Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы

Питер Хизер, 2009

Книга Питера Хизера, авторитетного специалиста по истории раннего Средневековья, посвящена великому переселению народов в 1-м тысячелетии от Рождества Христова. Автор дает всестороннюю характеристику периода, ставшего ключевым для возникновения наций и создания первых государств франков, германцев, славян и других народов; анализирует модели и причины миграции в контексте преобразований, затронувших западную часть континента. Особое внимание Питер Хизер уделяет масштабной славянизации Центральной и Восточной Европы укреплению славянских государств, которые существуют по сей день. Отстаивая определяющую роль миграции в преображении варварской Европы, историк не умаляет важности внутренних экономических, социальных и политических трансформаций, а также взаимопроникновения культур, распространения христианства, письменности и ремесел. Описывая процесс рождения новой Европы, Питер Хизер убедительно доказывает, что миграция – ключевое явление 1-го тысячелетия, определившее современную карту мира.

Введение

Летом 882 года близ Альфёльда, где между Альпами и Карпатами течет Дунай, Святополк, князь Моравский, и его люди захватили в плен Веринара, «среднего сына из троих сыновей Энгельшалька, и их родственника графа Веццелина, и отрезали им правые ладони, языки и — ужасная жестокость! — гениталии, так что ни следа их [гениталий] не осталось». Два аспекта в этом инциденте выделяются на фоне европейской истории 1-го тысячелетия.

Во-первых, моравы были славянами. Великая Моравия располагалась к северу от Дуная, приблизительно на территории нынешней Словакии, и с современной точки зрения тот факт, что славяне господствовали в этой части Центральной Европы, удивления не вызывает. Они живут там и сейчас. Но в начале 1-го тысячелетия и на протяжении следующих пятисот лет Словакия да и остальные земли вокруг нее находились под контролем германцев. Откуда же появились славяноязычные моравы?

Во-вторых, случай примечателен сам по себе. Несмотря на то что мы узнали о нем от франкского, а не моравского историка, и несмотря на описываемые ужасающие увечья, автор источника склонен сочувствовать славянам. Моравы пошли на это, утверждает он, чтобы отомстить и упредить новый удар. Они мстили за то, как отец Веринара Энгельшальк и его дядя Вильгельм обращались с ними, когда вдвоем отвечали за сохранность границы с франкской стороны. В-третьих, то была превентивная мера — они пытались помешать сыновьям Энгельшалька продолжить дело своего отца, заняв его место. При всей своей свирепости моравы не проявляли ее без причины, и даже франкский летописец видел четкую цель за их жестокостью. Они хотели, чтобы та часть границы управлялась приемлемым для них образом. Археологические свидетельства помогают рассмотреть это требование в исторической перспективе. Моравия была первым более или менее крупным славянским государством, появившимся в конце 1-го тысячелетия, и ее археологические остатки производят сильное впечатление. В Микульчице, моравской столице, исследователи обнаружили ряд массивных каменных перекрытий и руины великолепного собора площадью 400 квадратных метров — построек таких размеров не было в то время нигде, даже в теоретически более развитых регионах Европы^[1]. Опять же, это весьма интересно на фоне общей картины 1-го тысячелетия. На рубеже двух эр в Моравии господствовали германцы, которые жили маленькими группками под управлением вождя — и не строили ничего серьезнее, чем чуть более крупные (в противовес чуть более мелким) деревянные хижины.

Описанное выше приграничное столкновение в конце IX века, таким образом, превосходно иллюстрирует проблему, лежащую в основе этой книги, — фундаментальную трансформацию варварской Европы в 1-м тысячелетии. Термин «варварская» используется на протяжении всей книги в довольно специфическом смысле, который включает в себя лишь часть того значения изначального греческого barbaros. Для греков, а затем и римлян слово «варварский» содержало коннотацию «низший» — во всем, от моральных устоев до поведения за столом. Оно значило «противоположный», «другой», было зеркальным отражением цивилизованного имперского Средиземноморья, которое объединила под своей властью Римская империя. Я же использую это понятие в более узком смысле, лишив его оценочной коннотации. Варварская Европа в данном исследовании означает не римский, не имперский мир востока и севера. При всех достижениях Средиземноморья, во всем, от философии до инженерии, оно оставалось миром, где считалось нормой скармливать людей диким животным ради развлечения, поэтому я даже не знаю, как можно сравнивать имперскую и варварскую Европу в моральном плане.

Эта история начинается с рождением Христа, когда европейские просторы были царством контраста. Круг Средиземноморья, недавно объединенной под властью Римской империи, был родиной цивилизации со сложным политическим аппаратом, передовой экономикой и развитой культурой. У этого мира была философия, банковская система, профессиональные армии, литература, потрясающая архитектура и система сбора мусора. В остальной Европе, помимо редких участков к западу от Рейна и к югу от Дуная, которые уже начинали маршировать под музыку Средиземноморья, проживали слаборазвитые земледельцы, собиравшиеся в маленькие политические образования. Большая ее часть находилась под господством германцев, которые умели изготавливать железные орудия труда и оружие, но работали по большей части с деревом, были практически безграмотны и не строили из камня. Чем дальше к востоку, тем проще все становилось — меньше железных орудий, менее продуктивные методы земледелия и низкая плотность населения. Таким был древний мировой порядок на западе Евразии: доминирующее Средиземноморье властвовало над отсталыми северными рубежами.

