населению, обрадовавшемуся «воле»,
что крепостное право для него
еще не миновало. Ему доставляло громадное наслаждение давить этих свободных мастеровых на всех пунктах, особенно там, где специально заводские интересы соприкасались с интересами населения.
— Ну, это
еще бабушка надвое сказала: страшен сон, да милостив бог. Тетюев, кажется, слишком много надеется на этого генерала Блинова, а вот посмотрите… Ну, да сами увидите,
что будет.
Раисе Павловне ничего не оставалось, как только презрительно пожать своими полными плечами и
еще раз пожалеть о том обстоятельстве,
что роковая судьба связала ее жизнь с жизнью этого идиота.
Положение заграничных женщин было
еще ужаснее, тем более
что некоторые из них каким-то чудом вынесли свою каторжную судьбу и остались живы с детьми на руках.
В течение десяти минут он успел рассказать, прищуривая один косой глаз,
что на последней охоте одним выстрелом положил на месте щуку, зайца и утку, потом,
что когда был в Петербурге, то открыл совершенно случайно
еще не известную астрономам планету, но не мог воспользоваться своим открытием, которое у него украл и опубликовал какой-то пройдоха, американский ученый, и, наконец,
что когда он служил в артиллерии, то на одном смотру, на Марсовом поле, через него переехало восьмифунтовое орудие, и он остался цел и невредим.
М-lle Эмма сразу поняла,
что творилось с Аннинькой, и только покачала головой. Разве для такой «галки», как Аннинька, первая любовь могла принести что-нибудь, кроме несчастья? Да
еще любовь к какому-то лупоглазому прощелыге, который, может быть, уж женат. М-lle Эмма была очень рассудительная особа и всего больше на свете дорожила собственным покоем. И к
чему, подумаешь, эти дурацкие восторги: увидала красивого парня и распустила слюни.
— Вероятно, где-нибудь на водах. Она собиралась ехать… Да, очень красивая и
еще более упрямая девчонка. Знаете,
что она имела в виду?
Сначала
еще можно было различить их движения, а потом все слилось в одну мутную полосу, вертевшуюся с поразительной быстротой и тем особенным напряженным постукиванием, которое невольно заставляло думать,
что вот-вот,
еще несколько поворотов водяного колеса — и вся эта масса вертящегося чугуна, железа и стали разлетится вдребезги.
Единственное,
что еще он любил и мог любить, — это была еда и, между прочим, женщины, как острая приправа к другим мудреным кушаньям.
Генерал с своей стороны очень горячо и добросовестно отнесся к своей задаче и
еще в Петербурге постарался изучить все дело, чтобы оправдать возложенные на него полномочия, хотя не мог понять очень многого,
что надеялся пополнить уже на самом месте действия.
Строго проведенная покровительственная система является в промышленной жизни страны тем же,
чем служит школа для каждого человека в отдельности: пока человек не окреп и учится, ясное дело,
что он
еще не может конкурировать со взрослыми людьми; но дайте ему возможность вырасти и выучиться, тогда он смело выступит конкурентом на всемирный рынок труда.
Все засмеялись. Чудак-доктор тоже смеялся вместе с другими своим жиденьким дребезжащим смешком, точно в нем порвалась какая-то струна. «Идиот! — со злобой думал Майзель, закручивая ус. — Пожалуй,
еще все разболтает…» Он пожалел,
что пригласил сегодня доктора на общий совет.
Он, на месте Нины Леонтьевны, не сделал бы так, потому
что еще кто знает,
что впереди; для
чего было бравировать с первого шага.
В каждом деле Вершинин прежде всего помнил золотую пословицу,
что своя рубашка к телу ближе, а здесь тем более: зверь был ранен, но он мог
еще подняться на ноги.
Старик Майзель, как рассерженный боров, теперь готов был лезть на стену, потому
что Раиса Павловна смазала его несравненную Амальхен; но это
еще плохое доказательство для того, чтобы другим надевать петлю на шею.
Майзель поморщился и сердито хрустнул пальцами; он
еще раз пожалел,
что пригласил на совещание доктора и Сарматова, хотя без них счет был бы не полон.
— Ну
что ж из этого? — удивлялся Тетюев. — Николай Карлыч почтенный и заслуженный старик, которому многое можно извинить, а вы —
еще молодой человек… Да к мы собрались сюда, право, не за тем, чтобы быть свидетелями такой неприятной сцены.
— Вот и отлично, Яша! — говорил Сарматов, хлопая доктора по плечу. — Послужи миру, голубчик… А нам как-то неловко: пожалуй, Евгений Константиныч
еще подумает про всякого,
что он именно и желает занять место Платона Васильича. Ведь так, Яшенька?
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом деле, не смешно ли рассчитывать на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она с любовью посмотрела на статную, плечистую фигуру мужа и кстати припомнила,
что еще в прошлом году он убил собственноручно медведя. У такого человека разве могли быть соперники?
— Видите ли, Нина Леонтьевна, — заговорил Тетюев с деловой вкрадчивостью, — ведь дело
еще совсем не верное, и кто знает,
чем оно может кончиться.
