Неточные совпадения
— Экипаж на житный двор, а лошадей в конюшню! Тройку рабочих пусть выведут пока из стойл и поставят под сараем, к решетке. Они смирны, им ничего
не сделается. А мы пойдемте в комнаты, — обратилась она к ожидавшим ее девушкам и, взяв за руки Лизу и Женни, повела их на крыльцо. — Ах, и забыла
совсем! — сказала игуменья, остановясь на верхней ступеньке. — Никитушка! винца ведь
не пьешь, кажется?
— Или
совсем бы
не могла.
— Стало быть, они
совсем уж
не того стоят, чего мы?
—
Совсем не того, чего стоят все люди благовоспитанные, щадящие человека в человеке. То люди, а то мещане.
—
Не могу вам про это доложить, — да нет, вряд, чтобы была знакома. Она ведь из простых, из города Брянскова, из купецкой семьи. Да простые такие купцы-то,
не то чтобы как вон наши губернские или московские.
Совсем из простого звания.
— Вот вы уже пришли, а мы еще
не готовы
совсем, — извините нас, пожалуйста.
— Его уж давно пора со двора долой. А гусар
не был? —
совсем понизив голос, спросила игуменья.
Верстовой столб представляется великаном и
совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак
не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
— Что?
не веришь? А полисада-трава вон и
совсем без корня.
Немец то бежит полем, то присядет в рожь, так что его
совсем там
не видно, то над колосьями снова мелькнет его черная шляпа; и вдруг, заслышав веселый хохот
совсем в другой стороне, он встанет, вздохнет и, никого
не видя глазами, водит во все стороны своим тевтонским клювом.
Всё ведь, говорю, люди, которые смотрят на жизнь
совсем не так, как наше купечество, да даже и дворянство, а посмотри, какого о них мнения все?
А те ведь все как-то… право, уж и
совсем не умею назвать.
— Как вам
не грех, папа, так говорить, — тихо промолвила Женни и
совсем зарделась, как маковый цветочек.
— А, а! Нет, батюшка, — извините. То
совсем была
не наша школа, — извините.
— А как
совсем не привыкну, Петр Лукич?
— Лизанька, вероятно, и
совсем готова была бы у вас остаться, а вы
не хотите подарить ей одну ночку.
— Что врать! Сам сто раз сознавался, то в Катеньку, то в Машеньку, то в Сашеньку, а уж вечно врезавшись… То есть ведь такой козел сладострастный, что и вообразить невозможно. Вспыхнет как порох от каждого женского платья, и пошел идеализировать. А корень всех этих привязанностей
совсем сидит
не в уважении.
— Нет,
не таков. Ты еще осенью был человеком, подававшим надежды проснуться, а теперь, как Бахаревы уехали, ты
совсем — шут тебя знает, на что ты похож — бестолков
совсем, милый мой, становишься. Я думал, что Лизавета Егоровна тебя повернет своей живостью, а ты, верно, только и способен миндальничать.
«А любовь-то, в самом деле,
не на уважении держится… Так на чем же? Он свою жену любит. Вздор! Он ее… жалеет. Где любить такую эгоистичную, бессердечную женщину. Он материалист, даже… черт его знает, слова
не придумаешь, чтό он такое… все отрицает… Впрочем, черт бы меня взял
совсем, если я что-нибудь понимаю… А скука-то, скука-то! Хоть бы и удавиться так в ту же пору».
— Ну, об этом будем рассуждать после, а теперь я за вами послала, чтобы вы как-нибудь достали мне хоть рюмку теплого вина, горячего чаю, хоть чего-нибудь, чего-нибудь. Я иззябла,
совсем иззябла, я больна, я замерзала в поле… и даже обморозилась… Я вам хотела написать об этом, да… да
не могла… руки вот насилу оттерли снегом… да и ни бумаги, ничего нет… а люди всё переврут…
Он
совсем не дурной человек и поумнее многих.
— Ну, словом, точно лошадь тебя описывает, и вдобавок, та, говорит,
совсем не то, что эта; та (то есть ты-то)
совсем глупенькая…
И так счастливо, так преданно и так честно глядел Помада на Лизу, высказав свою просьбу заслонить ее больные глаза своими, что никто
не улыбнулся. Все только случайно взглянули на него,
совсем с хорошими чувствами, и лишь одна Лиза вовсе на него
не взглянула, а небрежно проронила...
А наша пить станет, сторублевыми платьями со стола пролитое пиво стирает, материнский образок к стене лицом завернет или
совсем вынесет и умрет голодная и холодная, потому что душа ее ни на одну минуту
не успокоивается, ни на одну минуту
не смиряется, и драматическая борьба-то идет в ней целый век.
— Вы всё драматических этюдов отыскиваете, — продолжал он. — Влезьте вон в сердце наемщику-рекруту, да и посмотрите, что там порою делается. В простой, несложной жизни, разумеется, борьба проста, и видны только одни конечные проявления, входящие в область уголовного дела, но это
совсем не значит, что в жизни вовсе нет драмы.
Муж у нее мышей
не топтал; восемьдесят лет, что ли, ему было, из ума уже выжил
совсем.
— Прости, батюшка, я ведь
совсем не тебя хотела, — говорила старуха, обнимая и целуя ни в чем
не повинного Помаду.
