Вновь сверкнули в его памяти прекрасные руки, очи, смеющиеся уста, густые темно-ореховые волосы, курчаво распавшиеся
по грудям, и все упругие, в согласном сочетанье созданные члены девического стана.
Будет, будет бандурист с седою
по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово.
Неточные совпадения
Чуприна развевалась
по ветру, вся открыта была сильная
грудь; теплый зимний кожух был надет в рукава, и пот градом лил с него, как из ведра.
Избитые младенцы, обрезанные
груди у женщин, содранная кожа с ног
по колена у выпущенных на свободу, — словом, крупною монетою отплачивали козаки прежние долги.
По длинным волосам, шее и полуобнаженной смуглой
груди распознал он женщину.
Возле нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за тощую
грудь ее и скрутивший ее своими пальцами от невольной злости, не нашед в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только
по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно было думать, что он еще не умер или,
по крайней мере, еще только готовился испустить последнее дыханье.
У ворот одного дома сидела старуха, и нельзя сказать, заснула ли она, умерла или просто позабылась:
по крайней мере, она уже не слышала и не видела ничего и, опустив голову на
грудь, сидела недвижимо на одном и том же месте.
Грудь, шея и плечи заключились в те прекрасные границы, которые назначены вполне развившейся красоте; волосы, которые прежде разносились легкими кудрями
по лицу ее, теперь обратились в густую роскошную косу, часть которой была подобрана, а часть разбросалась
по всей длине руки и тонкими, длинными, прекрасно согнутыми волосами упадала на
грудь.
И наплечники в золоте, и нарукавники в золоте, и зерцало [Зерцало — два скрепленных между собой щита, которыми в старину воины предохраняли спину и
грудь.] в золоте, и шапка в золоте, и
по поясу золото, и везде золото, и все золото.
Избились бы о землю, окровавившись и покрывшись пылью, ее чудные
груди и плечи, блеском равные нетающим снегам, покрывающим горные вершины; разнес бы
по частям он ее пышное, прекрасное тело.
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел
по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Отскочив от него, она бросилась на диван, ее пестренькое лицо сразу взмокло слезами; задыхаясь, всхлипывая, она взмахивала платком в одной руке, другою колотила себя
по груди и мычала, кусая губы.
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи; веки медленно открылись, и искра пробежала
по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
В тот же день вечером он бьет себя
по груди, именно по верхней части груди, где эта ладонка, и клянется брату, что у него есть средство не быть подлецом, но что все-таки он останется подлецом, ибо предвидит, что не воспользуется средством, не хватит силы душевной, не хватит характера.
Неточные совпадения
Не знаешь сам, что сделал ты: // Ты снес один
по крайности // Четырнадцать пудов!» // Ой, знаю! сердце молотом // Стучит в
груди, кровавые // В глазах круги стоят, // Спина как будто треснула…
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли
по ней — сломалися. // А
грудь? Илья-пророк //
По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
Не горы с места сдвинулись, // Упали на головушку, // Не Бог стрелой громовою // Во гневе
грудь пронзил, //
По мне — тиха, невидима — // Прошла гроза душевная, // Покажешь ли ее?
Прислушалися странники, // И точно: из Кузьминского //
По утреннему воздуху // Те звуки,
грудь щемящие, // Неслись. — Покой крестьянину // И царствие небесное!» — // Проговорили странники // И покрестились все…
Спасаться, жить по-божески // Учила нас угодница, //
По праздникам к заутрене // Будила… а потом // Потребовала странница, // Чтоб
грудью не кормили мы // Детей
по постным дням.