Неточные совпадения
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и до того несносным,
что, несмотря на свои золотые руки, она не находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!»
После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала,
что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты и оставит там, не снимая, от зари до зари.
— Теперь знаю,
что такое! — говорил он окружающим, спешиваясь у протопоповских ворот. — Все эти размышления мои до сих пор предварительные были не больше как одною глупостью моею; а теперь я наверное вам скажу,
что отец протопоп кроме ничего как просто велел вытравить литеры греческие, а не то так латинские. Так, так, не иначе как так; это верно,
что литеры вытравил, и если я теперь не отгадал, то сто раз меня дураком
после этого назовите.
Досадно мне стало,
что он мою трость в шкаф запер, а потом
после того учитель Варнавка Препотенский еще подоспел и подгадил…
Только
что прихожу домой с пятком освященных
после обедни яблок, как на пороге ожидает меня встреча с некоторою довольно старою знакомкой: то сама попадья моя Наталья Николаевна, выкравшись тихо из церкви, во время отпуска, приготовила мне, по обычаю, чай с легким фриштиком и стоит стопочкой на пороге, но стоит не с пустыми руками, а с букетом из речной лилеи и садового левкоя.
Наташа
после открылась,
что она как бы слышала некое обетование чрез ангела, и я хотя понимал,
что это плод ее доброй фантазии, но оба мы стали радостны, как дети.
Я все это слышал из спальни,
после обеда отдыхая, и, проснувшись, уже не решился прерывать их диспута, а они один другого поражали: оный ритор, стоя за разум Соломона, подкрепляет свое мнение словами Писания,
что „Соломон бе мудрейший из всех на земли сущих“, а моя благоверная поразила его особым манером: „Нечего, нечего, — говорит, — вам мне ткать это ваше: бе, да рече, да пече; это ваше бе, — говорит, — ничего не значит, потому
что оно еще тогда было писано, когда отец Савелий еще не родился“.
12-го декабря. Прочитал в газетах,
что будто одному мужику, стоявшему наклонясь над водой, вскочила в рот небольшая щука и, застряв жабрами, не могла быть вытащена, отчего сей ротозей и умер.
Чему же
после сего в России верить нельзя? Верю и про профессора.
Вы
после этого теперь не
что иное, как ябедник и доносчик.
Я его и человеком более вовсе считать не могу
после того,
что он сделал, и о деяниях его написал не директору его, а предводителю Туганову.
Ее я, как умел, успокоил, а городничего просил объяснить: „для каких надобностей труп утонувшего человека, подлежащий
после вскрытия церковному погребению, был отдан ими учителю Варнавке?“ И получил в ответ,
что это сделано ими „в интересах просвещения“, то есть для образования себя, Варнавки, над скелетом в естественных науках.
«Не знаю, насколько правды,
что было такое происшествие, но только
после там тоже и про вас говорка была», — сообщил мне Данило.
Ну
что же еще
после этого ожидать?
— Отец Савелий, вообразите-с: прохожу улицей и вдруг слышу говор. Мещане говорят о дожде,
что дождь ныне ночью был послан
после молебствия, а сей (Ахилла уставил указательный палец левой руки в самый нос моргавшего Данилки), а сей это опровергал.
— Он, вообразите, говорил, — опять начал дьякон, потянув Данилку, — он говорил,
что дождь, сею ночью шедший
после вчерашнего мирского молебствия, совсем не по молебствию ниспоследовал.
— Ах, отец Савелий! Время, государь, время! — карлик улыбнулся и договорил, шутя: — А к тому же и строгости надо мной, ваше высокопреподобие, нынче не стало; избаловался
после смерти моей благодетельницы.
Что? хлеб-соль готовые, кров теплый, всегда ленюсь.
— Встаю я, судари мои, рано: сходил потихоньку умылся, потому
что я у них, у Марфы Андревны, в ножках за ширмой, на ковре спал, да и пошел в церковь, чтоб у отца Алексея
после утрени молебен отслужить.
