Неточные совпадения
Так он, например, во всенощной никак не мог удержаться, чтобы
только трижды пропеть «Свят Господь Бог наш», а нередко вырывался в увлечении
и пел это один-одинешенек четырежды,
и особенно никогда не мог вовремя окончить пения многолетий.
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым
и до того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она не находила себе места нигде
и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать
и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота
и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал
только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты
и оставит там, не снимая, от зари до зари.
— Да просто боитесь; а я бы, ей-богу, спросил. Да
и чего тут бояться-то? спросите просто: а как же, мол, отец протопоп, будет насчет наших тростей? Вот
только всего
и страху.
Ахилла как
только прочел эту вторую подпись, так пал за спину отца Захарии
и, уткнув голову в живот лекаря, заколотился
и задергался в припадках неукротимого смеха.
Но дьякон не
только нимало не сконфузился, но опять порскнул
и закатился со смеху.
Не успел он оглянуться, как увидел, что отец протопоп пристально смотрел на него в оба глаза
и чуть
только заметил, что дьякон уже достаточно сконфузился, как обратился к гостям
и самым спокойным голосом начал...
Мне следовало пасть к ногам отца протопопа
и сказать, что так
и так, что я это, отец протопоп, не по злобе, не по ехидству сказал, а единственно лишь чтобы
только доказать отцу Захарии, что я хоть
и без логики, но ничем его не глупей.
Но боже мой, боже мой! как я
только вспомню да подумаю —
и что это тогда со мною поделалось, что я его, этакого негодивца Варнавку, слушал
и что даже до сего дня я еще с ним как должно не расправился!
А Варнавка говорит: «Тем
и глупа, что еще самый факт-то, о котором она гласит, недостоверен; да
и не
только недостоверен, а
и невероятен.
«Я, говорю, я, если бы
только не видел отца Савелиевой прямоты, потому как знаю, что он прямо алтарю предстоит
и жертва его прямо идет, как жертва Авелева, то я
только Каином быть не хочу, а то бы я его…» Это, понимаете, на отца Савелия-то!
Отец протопоп, услыхав мое козлогласие, вскочили с постели, подошли в сорочке к окну
и, распахнув раму, гневным голосом крикнули: «Ступай спать, Каин неистовый!» Верите ли: я даже затрепетал весь от этого слова, что я «Каин», потому, представьте себе, что я
только собирался в Каины, а он уже это провидел.
Я отошел к дому своему, сам следов своих не разумеючи,
и вся моя стропотность тут же пропала,
и с тех пор
и доныне я
только скорблю
и стенаю.
Только устроив все как следовало, по обычаю, она успокоилась,
и снова погасила свечу,
и села одиноко к окошечку ожидать протопопа.
Она обыкновенно
только сидела перед мужем, пока он закусывал,
и оказывала ему небольшие услуги, то что-нибудь подавая, то принимая
и убирая.
— Да, прошу тебя, пожалуй усни, —
и с этими словами отец протопоп, оседлав свой гордый римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу. Он не читал, а
только перелистывал эту книгу
и при том останавливался не на том, что в ней было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные страницы. Все эти записки были сделаны разновременно
и воскрешали пред старым протопопом целый мир воспоминаний, к которым он любил по временам обращаться.
Протоиерей пропустил несколько заметок
и остановился опять на следующей: «Получив замечание о бездеятельности, усматриваемой в недоставлении мною обильных доносов, оправдывался, что в расколе делается
только то, что уже давно всем известно, про что
и писать нечего,
и при сем добавил в сем рапорте, что наиглавнее всего, что церковное духовенство находится в крайней бедности,
и того для, по человеческой слабости, не противодейственно подкупам
и даже само немало потворствует расколу, как
и другие прочие сберегатели православия, приемля даяния раскольников.
Я
только указал городничему, сколь неосторожно было сие его распоряжение о разорении,
и срывании крестов,
и отобрании иконы, но ему что?
И вышло так, что все описанное случилось как бы для обновления моей шелковой рясы, которая, при сем скажу, сделана весьма исправно
и едва
только при солнце чуть оттеняет, что из разных материй.
