О полуночи к сумрачному боярину была послана первая весточка, что по лицу у боярышни расстилается алый цвет, а
по груди рассыпается белый пух и из косточки в косточку нежный мозжечок идет. Плодомасов встал, бросил вестнице на пол горсть серебряных денег и велел стеречь пленницу недреманным оком, пуще любимого глаза.
Неточные совпадения
И тяжкие обиды и жгучие слезы, стоны и разрывающая сердце скорбь
по нежно любимой единственной дочери, которая теперь, в ее юном возрасте, как голубка бьется в развращенных объятиях алчного ворона, все это звало старика Байцурова к мщению; но у него, как у бедного дворянина, не было ни вьюгоподобных коней, ни всадников, способных стать
грудь против
груди с плодомасовскою ордою, ни блестящих бердышей и самопалов, какие мотались у тех за каждыми тороками, и, наконец, — у тех впереди было четырнадцать часов времени, четырнадцать часов, в течение которых добрые кони Плодомасова могли занести сокровище бедной четы, их нежную, их умную дочку, более чем за половину расстояния, отделяющего Закромы от Плодомасовки.
Лицо эфиопа, два длинные зуба блестят в темной пасти раскрытого рта; седые космы падают с головы густыми прядями; сухая темная
грудь открыта от шеи до пояса, и юбка зашароварена в широкие пестрые порты, а в руках… в руках и у той и у другой
по ножу.
Разбойники становилось в тупик: ломать половицы, к которым привинчен сундук, — их не выломишь из-под взбкрой положенного венца. Зажечь дом — нет прибыли, да и осветишь след ходящим
по всей окружности войскам; сложить ее, старуху, на всю лучину, спалить ей прежде спину, потом
грудь и живот — страшно, что помрет, а не скажет.
Доползши до роженицы, Плодомасова увидала только одну совершенную невозможность освободить мученицу от связывающих ее прочно уз и, сказав ей: «Терпи, друг! терпи, друг!» сама таким же точно образом, на коленях заколтыхала снова через все антресоли к лестнице; сползла на
груди вниз
по ступеням и, наконец, достигла запертых нижних дверей и застучала в них головою.
«Ты, — говорю ей в своем безумии — жестокая, — говорю, — ты жестокая! За что, говорю, — ты хочешь раздавить меня своей благостью!» — и тут
грудь мне перехватило, виски заныли, в глазах
по всему свету замелькали лампады, и я без чувств упал у отцовских возов с тою отпускной.
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел
по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Будет, будет бандурист с седою
по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово.
Отскочив от него, она бросилась на диван, ее пестренькое лицо сразу взмокло слезами; задыхаясь, всхлипывая, она взмахивала платком в одной руке, другою колотила себя
по груди и мычала, кусая губы.
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи; веки медленно открылись, и искра пробежала
по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
Неточные совпадения
Не знаешь сам, что сделал ты: // Ты снес один
по крайности // Четырнадцать пудов!» // Ой, знаю! сердце молотом // Стучит в
груди, кровавые // В глазах круги стоят, // Спина как будто треснула…
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли
по ней — сломалися. // А
грудь? Илья-пророк //
По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
Не горы с места сдвинулись, // Упали на головушку, // Не Бог стрелой громовою // Во гневе
грудь пронзил, //
По мне — тиха, невидима — // Прошла гроза душевная, // Покажешь ли ее?
Прислушалися странники, // И точно: из Кузьминского //
По утреннему воздуху // Те звуки,
грудь щемящие, // Неслись. — Покой крестьянину // И царствие небесное!» — // Проговорили странники // И покрестились все…
Спасаться, жить по-божески // Учила нас угодница, //
По праздникам к заутрене // Будила… а потом // Потребовала странница, // Чтоб
грудью не кормили мы // Детей
по постным дням.