Неточные совпадения
Это был образчик мелочности, обнаруженной на старости лет протопопом Савелием, и легкомысленности дьякона, навлекшего на себя гнев Туберозова; но как Москва, говорят, от копеечной свечи сгорела, так и на старогородской поповке вслед
за этим началась
целая история, выдвинувшая наружу разные недостатки и превосходства характеров Савелия и Ахиллы.
Попадья моя не унялась сегодня проказничать, хотя теперь уже двенадцатый час ночи, и хотя она
за обычай всегда в это время спит, и хотя я это и люблю, чтоб она к полуночи всегда спала, ибо ей то здорово, а я люблю слегка освежать себя в ночной тишине каким удобно чтением, а иною порой пишу свои нотатки, и нередко, пописав несколько, подхожу к ней спящей и спящую ее
целую, и если чем огорчен, то в сем отрадном
поцелуе почерпаю снова бодрость и силу и тогда засыпаю покойно.
— Все, отец, случай, и во всем, что сего государства касается, окроме Божией воли, мне доселе видятся только одни случайности. Прихлопнули бы твои раскольники Петрушу-воителя, так и сидели бы мы на своей хваленой земле до сих пор не государством великим, а вроде каких-нибудь толстогубых турецких болгар, да у самих бы этих поляков руки
целовали.
За одно нам хвала — что много нас: не скоро поедим друг друга; вот этот случай нам хорошая заручка.
Да, замечание!
за растление умов,
за соблазн малых сих,
за оскорбление честнейшего, кроткого и, можно сказать, примерного служителя алтаря — замечание, а
за то, что голодный дьячок променял Псалтирь старую на новую, сажают семью
целую на год без хлеба…
— Полюбопытствуют, полюбопытствуют и об этом, — снова отозвался кроткий Пизонский, и вслед
за тем вздохнул и добавил: — А теперь без новостей мы вот сидим как в раю; сами мы наги, а видим красу: видим лес, видим горы, видим храмы, воды, зелень; вон там выводки утиные под бережком попискивают; вон рыбья мелкота
целою стаей играет. Сила господня!
В такую именно пору Валериан Николаевич Дарьянов прошел несколько пустых улиц и, наконец, повернул в очень узенький переулочек, который наглухо запирался старым решетчатым забором.
За забором видна была церковь. Пригнув низко голову, Дарьянов вошел в низенькую калиточку на церковный погост. Здесь, в углу этого погоста, местилась едва заметная хибара церковного сторожа, а в глубине,
за целым лесом ветхих надмогильных крестов, ютился низенький трехоконный домик просвирни Препотенской.
«Тьфу! Господи милосердный,
за веру заступился и опять не в такту!» — проговорил в себе Ахилла и, выйдя из дома протопопа, пошел скорыми шагами к небольшому желтенькому домику, из открытых окон которого выглядывала
целая куча белокуреньких детских головок.
Его просили неотступно: дамы брали его
за руки,
целовали его в лоб; он ловил на лету прикасавшиеся к нему дамские руки и
целовал их, но все-таки отказывался от рассказа, находя его долгим и незанимательным. Но вот что-то вдруг неожиданно стукнуло о пол, именинница, стоявшая в эту минуту пред креслом карлика, в испуге посторонилась, и глазам Николая Афанасьевича представился коленопреклоненный, с воздетыми кверху руками, дьякон Ахилла.
За ужином Термосесов, оставив дам, подступил поближе к мужчинам и выпил со всеми. И выпил как должно, изрядно, но не охмелел, и тут же внезапно сблизился с Ахиллой, с Дарьяновым и с отцом Захарией. Он заговаривал не раз и с Туберозовым, но старик не очень поддавался на сближение. Зато Ахилла после часовой или получасовой беседы, ко всеобщему для присутствующих удивлению, неожиданно перешел с Термосесовым на «ты», жал ему руку,
целовал его толстую губу и даже сделал из его фамилии кличку.
Термосесов зашел сначала в контору, подал здесь письмо и потом непосредственно отправился к почтмейстерше. Они встретились друзьями; он
поцеловал ее руку, она чмокнула его в темя и благодарила
за честь его посещения.
Целую ночь он не спал, все думал думу: как бы теперь, однако, помочь своему министру юстиции? Это совсем не то, что Варнавку избить. Тут нужно бы умом подвигать. Как же это: одним умом, без силы? Если бы хоть при этом… как в сказках, ковер-самолет, или сапоги-скороходы, или… невидимку бы шапку! Вот тогда бы он знал, что сделать очень умное, а то… Дьякон решительно не знал,
за что взяться, а взяться было необходимо.
«Раз (объяснял он), было это с певчими, ходил я в штатском уборе на самый верх на оперу „Жизнь
за царя“, и от прекрасного пения голосов после
целую ночь в восторге плакал; а другой раз, опять тоже переряженный по-цивильному, ходил глядеть, как самого царя Ахиллу представляли.
Беседа их была долгая. Ахилла выпил
за этою беседой
целый самовар, а отец Туберозов все продолжал беспрестанно наливать ему новые чашки и приговаривал...
И вот Ахилла на воле, на пути, в который так нетерпеливо снаряжался с
целями самого грандиозного свойства: он, еще лежа в своем чулане, прежде всех задумал поставить отцу Туберозову памятник, но не в тридцать рублей, а на все свои деньги, на все двести рублей, которые выручил
за все свое имущество, приобретенное трудами
целой жизни.
Ахилла побрел назад к тому месту, где он перепрыгнул на кладбище. Без всякого затруднения нашел он этот лаз и без задумчивости взялся рукой
за торчащий из канавы длинный шест, но вспомнил, что он свой шест переломил… откуда же опять взялся
целый шест?
Неточные совпадения
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его
за окно. Он меня морил голодом по
целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем.
За что ж я… Вот новость!
Влас отвечал задумчиво: // — Бахвалься! А давно ли мы, // Не мы одни — вся вотчина… // (Да… все крестьянство русское!) // Не в шутку, не
за денежки, // Не три-четыре месяца, // А
целый век… да что уж тут! // Куда уж нам бахвалиться, // Недаром Вахлаки!
Пришла немилость божия, // Деревня загорелася — // А было у Якимушки //
За целый век накоплено // Целковых тридцать пять.
За спором не заметили, // Как село солнце красное, // Как вечер наступил. // Наверно б ночку
целую // Так шли — куда не ведая, // Когда б им баба встречная, // Корявая Дурандиха, // Не крикнула: «Почтенные! // Куда вы на ночь глядючи // Надумали идти?..»
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу
целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою
за твой разум и сердце.