У Фридриха Фридриховича переход в свой дом совершился со всякой торжественностью: утром у него был приходский православный священник,
пел в зале молебен и служил водосвятие; потом священник взял в одну руку крест, а в другую кропило, а Фридрих Фридрихович поднял новую суповую чашу с освященною водою, и они вместе обошли весь дом, утверждая здание во имя отца, и сына, и святого духа.
Неточные совпадения
Тем, кто знаком с предчувствиями, я могу сказать, что у меня
были самые гадкие предчувствия, и они усилились еще более, когда перед нами отворилась дверь
в залу и от стены, у которой стояло бабушкино кресло и сидело несколько родных и сторонних особ, отделилась навстречу нам фигура Мани, беленькая и легонькая, как морская пена.
Вся
зала была обновлена
в это самое утро.
Кроме того, почти во всю
залу (она же и гостиная)
был разостлан огромный английский ковер, принесенный с собою
в приданое еще бабушкой.
Пастор, Ида и все, кроме бабушки,
были в этой комнате, и целой компанией все снова возвратились
в залу, где нас ждал кофе, русский пирог с дичинным фаршем и полный завтрак со множеством всякого вина.
Через
залу прошла
в магазин (из которого
был прямой выход на улицу) Берта Ивановна. Она не хотела ни торопить мужа домой, ни дожидать его и уходила, со всеми раскланиваясь и всем подавая руки. Ее провожали до дверей Ида Ивановна и Маня. Я встал и тоже вышел за ними.
Я проводил Берту Ивановну до дому и тем же путем возвратился. Когда я пришел назад,
в магазине
была совершенная темнота, а
в зале компания допивала вино и Фридрих Фридрихович вел с солидным господином беседу о национальных добродетелях.
Через полчаса я видел, как Истомин, будто ни
в чем не бывало, живо и весело ходил по
зале. С обеих сторон у его локтей бегали за ним две дамы: одна
была та самая, что курила крепкую сигару и спорила, другая — мне вовсе незнакомая. Обе они залезали Истомину
в глаза и просили у него позволения посетить его мастерскую, от чего он упорно отказывался и, надо полагать, очень смешил их, потому что обе они беспрестанно хохотали.
На другой день, часу
в девятом утра, только что я отворил дверь
в залу Истомина, меня обдал его громкий, веселый хохот, так и разносившийся по всей квартире. Истомин уже
был одет
в канаусовых шароварах и бархатном пиджаке и катался со смеху по ковру своей оттоманки.
Ида улыбнулась, тронула меня за плечо и показала рукою на дверь
в залу. Я прислушался, оттуда
был слышен тихий говор.
Слышно
было, что говорившие
в зале, заметя наше молчание, тоже вдруг значительно понижали голос и не знали, на какой им остановиться ноте. Впрочем, я не слыхал никакого другого голоса, кроме голоса Истомина, и потому спросил тихонько...
Сидевшим
в зале тоже
было не ловче, чем и нам.
— И вы тоже! — обратилась она, протянув другую руку мне. — Вот и прекрасно; у каждой дочери по кавалеру. Ну,
будем, что ли, чай
пить? Иденька, вели, дружочек, Авдотье поскорее нам подать самоварчик. А сами туда,
в мой уголок, пойдемте, — позвала она нас с собою и пошла
в залу.
В зале, у небольшого кругленького столика, между двумя тесно сдвинутыми стульями, стояла Маня. Она
была в замешательстве и потерянно перебирала кипу желтоватых гравюр, принесенных ей Истоминым.
Дверь из
залы в комнату Софьи Карловны
была открыта, и она сидела прямо против двери на большом голубом кресле, а сзади ее стоял Герман Верман и держал хозяйку за голову, как будто ей приготовлялись дергать зубы.
Пешеход даже часто останавливается здесь, перед окнами Шульцевой
залы, и иногда
в темный вечер их столкнется здесь и двое и трое: тот — из Уфы, другой — из Киева, а третий — из дальней Тюмени, и каждый, стоя здесь, на этом тротуаре, переживает хотя одну из тех минут, когда собственная душа его
была младенчески чиста и раскрывалась для восприятия благого слова, как чашечка ландыша раскрывается зарею для принятия капли питающей росы.
— Что ты сделала, Верка проклятая? А? — но проклятой Верки уже не
было в зале; мать бросилась к ней в комнату, но дверь Верочкиной комнаты была заперта: мать надвинула всем корпусом на дверь, чтобы выломать ее, но дверь не подавалась, а проклятая Верка сказала:
В числе членов-учредителей был и Антон Чехов, плативший взнос и не занимавшийся. Моя первая встреча с ним
была в зале; он пришел с Селецким в то время, когда мы бились с Тарасовым на эспадронах. Тут нас и познакомили. Я и внимания не обратил, с кем меня познакомил Селецкий, потом уже Чехов мне сам напомнил.
Неточные совпадения
На шестой день
были назначены губернские выборы.
Залы большие и малые
были полны дворян
в разных мундирах. Многие приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались
в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
Еще Бетси не успела выйти из
залы, как Степан Аркадьич, только что приехавший от Елисеева, где
были получены свежие устрицы, встретил ее
в дверях.
Наказанный сидел
в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с тарелкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у Англичанки позволения снести свою порцию пирога
в детскую и вместо этого принесла ее брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он
ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «
ешь сама, вместе
будем есть… вместе».
Неведовскому переложили, как и
было рассчитано, и он
был губернским предводителем. Многие
были веселы, многие
были довольны, счастливы, многие
в восторге, многие недовольны и несчастливы. Губернский предводитель
был в отчаянии, которого он не мог скрыть. Когда Неведовский пошел из
залы, толпа окружила его и восторженно следовала за ним, так же как она следовала
в первый день за губернатором, открывшим выборы, и так же как она следовала за Снетковым, когда тот
был выбран.
Дворяне и
в большой и
в малой
зале группировались лагерями, и, по враждебности и недоверчивости взглядов, по замолкавшему при приближении чуждых лиц говору, по тому, что некоторые, шепчась, уходили даже
в дальний коридор,
было видно, что каждая сторона имела тайны от другой.