Вчера
только вписал я мои нотатки о моих скорбях
и недовольствах, а сегодня, встав рано, сел у окна
и, размышляя о делах своих,
и о прошедшем своем,
и о будущем, глядел на раскрытую пред окном моим бакшу полунищего Пизонского.
Хотя я по имени его
и не назвал, но сказал о нем как о некоем посреди нас стоящем, который, придя к нам нагий
и всеми глупцами осмеянный за свое убожество, не
только сам не погиб, но
и величайшее из дел человеческих сделал, спасая
и воспитывая неоперенных птенцов.
Не знаю, что заключалося умного
и красноречивого в простых словах сих, сказанных мною совершенно ех promptu, [Вдруг (лат.).] но могу сказать, что богомольцы мои нечто из сего вняли,
и на мою руку, когда я ее подавал при отпуске, пала не одна слеза. Но это не все: важнейшее для меня
только наступало.
Только что прихожу домой с пятком освященных после обедни яблок, как на пороге ожидает меня встреча с некоторою довольно старою знакомкой: то сама попадья моя Наталья Николаевна, выкравшись тихо из церкви, во время отпуска, приготовила мне, по обычаю, чай с легким фриштиком
и стоит стопочкой на пороге, но стоит не с пустыми руками, а с букетом из речной лилеи
и садового левкоя.
Но она столь умна, что нимало этим не обиделась: она поняла, что сие шуткой сказано,
и, обняв меня,
только тихо, но прегорько заплакала.
Но она со всею своею превосходною скромностью
и со всею с этою женскою кокетерией, которую хотя
и попадья, но от природы унаследовала, вдруг
и взаправду коварно начала меня обольщать воспоминаниями минувшей моей юности, напоминая, что тому, о чем она намекнула, нетрудно было статься, ибо был будто бы я столь собою пригож, что когда приехал к ее отцу в город Фатеж на ней свататься, то все девицы не
только духовные, но даже
и светские по мне вздыхали!
И я, толстоносый, потому это
только открыл, что с последним падением платка ее тихий
и радостный хохот раздался
и потом за дверью ее босые ножонки затопотали.
Призналась голубка, что она
и весьма часто этак не спит, когда я пишу, а
только спящею притворяется, да
и во многом другом призналась.
Заношу препотешное событие, о чем моя жена с дьяконовым сыном-ритором вела сегодня не
только разговор, но даже
и спор.
Наиотчайнейший отпор в сем получил, каким
только истина одна отвергаться может: „Умные, — говорит, — обо всем рассуждают, а я ни о чем судить не могу
и никогда не рассуждаю.
Сия кочерга столь старого леса, что уже
и признаков жизни ее издавна никаких не замечается, а известно
только по старым памятям, что она женщина весьма немалого духа.
Что бы сие, думаю, за неведомая особа, да
и ко мне ли она едет или
только ошибкой правит на меня путь свой?
Голос ее, который я пред сим
только что слышал, уже достаточно противоречил моему мнению о ее дряхлости, а вид ее противоречил сему
и еще того более.
— Неужто же, государыня моя, в вашем мнении все в России
только случайностями едиными
и происходит? Дайте, — говорю, — раз случаю
и два случаю, а хоть в третье уже киньте нечто уму
и народным доблестям предводителей.
— Все, отец, случай,
и во всем, что сего государства касается, окроме Божией воли, мне доселе видятся
только одни случайности. Прихлопнули бы твои раскольники Петрушу-воителя, так
и сидели бы мы на своей хваленой земле до сих пор не государством великим, а вроде каких-нибудь толстогубых турецких болгар, да у самих бы этих поляков руки целовали. За одно нам хвала — что много нас: не скоро поедим друг друга; вот этот случай нам хорошая заручка.
И не нашел я тут никакой логической связи, либо весьма мало ее отыскивал, а
только все лишь какие-то обрывки мыслей встречал; но такие обрывки, что невольно их помнишь, да
и забыть едва ли сумеешь.
9-еапреля. Возвратился из-под начала на свое пепелище. Тронут был очень слезами жены своей, без меня здесь исстрадавшейся, а еще более растрогался слезами жены дьячка Лукьяна. О себе молчав, эта женщина благодарила меня, что я пострадал за ее мужа. А самого Лукьяна сослали в пустынь, но всего
только, впрочем, на один год. Срок столь непродолжительный, что семья его не истощает
и не евши. Ближе к Богу будет по консисторскому соображению.