Солнце,
совсем спускаясь к закату, слабо освещало бледно-оранжевым светом окна и трепетно отражалось на противоположных стенах. Одни комнаты были совершенно пусты, в других оставалась кое-какая мебель, закрытая или простынями, или просто рогожами. Только одни кровати
не были ничем покрыты и производили неприятное впечатление своими пустыми досками.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я
не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот
не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем…
совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
Позволительно думать, что они могли хлестаковствовать и репетиловствовать
совсем иначе, изобличая известную солидарность натур с натурою несметного числа Зарницыных (которых нисколько
не должно оскорблять такое сопоставление, ибо они никаким образом
не могут быть почитаемы наихудшими людьми земли русской).
Доктора это обстоятельство тоже сильно поразило. Другое дело слышать об известном положении человека, которого мы лично
не знали, и
совсем другое, когда в этом положении представляется нам человек близкий, да еще столь молодой, что привычка все заставляет глядеть на него как на ребенка. Доктору было жаль Ипполита; он злился и молчал. Лиза относилась к этому делу весьма спокойно.
Ее глаза
совсем выздоровели; она теперь
не раздражалась,
не сердилась и даже много меньше читала, но, видимо, сосредоточилась в себе и
не то чтобы примирилась со всем ее окружающим, а как бы
не замечала его вовсе.
— Да нет, напрасно вы об этом говорите. Я
совсем не о том хотел спросить вас.
Ульрих Райнер был теперь гораздо старше, чем при рождении первого ребенка, и
не сумасшествовал. Ребенка при св. крещении назвали Васильем. Отец звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди, звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так как Ульрих Райнер в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем. Вскоре после похорон первого сына, в декабре 1825 года, Ульрих Райнер решительно объявил, что он ни за что
не останется в России и
совсем переселится в Швейцарию.
Этот план очень огорчал Марью Михайловну Райнер и, несмотря на то, что крутой Ульрих, видя страдания жены, год от году откладывал свое переселение, но тем
не менее все это терзало Марью Михайловну. Она была далеко
не прочь съездить в Швейцарию и познакомиться с родными мужа, но
совсем туда переселиться, с тем чтобы уже никогда более
не видать России, она ни за что
не хотела. Одна мысль об этом повергала ее в отчаяние. Марья Михайловна любила родину так горячо и просто.
Это
совсем не приходило время.
И все опять тихо; шепот
совсем не слышен, и Райнер только отличает тихий голос Телля: «Я
не пойду на Рютли. Рассуждайте сами, а если вам понадобится дело, тогда зовите меня».
Но Райнер
совсем не совладел собой. Бледный, дрожа всем телом, со слезами, брызнувшими на щеки, он скоро вошел в залу и сказал...
—
Совсем трусы и
не глупы.
Маркиза относилась к своему Вениамину
совсем не так, как относился к своему Вениамину патриарх Иаков.
Таковы были в общих чертах углекислые феи, которые в свое время играли некоторые роли на Чистых Прудах и
не могут пройти
совсем незаметными для снисходительных читателей этого романа.
— Да, уж вашей к этому прибавить нельзя, — прошептала,
совсем вскипев, маркиза и, встав а la Ristori, [На манер Ристори (франц.).] с протянутою к дверям рукою, произнесла: — Господин Пархоменко! прошу вас выйти отсюда и более сюда никогда
не входить.
— Слышите: стомаха — то, это желудок называется, а
не то, что мы думали. А мы
совсем ведь что другое думали, — пояснила она, обратясь к Розанову.
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку его
не приспит, и душа его жива будет и к Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она его
совсем с душою пожирает, потому она и на небо
не смотрит; очи горе
не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
— Бог его знает. Был в Петербурге, говорят, а теперь
совсем пропал. Приезжал с нею как-то в Москву, да Илья Артамонович их на глаза
не приняли. Совестно, знаете, против своих, что с французинкой, — и
не приняли. Крепкий народ и опять дикий в рассуждении любви, — дикий, суровый нрав у стариков.
Было дело
совсем простое, и прошло оно
совсем попросту, никем
не отмеченное ни в одной летописи, а маркиза всклохталась, как строившаяся пчелиная матка.
У мужиков на полу лежали два войлока, по одной засаленной подушке в набойчатых наволочках, синий глиняный кувшин с водою, деревянная чашка, две ложки и мешочек с хлебом; у Андрея же Тихоновича в покое
не было
совсем ничего, кроме пузыречка с чернилами, засохшего гусиного пера и трех или четырех четвертушек измаранной бумаги. Бумага, чернила и перья скрывались на полу в одном уголке, а Андрей Тихонович ночлеговал, сворачиваясь на окне, без всякой подстилки и без всякого возглавия.
Но, несмотря на это, Лиза все-таки продолжала навещать маркизу, ожидая, что
не может же быть, чтобы столь либеральный кружок так-таки выходил
совсем ничего.
— Вы заходите, мы вами займемся, — сказала, прощаясь с нею, Бертольди. — Бычков говорил, что у вас есть способности. Вам для вашего развития нужно близко познакомиться с Бычковым; он
не откажется содействовать вашему развитию. Он талант. Его теперешнюю жену нельзя узнать, что он из нее сделал в четыре месяца, а была
совсем весталка.
Когда всё собрались к Полиньке вечером, на другой день после этого происшествия, она уже
совсем поправилась, смеясь над своею вчерашнею истерикою и трусостью, говорила, что она теперь ничего
не боится, что ее испугало
не внезапное появление мужа, а то, что он схватил и унес дитя.