Перенесемся на тысячу лет вперед — мир изменился совершенно. Не только славяне сменили германцев в роли доминирующей силы в большей части Европы варварской, а часть германцев, в свою очередь, — римлян и кельтов в цивилизованной, но, что еще более важно, господству Средиземноморья пришел конец. В политическом ключе это было вызвано появлением более крупных и крепких государственных образований на старых северных рубежах, вроде уже упоминавшихся моравов, но политикой дело не исчерпывается. К 1000 году многие культурные модели Средиземноморья — не в последнюю очередь христианство, грамотность и каменные постройки — распространились на север и восток. И разумеется, модели организации человеческой жизни смещались к большей однородности во всей Европе. Именно эти новые государственные и культурные структуры навсегда разрушили древний мировой порядок, при котором над миром доминировало Средиземноморье. Варварская Европа перестала быть варварской. Древний мировой порядок уступил место культурным и политическим моделям, от которых и произошли таковые в современной Европе.

Общее значение этого передела влияния проявляется в том, что история многих европейских стран, хоть и с натяжкой, уходит корнями в новое политическое сообщество, образовавшееся приблизительно в середине и конце 1-го тысячелетия.

Но тем не менее большинство наций Европы никогда не смогут проследить свою историю дальше, хотя бы до рождения Христа, не то что во времена до н. э. В глубинном смысле политические и культурные трансформации 1-го тысячелетия стали свидетелями процесса рождения современной Европы. Ведь Европа — не столько географический, сколько культурный, экономический и политический феномен. С точки зрения географии это всего лишь западная часть огромного евразийского массива. Но подлинную историческую идентичность Европе дает появление сообществ, столь тесно взаимодействовавших друг с другом в политическом, экономическом и культурном плане, что у них появились важные общие черты, и впервые это сходство возникло в результате трансформации варварской Европы в 1-м тысячелетии.

Поскольку этот период стал ключевым для возникновения наций и разделения Европы на регионы, он давно привлек внимание ученых и широкой общественности. Варианты гипотез, в которых древние национальные сообщества возникали в тех или иных условиях, преподавались в школах, и с введением системы всеобщего образования осталось очень мало современных европейцев, которые незнакомы по крайней мере с приблизительной историей своих стран. Однако именно на этом этапе история становится весьма приблизительной.

Вплоть до недавнего времени научные и общественные представления об изучаемом периоде отдавали главную роль в истории иммигрантам всех видов и сортов, которые появлялись в разных местах в разные моменты тысячелетия. В середине германоязычные иммигранты уничтожили Римскую империю и создали первые государства, ставшие далекими предками современных. За ними пришли другие германцы, а следом и славяне, чьи действия поставили на место немало кусочков в европейской мозаике. Новые иммигранты из Скандинавии и степей ближе к концу тысячелетия завершили ее. Споры о деталях были весьма жаркими, но общая картина ни у кого не вызывала сомнений — массовая миграция мужчин и женщин, молодых и стариков, сыграла решающую роль в этой саге о создании Европы.

За последнее поколение, однако, согласие среди ученых по данным вопросам было нарушено, поскольку вдруг выяснилось, что проблемы эти были слишком просты. Не появилось никаких новых подходов, пересмотров, однако результатом большого числа более поздних работ на эту тему стало принижение роли миграции, по крайней мере, некоторых из дальних предков современных европейских наций. К примеру, теперь нередко утверждают, что лишь очень малые объединения (если таковые вообще были) продвигались путями, по которым, как предполагалось, шла массовая миграция. Раньше считалось, что большие социальные группы регулярно передвигались по просторам Европы 1-го тысячелетия, а в последнее время стали доказывать, что переселялись очень немногие и к ним уже в процессе присоединялись другие, приобретавшие тем самым новую групповую идентичность. И куда более важную роль, чем миграция любого масштаба, в преображении варварской Европы за тысячу лет с рождения Христа, как показывает эта работа, сыграли внутренние экономические, социальные и политические трансформации.

Основная цель данной книги — предоставить подробный обзор становления Европы, который покажет полную картину, принимая в расчет все позитивные аспекты ревизионистского подхода, избегая при этом его ловушек. Как напоминает случай с моравами, формирование государства в ранее недоразвитой, варварской Европе, появление и рост все более крупных и цельных политических образований — это, по крайней мере, такая же, если не более важная часть истории 1-го тысячелетия, как миграция. Именно возникновение (к концу изучаемого периода) государств вроде Моравии на североевропейском политическом ландшафте не позволяло средиземноморским государствам вновь утвердить свое повсеместное господство, как то делала тысячу лет назад Римская империя. Тем не менее очень важно не перейти из одной крайности в другую и не начать утверждать, будто мигрантов было очень мало и все они с легкостью меняли групповую идентичность. Верный подход, как покажет эта работа, заключается в том, чтобы не отвергать миграцию, в том числе и перемещения больших групп, но проанализировать ее различные модели в контексте преобразований, происходивших тогда в варварской Европе.

В целом эта книга ставит перед собой еще более дерзкую задачу, нежели вернуть массовую миграцию в список важных феноменов 1-го тысячелетия, бесстрастно уместив ее в череде других трансформаций. Она покажет, что можно подвести единую теорию под трансформацию варварской Европы. При ближайшем рассмотрении процессы, повлиявшие как на форжирование государств, так на конкретные формы миграции, правильнее всего понимать не как два разных вида трансформации, но как альтернативную реакцию на одни и те же стимулы. И те и другие необходимо рассматривать как реакцию на колоссальное неравенство между более и менее развитыми регионами Европы, которое имелось в начале н. э. И те и другие, на мой взгляд, сыграли свою роль в устранении этого неравенства. Миграция и формирование государств — тесно связанные феномены, которые уничтожили древний мировой порядок средиземноморского господства и заложили фундамент для возникновения современной Европы.

Примечания

1

Фульдские анналы (882) (об инциденте); Poulik (1986) (об археологии).