Или тебе, исправитель нравов человеческих,
и вправду нет никакого дела до той действительной жизни, которою живут люди, а нужны
только претексты для празднословных рацей?
Но едва лишь
только я это слово „овса“ выговорил, как сановник мой возгорелся на меня гневом; прянул от меня, как от гадины,
и закричал: „Да что вы ко мне с овсом пристали!
Нет, первое-то апреля не
только обманчиво, но
и загадочно.
Не хочу даже всего, со мною бывшего в сей приезд в губернию, вписывать, а скажу одно, что я был руган
и срамлен всячески
и только что не бит остался за мое донесение.
Тогда министр финансов сообщил будто бы обер-прокурору святейшего синода, что совершенное запрещение горячего вина, посредством сильно действующих на умы простого народа религиозных угроз
и клятвенных обещаний, не должно быть допускаемо, как противное не
только общему понятию о пользе умеренного употребления вина, но
и тем постановлениям, на основании которых правительство отдало питейные сборы в откупное содержание.
За ранней обедней вошел ко мне в алтарь просвирнин сын, учитель Варнавка Препотенский,
и просил отслужить панихиду, причем подал мне
и записку, коей я особого значения не придал
и потому в оную не заглянул, а
только мысленно подивился его богомольности; удивление мое возросло, когда я, выйдя на панихиду, увидел здесь
и нашу модницу Бизюкину
и всех наших ссыльных поляков.
Отец Захария в прошлый урок в третьем классе задал о Промысле
и истолковал его,
и стал сегодня отбирать заданное; но один ученик, бакалейщика Лялина сын, способнейший мальчик Алиоша, вдруг ответил, что „он допускает
только Бога Творца, но не признает Бога Промыслителя“.
Препотенский, конечно, поощрился
только этим замечанием
и моего отца Захарию совсем заклевал.
„А где же его душа в это время, ибо вы говорили-де, что у скота души нет?“ Отец Захария смутился
и ответил
только то, что: „а ну погоди, я вот еще
и про это твоему отцу скажу: он тебя опять выпорет“.
При сем не без красноречия указал, что не должно ставить всякое лыко в строку, „ибо (его слова) все это
только раздувает несогласие
и отвлекает правительственных людей от их главных целей“.
Протест свой он еще не считает достаточно сильным, ибо сказал, „что я сам для себя думаю обо всем чудодейственном, то про мой обиход при мне
и остается, а не могу же я разделять бездельничьих желаний — отнимать у народа то, что одно
только пока
и вселяет в него навык думать, что он принадлежит немножечко к высшей сфере бытия, чем его полосатая свинья
и корова“.
Пресмешно, какое рачение о науке со стороны людей, столь от нее далеких, как городничий Порохонцев, проведший полжизни в кавалерийской конюшне, где учатся коням хвост подвязывать, или лекарь-лгун, принадлежащий к той науке, члены которой учеными почитаются
только от круглых невежд, чему
и служит доказательством его грубейшая нелепица, якобы он, выпив по ошибке у Плодомасова вместо водки рюмку осветительного керосина, имел-де целую неделю живот свой светящимся.
Теперь стоило
только взглянуть поприлежнее,
и можно было рассмотреть две остальные фигуры.
Порохонцев подошел поспешно к скамье, еще собственноручно пошатал ее
и сел не прежде, как убедясь, что скамья действительно стоит крепко. Едва
только барин присел, Комарь взял его сзади под плечи, а Комарева жена, поставив на ковер таз с мочалкой
и простыней, принялась разоблачать воинственного градоначальника. Сначала она сняла с него ермолку, потом вязаную фуфайку, потом туфли, носки, затем осторожно наложила свои ладони на сухие ребра ротмистра
и остановилась, скосив в знак внимания набок свою голову.
— То есть как тебе сказать украдены? Я не знаю, украдены они или нет, а
только я их принес домой
и все как надо высыпал на дворе в тележку, чтобы схоронить, а теперь утром глянул: их опять нет,
и всего вот этот один хвостик остался.