Что-то будет, и удастся ли ему
еще раз вынырнуть из медленно поглощавшей его бездны…
А теперь вот и расхлебывай кашу за всех, да
еще не смей пикнуть ни о
чем,
что могло бы бросить тень на Раису Павловну.
— Тем лучше. Я могу уверить вас только в том,
что наше дело
еще не проиграно. Генерал, конечно, пользуется громадным авторитетом в глазах Евгения Константиныча, но и Альфред Осипыч…
— Теперь я слышал от вас сам,
что вы желаете, — говорил генерал, — читал ваше прошение. Мне нужно
еще недели две, чтобы хорошенько разобрать ваше дело, а там опять побеседуем… Могу пока сказать только одно:
что барин вас не обидит.
—
Еще раз не понимаю вас, — сухо ответила Раиса Павловна по-французски. —
Чему вы улыбаетесь?
Он хорошо знал,
что значат некоторые дамы в деловых сферах, и поэтому побаивался Раисы Павловны, о которой собрал необходимые сведения
еще в Петербурге.
Легкомысленная молодость
еще продолжала улыбаться, не отдавая себе отчета в происходившем кругом и жалея только о том,
что балы не продолжаются вечно.
После Раисы Павловны и Майзеля Евгений Константиныч отправился в генеральский флигелек навестить больную Нину Леонтьевну. Эта последняя приняла его очень радушно и засыпала остроумным разговором, причем успела очень ядовито пройтись относительно всего кукарского общества. Евгений Константиныч слушал ее с ленивой улыбкой и находил,
что болезнь не отразилась на ее умственных способностях в дурную сторону, а даже напротив, как будто
еще обострила этот злой мозг.
Но имя доктора она успела поймать и отыскала глазами Яшу Кормилицына, который сидел в шестом ряду; этот простец теперь растворялся в море блаженства, как соль растворяется в воде, потому
что Луша, которая
еще так недавно его гнала, особенно после несчастного эпизода с «маринованной глистой», теперь относилась к, нему с особенным вниманием.
Эта болтовня незаметно продолжалась в том же тоне, причем Луша оставалась одинаково сдержанной и остроумной, так
что набоб
еще раз должен был признать себя побежденным этой странной, капризной девчонкой.
«Да, я знаю,
что ты меня хочешь выгоднее продать, — думала, в свою очередь, Луша, — только
еще пока не знаешь, кому: Евгению Константинычу или Прейну…»
Родион Антоныч слишком далеко зашел, чтобы теперь думать о своей рубашке и, махнув рукой, решил лечь костьми за Раису Павловну: он
еще веровал в нее, потому
что за нее был всесильный Прейн.
Луша
еще в первый раз едет на пароходе и поддается убаюкивающему чувству легкой качки; ей кажется,
что она никогда больше не вернется назад, в свой гнилой угол, и вечно будет плыть вперед под колыхающиеся звуки музыки.
Такой оборот дела поставил генерала в совершенный тупик: ему тоже следовало ехать за Ниной Леонтьевной, но Лаптев
еще оставался в горах. Бросить набоба в такую минуту, когда предстоял осмотр заводов, значило свести все дело на нет. Но никакие просьбы, никакие увещания не привели ни к
чему, кроме самых едких замечаний и оскорблений.
— Ничего особенного… кроме того,
что мы не желаем быть здесь лишними. Притом вам предстоит с генералом
еще столько серьезных занятий… ха-ха! Нет, довольно, Прейн! я не желаю вас мистифицировать: мы едем просто потому,
что в горах слишком холодно.
— Молодец!.. — хвалил Евгений Константиныч, поднимаясь с земли. — Право, я не подозревал,
что так можно бороться. Как жаль,
что здесь нет Летучего, а то его следовало бы поставить на голову раз пять… Ха-ха! Вы, Родион Антоныч, может быть,
еще что-нибудь умеете?
Я не хочу этим сказать,
что нужно сокращать количество рабочих: нет, до этого мы не доживем, слава богу, потому
что наша фабричная промышленность, собственно,
еще в зародыше.
— Ах, да… Но ведь это был такой серьезный вопрос,
что я до сих пор
еще не решалась даже приступить к его обсуждению, — отшучивалась Луша, улыбаясь своими потемневшими от удовольствия глазами. — Притом, я думала,
что вы уже успели забыть…
— А я смеялась потому,
что эта глупая рожа мне надоела. Скажите на милость,
что этому Платону Васильичу понадобилось в саду в такое время?
Еще разболтает чего-нибудь сглупа. Мне все равно, а все-таки меньше разговоров — лучше… Скоро ли вы прогоните этого дурака, Прейн?
Оставаться в своем флигельке для Луши теперь составляло адскую муку, которая увеличилась
еще тем,
что Виталий Кузьмич жестоко разрешил после поездки в горы и теперь почти не выходил из своей комнаты, где постоянно разговаривал вслух, кричал, хохотал и плакал.
— Нет, батенька, это дело нужно оставить: у вас ничего нет, и у меня ничего нет — толку выйдет мало. Я давно знаю эти умные разговоры, а также и то, к
чему они ведут… Одним словом, поищите дуры попроще, а я
еще хочу пожить в свою долю. Надеюсь,
что мы отлично поняли друг друга.
Было
еще рано, и актеры только
что начинали собираться и шушукались отдельными кучками.