— На волю? Нет, сударь, не отпускали. Сестрица, Марья Афанасьевна, были приписаны к родительской отпускной, а меня не отпускали. Они, бывало, изволят говорить: «
После смерти моей живи где хочешь (потому
что они на меня капитал для пенсии положили), а пока жива, я тебя на волю не отпущу». — «Да и на
что, говорю, мне, матушка, она, воля? Меня на ней воробьи заклюют».
— Нет-с,
что вы, батушка,
что вы? Как же можно от ласк государя кричать? Я-с, — заключил Николай Афанасьевич, — только как они выпустили меня, я поцеловал их ручку…
что счастлив и удостоен чести, и только и всего моего разговора с их величеством было. А
после, разумеется, как сняли меня из-под пальмы и повезли в карете домой, так вот тут уж я все плакал.
Эта умная девушка прямо написала ему,
что, мол, „
после того,
что я у вас видела, между нами все кончено“.
Туганов сошел с лестницы и усаживался в коляску. Его провожали хозяева, некоторые из гостей, Варнава и протопоп. Варнава был сильно ободрен: ему казалось,
что после «бездны» фонды его быстро возвысились, и он, неожиданно смело схватив за рукав Туберозова, проговорил...
Не менее странно относился он и к людям: он не думал,
что предстоящая ему в данную минуту личность жила прежде до встречи с ним и хочет жить и
после, и
что потому у нее есть свои исторические оглядки и свои засматриванья вперед.
Пример: Ровоам
после Соломона, окруженный друзьями и совоспитанными с ним и предстоявшими пред лицом его, лукаво представлявшими ему,
что облегчение народу есть уничижение собственного его царева достоинства, и как он по их совету приумножил бедствия Израиля.
— Это верно, я вам говорю, — пояснил дьякон и, выпив большую рюмку настойки, начал развивать. — Я вам даже и о себе скажу. Я во хмелю очень прекрасный, потому
что у меня ни озорства, ни мыслей скверных никогда нет; ну, я зато, братцы мои, смерть люблю пьяненький хвастать. Ей-право! И не то чтоб я это делал изнарочно, а так, верно, по природе. Начну такое на себя сочинять,
что после сам не надивлюсь, откуда только у меня эта брехня в то время берется.
— Право! — продолжал дьякон. — Вдруг начну, например, рассказывать,
что прихожане ходили ко владыке просить, чтобы меня им в попы поставить,
чего даже и сам не желаю; или в другой раз уверяю, будто губернское купечество меня в протодьяконы просят произвесть; а то… — Дьякон оглянулся по чулану и прошептал: — А то один раз брякнул,
что будто я в юности был тайно обручен с консисторского секретаря дочерью! То есть, я вам говорю,
после я себя за это мало не убил, как мне эту мою продерзость стали рассказывать!
Ахилла обиделся. Ему показалось,
что после этого ему не верят и в том,
что он не трус, а этого он ни за
что не мог снесть, и он клялся за свою храбрость и требовал турнира, немедленного и самого страшного.
Неужто он может спать
после того,
что случилось?..
На диване же спал Препотенский, который
после всего,
что с ним здесь произошло, боялся идти домой, опасаясь, не подкарауливает ли его где-нибудь за углом Ахилла, и уговорил почтмейстера дозволить ему переночевать для безопасности.
— Огустел весь, — тяжело ответил дьякон и через минуту совсем неожиданно заговорил в повествовательном тоне: — Я
после своей собачонки Какваски… — когда ее мальпост колесом переехал… хотел было себе еще одного песика купить… Вижу в Петербурге на Невском собачйя… и говорю: «Достань, говорю, мне… хорошенькую собачку…» А он говорит: «Нынче, говорит, собак нет, а теперь, говорит, пошли все понтерб и сетерб»… — «А
что, мол, это за звери?..» — «А это те же самые, говорит, собаки, только им другое название».
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
После? Вот новости —
после! Я не хочу
после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Черт его знает,
что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи,
чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют
после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело
после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Осип (в сторону).А
что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит,
после еще лучше накормят. (Вслух.)Да, бывают и графы.
Пускай нередки случаи, //
Что странница окажется // Воровкой;
что у баб // За просфоры афонские, // За «слезки Богородицы» // Паломник пряжу выманит, // А
после бабы сведают, //
Что дальше Тройцы-Сергия // Он сам-то не бывал.