Неточные совпадения
Князь задыхался
от ярости. Перед крыльцом и на конюшне наказывали гонцов и
других людей, виновных в упуске из рук дерзкого янки, а князь, как дикий зверь, с пеною у рта и красными глазами метался по своему кабинету. Он рвал на себе волосы, швырял и ломал вещи, ругался страшными словами.
Точно Офелия, эта Шекспирова «божественная нимфа» со своею просьбою не плакать, а молиться о нем, Ульяна Петровна совсем забыла о мире. Она молилась о муже сама, заставляла молиться за него и
других, ездила исповедовать грехи своей чистой души к схимникам Китаевской и Голосеевской пустыни, молилась у кельи известного провидца Парфения,
от которой вдалеке был виден весь город, унывший под тяжелою тучею налетевшей на него невзгоды.
— Очень просто! Всей моей заботливости едва достает для одних моих детей, а если ее придется еще разделить с
другими, то всем будет мало. Вот почему у меня и выходит, что нельзя любить, следует бежать
от любви.
Она не только имела за ними главный общий надзор, но она же наблюдала за тем, чтобы эти оторванные
от семьи дети не терпели много
от грубости и невежества
других женщин, по натуре хотя и не злых, но утративших под ударами чужого невежества всю собственную мягкость.
Единственной разницей в их теперешних отношениях
от прежнего было то, что они знали из уст
Друг друга о взаимной любви, нежно лелеяли свое чувство, «бледнели и гасли», ставя в этом свое блаженство.
Но, на несчастье свое, этот маленький человек имел слабость, свойственную многим даже и очень великим людям: это—слабость подвергать свои решения, составленные в пылу негодования, долгому позднейшему раздумыванию и передумыванию. Очень многих людей это вредное обыкновение
от одного тяжелого горя вело к
другому, гораздо большему, и оно же сыграло презлую шутку с Ильёй Макаровичем.
— Нет, я вижу, нечего тут с этими чертями делать! — решил Илья Макарович, и на
другой же день бросил свою копию и уехал
от немцев в Италию, но уехал, — увы! — не с художественной гривкой, а с форменной стрижкой прусского рекрута.
От других же Илья Макарович всем очень скоро и очень легко обижался, но сердился редко и обыкновенно довольно жалостным тоном говорил только...
На
другой день, по приезде в Ниццу, Долинский оставил Дашу в гостинице, а сам до изнеможения бегал, отыскивая квартиру. Задача была немалая. Даша хотела жить как можно дальше
от людных улиц и как можно ближе к морю. Она хотела иметь комнату в нижнем этаже, с окнами в сад, невысоко и недорого.
— Что такое? — как бы оторвавшись
от другой думы, спросил Долинский.
„А тех, которые любят
друг друга“, — запела молочная красавица голосом, в котором с первого звука зазвенели слезы — „тех Ты соедини и не разлучай никогда в жизни. Избави их
от несносной тоски
друг о
друге; верни их
друг к
другу все с той же любовью. О, пошли им, пошли им любовь Ты до века! О, сохрани их
от страстей и соблазнов, и не попусти одному сердцу разбить навеки
другое!“
— Так тогда какой же резон делать общее несчастье! Ведь если, положим, вы любите какое-нибудь А и это А взаимно любит вас, хотя оно там прежде любило какое-то Б. Ну-с, теперь, если вы знаете, что это А своего Б больше не любит, то зачем же вам отказываться
от его любви и не любить его самой. Уж ведь все равно не отошлете его обратно, куда его не тянет. Простой расчет: пусть лучше двое любят
друг друга, чем трое разойдутся.
— Зачем же это
другим голосом? Что ты все пугаешь меня, Даша? — сказал ей, действительно дрожа
от непонятного страха, Долинский.
На
другой же день, по получении последней возможности отправить тело Даши, он впервые вышел очень рано из дома. Выхлопотав позволение вынуть гроб и перевезя его на железную дорогу, Долинский просидел сам целую ночь на пустом, отдаленном конце длинной платформы, где поставили черный сундук, зловещая фигура которого будила в проходивших тяжелое чувство смерти и заставляла их бежать
от этого странного багажа.
Долинский, в качестве доброго
друга, сколько умел, порадовался семейному счастью Онучиных и стал прощаться со старушкой. Несмотря на все просьбы Серафимы Григорьевны, он отказался
от обеда.
Каждая из них была отделена одна
от другой дощатою, или пластинною, толсто оштукатуренными перегородками, через которую, однако, можно было свободно постучать и даже покричать своему соседу.
— Нет, мой
друг, он читает молитву
от злого духа, — утверждала
другая.
Слова Марьи Ивановны открыли мне глаза и объяснили мне многое. Я понял упорное злоречие, которым Швабрин ее преследовал. Вероятно, замечал он нашу взаимную склонность и старался отвлечь нас
друг от друга. Слова, подавшие повод к нашей ссоре, показались мне еще более гнусными, когда, вместо грубой и непристойной насмешки, увидел я в них обдуманную клевету. Желание наказать дерзкого злоязычника сделалось во мне еще сильнее, и я с нетерпением стал ожидать удобного случая.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и
другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Жизнь трудовая — //
Другу прямая // К сердцу дорога, // Прочь
от порога, // Трус и лентяй! // То ли не рай?
Стародум. Вы оба
друг друга достойны. (В восхищении соединяя их руки.)
От всей души моей даю вам мое согласие.
Я ни
от кого их не таю для того, чтоб
другие в подобном положении нашлись меня умнее.
Стародум (берет у Правдина табак). Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку.
Другой пришел домой без табакерки. И ты думаешь, что
другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы. Я отошел
от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правилы.